Однако, выгонять «нахлебников» не стала.
Да и то сказать, смысла выгонять не было.
С «этой непутёвой Альки», матери Андрейки, она ежемесячно отжимала 30 рубликов «на харчи», да с двух других дочек по десяточке (под девизом «Ах вы, б*ядишши, а кто же маме помогать должен?»), да своей пенсии было 12 рублей Выгони мелкого «дармоеда» – сразу половины дохода лишишься!
А старого как гнать?
Он воевал, да всю жизнь работал («въ*бывал»), и пенсия у него была – ого-го!. Бабуся всё собирала в свои руки, единолично распределяя семейный бюджет.
То, что оставалось, «ложила на книжечки».
Дед так и не узнал до самой смерти, что, хоть и было «книжечек» две, его там не было ни одной, обе были на Бабусю
Да и не интересовали его эти вопросы

Кот пенсий не получал..
Но «хоть и лишний рот, чай не обожрёт» – здраво рассудила Баба Фиса.
«Хер с им, пущай остаётся!» – вынесла она своё решение.
И, проявив всю возможную фантазию, изобретая животинке имя, нарекла его «очень редкой» для российских котов кличкой – Васька.
И собственноручно молочка налила. И сказала «кыс-кыс, гамно блохастое
Андрейка же на ту пору чётко выговаривал все буквы, даже трудные, а многие из них умел и прочитывать, но вот «Васька» почему-то упорно не говорилось.
Только «Вася». Да и то звук «с», по причинам неизвестным, обязательно заменялся на «з»
Научных объяснений этому не было, но кошачье имя теперь звучало только как «Вазя», и не иначе.

Рос Вазя быстро.
За лето превратился в правильного молодого кота. Он доказал в тяжёлых боях всем окрестным кошакам, что главный в округе – он. Бил даже матёрых, жестоко и беспощадно.
После зимы уже редко кто из местных решался вступить с ним в схватку. Хотя Вазя, обходя дозором свои земли, и спрашивал беззлобным, но серьёзным мявом, не надо ли кому чего ввалить, навешать и наподдать, потенциальных получателей от него по своей морде не находилось.
Если и были таковые, то, зная о Вазиной невероятной щедрости при раздаче пи**юлей, предпочитали молчать, дабы не нарваться лишний раз
И даже Собаки, пару раз выхватившие от Вази по полной программе, замирали молча, если он проходил мимо.
При этом не было у них мысли, как бы сдержать себя, чтобы не кинуться на наглого кота, а была мысль, как бы в результате лишнего движения не огрести от него пи**юлечек, горячих и обидных.

По весне все местные кошки желали отдаться этому красавчику.
Он и правда, был чертовски хорош собой (по кошачьим меркам): сильный, мордатый, харя и загривок – в шрамах и ссадинах,
Одно ухо отморожено, другое прокушено многократно в драках и похоже на решето – сквозные дырочки светятся. Хвост – в трёх местах переломан. Да шёрстка серенькая, с выдранными кое-где клочками.
Да глаза-глазищи разного цвета.
А как он пел серенады в марте!.
Самый громкий и противный голос во всей округе!
Не его выбирали – он выбирал.
«Эй ты, рыженькая, иди сюда, т*ахать буду!»
И вот уж рыженькая ползёт к нему на полусогнутых лапах, жопой вперёд, задрав хвост набок, прогнувшись, изнывая от желания и поссыкивая от счастья, что выбор пал на неё. Однако, таким героем-ухарем-*барем Вазя был лишь вне дома.

Вернувшись после приключений к родному очагу, он являл собой образец самого тихого и скромного члена семьи.
Явившись в дом, Кот первым делом, не отходя от порога, тщательно вылизывал все лапы, и только потом вспрыгивал на лавку, стоящую вдоль русской печки.
Там он, пригревшись, то спал, то дремал
Андрейка подходил к нему и тихонько гладил по спинке, по голове (иногда осторожно трогая пальчиком какой-либо из кошаковых шрамов), приговаривая нежно и уважительно в рваное ухо: «Вазя… Вазенька…»
В ответ раздавались рокочущие звуки, как будто внутри кошачьего организма работал маленький танковый дизель.
То была специальная тырмыртырная песня, которую Вазя пел исключительно Андрейке, и больше – никому в целом мире
Вазя ни разу не позволил себе справить нужду в доме, и при этом никогда не орал дурным голосом «Пустите поссать!», а терпеливо и молча ждал, пока кто-то из людей не надумает сам открыть входную дверь. Кушал (сказать «жрал» язык не повернётся!) Вазя очень аккуратно, куски из кормушки не растаскивал – просто становился, всё съедал и отправлялся дальше по своим делам.

Однажды, вернувшись домой, Вазя обнаружил на своей лавке сюрприз.
Бабуся, не ожидавшая кота к обеду, оставила на лавке купленную у соседки сметану, а сама занялась приготовлением еды.
Вазин нос чётко указывал на то, что вкуснятина живёт в этой самой крынке, которую какие-то злые люди специально изготовили таким образом, чтобы нормальная кошачья морда ну никак туда не пролезла!
А уровень сметанки был таков, что язык (даже из максимально глубоко засунутой морды) ну никак до лакомства не доставал!
А запах!.
Он не позволял Вазе остаться равнодушным!
Однако на то коту и мозги, чтобы ими думать. Вазя и придумал.
Это же только морда в крынку не пролезает, а есть ведь и кроме морды члены и органы!
К примеру, - лапа.
Правая. Вазя запихивал лапу в горлышко крынки по самое не могу, вытаскивал её и, облизывая вкуснющую сметанку, щурился от наслаждения.
Проделывал он это раз за разом, быстро-быстро (пока бабка не застукала!) орудуя розовым языком.
Андрейка, сидевший напротив за столом, наблюдал весь процесс хищения и посмеивался от радости за умного Вазю.
Заподозрившая недоброе Бабуся выглянула из-за кухонной занавесочки да и замерла на целую минуту в немом оцепенении.
Затем последовала одна дли-и-и-иная фраза, где фигурировали и Вазина мать, и кошачья наглость и бл@дское отродье, и дармоедство, и т.д. и т.п.

Бабусина рука нащупывала в это время полотенце, которым в следующую секунду Бабка уже учила кота «не жрать спижженное»
Вазя, понимая всю глубину вины за совершённое им преступление, даже не убегал. Он собрался в тугой комок, прижал остатки ушей и стойко переносил хлёсткие удары полотенцем и оскорбления словом («ах ты @лядь мохнатая!»).
Никто не знает, сколько бы продолжался сей воспитательный процесс, но Вазин главный Друг, Андрейка, не выдержал
Он метнулся из-за стола, встрял между жертвой и палачом, к Вазе спиной, к Бабусе лицом, и заорал на бабку:
«Не бей его! Меня бей, это я – плять мохнатая!»
От неожиданности Фиса села жопой на пол, вытерла вспотевшее лицо тем самым полотенцем, которым только что охаживала кота, и тихо молвила:
«Ишь ты, кошачий зашшитничек выискался!.. Да идите вы оба!.. в *анду… в кошачью…»
Андрейка, прикрывая Вазю собой, гладил окаменевшего кота, приговаривая:
«Всё, Вазенька, всё…».

Кот, поняв, что экзекуция закончилась, медленно расслаблялся, приходил в себя
Андрейка подхватил тяжёлого (5 кг!) Друга и попёр его на выход.
В ответ на Бабусин вопрос: «И куды енто намылились два друга – колбаса да сучий хвост?»
В ответ Андрейка добил её словами: «В *анду кошачью!»

Вазя отомстил бабке через неделю. Он и простил бы, и мстить бы не стал
Фиса сама напросилась.
За просто так наехала – обозвала в очередной раз дармоедом, нахлебником и приживалой.
В открытую заявила, что как «сметанки съебенить», так есть кому, а как крыс да мышей ловить
Дались ей эти грызуны! Мышек в доме отродясь не бывало, только в курятнике Банда крыс в округе была, но вся их диаспора проживала в столовой КБО – комбината бытового обслуживания, где за главного у них был сам шеф-повар, который и держал продуктовый общак.
Хватало и пахану, и всем крысам, и смысла рыскать по округе у банды не было
Но если бабка просит Неделю Бабуся дивилась небычайной мягкости половичка на кухне.
В пятницу, во время «енеральской» уборки, её удивление получило объяснение.
Под лоскутным половичком лежало с десяток придушенных котом и растоптанных самой Бабусей мышек.
Плоские, серенькие, кишочки – через ротик и через жопку Вазя благоразумно где-то гулял, потому по возвращении кроме устных проклятий ничего не получил. Но и этого хватило, чтобы Бабуся поимела от него главный подарок.
Сюрприз.
Охренительный нежданчик. В общем, медаль нашла героя, причём, - в тот же самый вечер.

Тут необходимо заметить, что, Баба Фиса обустраивала свой быт в соответствии со своими деревенскими представлениями о достатке и красоте.
На железной кровати поверх матраца обязательно лежало две неподъёмных перины, которые раз в неделю тщательно взбивались.
Для пышности. Они покрывались грубым льняным наперинником, на который стелилась насинённая до небесной голубизны простыня с «кружавочками» и оборочками по краю.
Тяжёлое одеяло прятало свои атласные бока в пододеяльнике, по вырезу которого также теснились кружева.
Утром всё накрывалось цветным покрывалом (ясен хрен, с кружевами, куды ж без них-то!), в изголовьи и в ногах выстраивались, чуть ли не до потолка, две пирамиды подушек – от огромной внизу и до самой малюсенькой («пи**юлишной») на вершине
Вечером вся верхняя конструкция разбиралась, Бабуся брала обычную (не из пирамиды) подушку, укрывалась обычным одеялом в обычном пододеяльнике.
Деда Миша спал в другой комнате на диване, «а патамушта храпун и пердун!». Андрейка спал на другой кровати, с одной периной.
В тот вечер Бабуся, совершив вечерний ритуал под названием «молитва», укладывала себя на перинах, готовясь отойти ко сну.
Вдруг ощутив, что в своей постели она НЕ ОДНА (!!!), так как кто-то «щщикочить жопу», Фиса с диким визгом катапультировалась!
На крики прибежали Дед и испуганный Андрейка.
Как выяснилось тут же, жопу Бабусе «щщикотал» Вазин сюрприз – огромная, жирная, лично им задушенная крыса. Чтобы развеять бабкины сомнения в его охотничьих способностях, котяра организовал доставку добычи прямо в постель!

Это с его стороны было круто. Неделю умное животное предусмотрительно не появлялось дома.
По его приходу Бабуся так и не решилась продолжить эскалацию конфронтации Только ещё с месяц не наливала Вазе молочка («Пушшай воду лакает!.. Молока? *уйка ему под хвост, а не молока!»).
Вазя же молча, с презрительным снисхождением улыбался
Ибо молочка ему перепадало достаточно. От Андрейки.
И от Деда.

- А почему себе не возьмешь? - Антонине был неприятен и мальчик и щенок.

Какие-то они были... забитые. Таким хочется сказать что-то грубое, прогнать, чтобы не мешали своим видом, не портили окружающий мир.

- Я и взял... Только родители против, сказали, как начну сам зарабатывать, хоть крокодила. А так неси куда хочешь.... Но он же маленький совсем.

Женщину нисколько не тронули ни заискивающие нотки в словах мальчика, ни наивные и красивые щенячьи глаза и она, бросив им на прощание:

- Родителей надо слушаться. - Пошла в сторону своего дома.

Только ноги почему-то стали ватными, зашумело в ушах и Антонина вдруг провалилась в прошлое, превратилась в маленькую Тонечку, чуть помладше этого мальчугана.

Когда-то и она с подобранным щенком так же бродила по улице, предлагая собаку прохожим, ведь папа был тогда категоричен - у тебя тройка по математике, значит собаку ты не заслужила. А щенок оставался совсем один - его маму поймали отловщики.

От нее отмахивались, кто-то жалел, кто-то даже засовывал в ладошку мелочь, вот только щенка никто так и не забрал. Тоня поставила щенка на каменную дорожку и бежала от него, стараясь не оглянуться.

Но все-таки оглянулась... Щенок стоял неподвижно и провожал ее взглядом, который Тоня всеми силами старается забыть вот уже больше 30 лет...

Тройку она исправила, только папа ушел. Он бросил их с мамой ради жгучей брюнетки в красивой норковой шубе - Тоня с тех пор на шубы никогда не смотрела, она ненавидела их владелиц.

Антонина остановилась... Взгляд из прошлого прожигал ее просто насквозь. Того щенка она больше не видела. Что с ним стало, Тоня не представляла, зато отчетливо представляла, каково будет этому мальчику оставить своего друга через несколько часов на улице и вернуться в свою квартиру.

Она стыдливо опустила голову и вернулась к ребенку.

- Я заберу. Как его зовут?

Радостные детские глаза широко раскрылись и засверкали ярче тысячи звезд.

- Щенка? Это Дея, она девочка... Вы правда себе заберете? Только она молоко не любит почему-то, только водичку пьет.

- Хорошо, спасибо, что предупредил.

Мальчишка протянул ей щенка, ему было тяжело и одновременно радостно с ним расставаться. Он потерся щекой о его спинку и уже без сожаления передал из рук в руки.

Антонина бережно взяла из рук мальчика щенка. Он лег в ее ладони приятной и теплой тяжестью, устало засопев. Дея уже стала и очень хотела спать.

Пальцы погрузились в пушистую шерстку, еще совсем не такую, как у взрослой собаки. Тоня не удержалась и поднесла Дею поближе к лицу - незабываемый запах, щенячий молочный аромат, который будил самые теплые воспоминания.

Тоня несла Дею домой, ей вдруг стало очень легко, она оглянулась - мальчика уже не было и она светло улыбнулась. У него не будет того взгляда из прошлого, который терзал ее сердце на протяжении нескольких долгих десятилетий.

Иволга