Шура собрался снова менять зубы: «Зубы менял восемь раз уже. Сейчас, перед Новым годом, сделаю себе подарок — вставлю новые зубы. Сейчас тенденции пошли другие — нужны большие, широкие. Я об этом легко рассказываю. Ненавижу людей с желтыми зубами. Поубиваю всех на сцене, у кого они такие».

Скандальный роман, пионерский галстук и любовь на сцене: главные женщины в жизни Радзинского

Когда я впервые услышал эту историю, мне показалось, что она взята из какой-то пьесы. Но нет, это реальная жизнь, в которой страсти кипят не хуже, чем на театральных подмостках.

Все началось летом 1954 года. В пансионате «Актер» в Крыму 17-летний Эдвард Радзинский встретил Аллу Гераскину. Он только что окончил девятый класс, чувствовал себя взрослым и готовым к покорению мира. Алла, ровесница по духу, но старше на шесть лет, училась в Щукинском театральном училище. Молодые познакомились в кафе-мороженом, и с того дня стали неразлучны.

Вернувшись в Москву, они продолжили встречаться. Эдвард учился в школе, Алла блистала на сцене. На Новый год он сделал ей предложение, и она сказала «да». Правда, свадьбу пришлось отложить до выпускного Радзинского — ведь жениху было всего 17.

Когда о предстоящей свадьбе узнали в театральной среде, началась настоящая буря. Студенты Щукинского училища шептались: «Алла выходит замуж за школьника!» А Александр Ширвиндт, известный своим чувством юмора, преподнес на свадьбу пионерский галстук — намек на возраст жениха.

Но несмотря на насмешки, семейная жизнь у молодоженов началась удачно. Родители подарили им квартиру, а Эдвард поступил в историко-архивный институт. Позднее Алла получила распределение в театр в Грозном, куда супруг часто приезжал, чтобы поддержать жену и смотреть ее спектакли.

Однако судьба готовила Эдварду новые испытания. В 1964 году он познакомился с актрисой Татьяной Дорониной. «Когда я увидел ее на сцене, меня словно током пронзило, — вспоминал он. — Это было явление, она — богиня!» Любовь вспыхнула мгновенно и оказалась взаимной. Ради Дорониной Радзинский развелся с Аллой, а актриса ради него оставила БДТ Георгия Товстоногова — шаг, о котором позже сожалела.

После интерната я сразу поехал в Москву поступать в театральный, но пять вузов так же сразу мне отказали по причине моего прогнатизма (неправильного прикуса).
Последняя надежда была на театральное училище в Ярославле, но и там студенты с таким прикусом были не нужны.
Тогда я пошел на местный моторный завод, выучился на токаря и даже стал ударником коммунистического труда.
Правда, мечтать о сцене не перестал.

Однажды мне сказали, что ничего такого страшного в моем прикусе нет, вот, например, в Ленинграде есть знаменитая актриса с точно такой же челюстью, и это не мешает ей играть в театре и сниматься в кино.
Фамилия ее мне ни о чем не сказала, но я все же поехал в Питер, пришел на вахту в Театр Ленсовета и спросил "артистку по фамилии ФрейндЕх".
Вахтерша поразилась, сказав, что фамилия Алисы Бруновны настолько знаменита, что об этом знают, наверное, все, кроме меня.
И тогда я пересмотрел все спектакли с Фрейндлих, и влюбился в нее на сцене раз и навсегда.

Как то, нацепив на пальто значок "Ударник коммунистического труда", дождался ее у входа.
- Здравствуйте, - сказал я, - вот вы народная артистка Алиса Фрейндлих, а я ударник комтруда Стасик Садальский. Я очень хочу быть артистом, но мне говорят, что таких артистов не бывает.
А ведь у меня такой же собачий прикус, как у вас, только вы заслуженная артистка, а меня отовсюду гонят...
Алиса Бруновна попросила меня что-нибудь прочесть и сказала: "Если веришь в себя, если не хочешь быть никем, кроме как артистом, поезжай опять в Москву. Не получится в Москве, приезжай в Ленинград, что-нибудь придумаем".

Садальский

Сегодняшние дети болеют неинтересно. Ну вот Матвей, например, затемпературил в школе, пошел разбрызгивать соплями по стенам, а уйти нельзя - родители должны прийти и забрать. За руку отвести в постель, выдать таблетку, налить компота. Нос промыть соленой водой, сосудосуживающие дозировано, чтобы не вызвать привыкания. Антибиотик по назначению врача. Комнату проветривать, влажность поддерживать, лишний раз не кутать. Помнить, что через неделю должно само пройти. Ну или через семь дней.

А как мы болели, помните? Никаких тебе вирусов, сразу понятно, что это ты застыла, ибо вчера каталась с горки до мокрых трусов через все рейтузы и «простые» колготки. Простые - это которые жуткого серо-бежего цвета и немного колются. Сейчас таких не делают, а тогда у всех девчонок были цветные на выход, их только с платьями носить, а под штаны гулять - исключительно простые, заштопанные на пятке и с намечающейся дыркой на большом пальце.

И вот полились сопли, ты зашлась ночью кашлем, покрылась крапинками пота. Мама встала в стойку, потрогала тебя и включила режим «больничка». Режим подразумевает в первую очередь пузатый круглый ингалятор «Ромашка»: ты засовываешь лицо в пластиковый шар, а снизу кипит вода, в которой развели вьетнамскую звездочку. Пары выжигают нос, горло, глаза и весь кожный покров лица.

Если не «Ромашка», то кастрюля с картошкой. Тебя накрыли одеялом и сунули моськой в кастрюлю с кипятком. Темно, жарко, но вылезать нельзя - там мама. Картошка выжигает даже то, до чего не добралась звездочка - легкие, печень и почки.

Ты тут же чувствуешь, что резко начинаешь выздоравливать. Но мама не сдается - кладёт тебя на живот и подозрительно дзынькает какими-то стекляшками.