В итоге всех этих тенденций, защиты православия и страха православных епископов родился альянс. Епископы поехали в Рим, поехал Кирилл Терлецкий, был такой епископ в западнорусской церкви. Кирюха Терлецкий был человек замечательный. Забегая вперед, скажу, что когда он уже стал униатским и католическим епископом, ему пришлось отвечать перед шляхетским судом по обвинению в растлении девицы шляхтянки. Он, правда, в этом оправдался. Однако попутно выяснилось, что хотя шляхтянку он не растлил, но зато растлил много других девиц хлопских. По этому поводу один православный полемист задел его замечательным выходом, что «Кирилл-то Терлецкий, кажется, уже в басурманство перешел», намекая на многоженство.
Конечно, Кирюха был женолюбив. Он втянул в свое дело еще одного замечательного епископа Гедеона. Но Гедеон был не лишен совести. Прошел слух, что он продается католикам. И православный князь Острожский уговорил Гедеона гадостей не делать. Гедеон гадости не сделал и остался православным до конца своих дней.
Тогда Кирюха нашел еще одного мерзавца. Тот, правда, бабником не был. Епископ Ипатий Пацей. Его имя пишут также как «Путий» или «Потей». Он был польско-литовским аристократом и привык широко жить. И ему, впрочем, справедливо, было стыдно, что католические епископы входят в раду, в верхнюю палату сейма, то есть в совет при короле, а православные не входят. Он, будучи природным аристократом, магнатом, хотел вернуться в раду. «Ну, давай, Кирилл, объясняй, как вернемся!» — видимо, так выглядел их разговор. И они поехали в Рим. Шел 1594 год. В Риме их выдержали очень хорошо. Учитесь у католиков! Их выдержали там почти полгода, прежде чем допустить пред светлые очи папы. Что произошло затем, мы с вами точно не знаем, но есть два замечательных свидетельства — картина в Львовском музее и медаль в Ватиканском собрании, повторяющие друг друга. Это — замечательное изобразительное свидетельство. Цены ему нету, особенно сейчас, потому что это — именно то единство, которое римо-католики рекомендуют нам и сейчас. Я видел эту картину только в гравюре. И на картине и на медали одно и то же. Впереди папа, причем не в митре епископа, а в трехъярусной тиаре светского властителя, за ним стоит блестящий сонм кардиналов, за ними ярусом блестящий сонм ученых богословов, францисканцев, доминиканцев и так далее. А перед папой на коленочках два православных епископа. Надо еще что-нибудь говорить или и так всё ясно? Ясно, что произошло там, в Риме с 1594 по 1595 год?!
Да, конечно, своим братьям Пацеям они условия оговорили, пообещали, что богослужение остается, символ веры остается. Так это ж они здесь оговорили, как и Михаилу Рогозе, несчастному митрополиту Киевскому обещали. А там, в Риме они хрюкнуть не посмели ни о каких-то условиях! Да, новая униатская церковь получила литургию Иоанна Златоуста и литургию Василия Великого, получила свое богослужение: в Риме не идиоты. Но с замечательной формулировкой. Они получили всё это не как «условие унии», а как «дарование при условии», что это не нарушает единства восточной и западной церкви. И каждый раз после того, братья и сестры, когда надо было исправить униатское богослужение в западную сторону, исправить архитектуру, исправить иконостас, облачения, каждый раз ссылались на это замечательное положение 1595 года. Каждый раз поправляли, потому что оказывалось, что единству снова что-то мешает: ступенечка, форма и начертания епитрахиля, или еще что-нибудь. С самого начала униатство стало ступенькой к римо-католичеству, ступенькой к Западу, к перетаскиванию нас из восточной культуры в культуру западную.
Много лет назад, когда мне впервые позволили это сказать, я назвал свою лекцию «Уния как институт культурной агрессии», ибо уния бывала и институтом религиозной агрессии, хотя и не всегда, бывала и институтом политической агрессии всю первую половину XX века. Но и политика и религиозный культ есть составные части культуры. Уния всегда была институтом культурной агрессии.
А дальше рухнул Брестский поместный собор 1596 года. Был Брестский разбой. Во-первых, православных надули. Нахально, мелко надули с датой созыва собора. В итоге, когда православные съехались в Брест, выяснилось, что униаты уже заседают, и у них полный порядок, «процесс идет», как при Горбачеве.
Во-вторых, крупнейшего православного магната, последнего православного магната взяли на совесть. Братья и сестры, отвечу за вас на Страшном суде, но не будьте слишком совестливы, учитесь у врагов! Князь Острожский был сильнее короля. У него было 800 приходов, у него было войско с артиллерией, у него была лучшая кавалерия в Польше. Но униатствующие, Кирюха Терлецкий, прежде всего, сделали донос королю, что князь Острожский на собор едет с войсками. И король Острожскому написал и пристыдил его. Острожский весь от стыда сгорел, начал оправдываться и поехал без войска. Вот никогда так не делайте и детям своим завещайте! Плевать вам на приличия! И приехал князь голый.
Три дня, как положено по канонам вселенской православной церкви, православные ходили звать митрополита и не пришедших униатствующих епископов на собор. Только на третий день несчастный Михаил Рогоза, которому я точно не враг посмертный, несчастный старик, которого тридцать раз надули, несчастный киевский митрополит, сказал: «Всё уже решено, и никто решать иначе не будет». Дедушку жалко, но не более того.
Сложилась странная ситуация. Один собор, на котором было 6 епископов, решил унию. Другой собор, где было только 2 епископа, остался православным. Ну, конечно, прав первый собор. Но в другом соборе были апокрисиарии, то есть эмиссары, полномочные представители Константинопольского и Александрийского патриархов. Александрийский апокрисиарий, кстати, будущий патриарх Кирилл Лукарис, был честный человек, но умный и осторожный. Он подписал решение православного собора и немедленно смылся. Только его и видели. Он понимал, чем всё кончится. Он всё понял, подписал и сбежал. Светлая память ему! Константинопольский апокрисиарий Никифор Кантакузин тоже всё правильно подписал, но имел неосторожность задержаться. Он умер в польской тюрьме. Вы думаете, что его обвинили в православии? Вовсе нет, ребята! Его обвинили в том, что он турецкий шпион! Ведь он приехал из тогдашней Турции. КГБ не сам придумал свои трюки в XX веке! Кагебешные трюки также действовали и в XVI веке! Кстати, он до сих пор наш не канонизованный мученик, преподобномученик.
И вот тогда ступенечка за ступенечкой униатство начало разлагать православие. Ведь 6 епископов из 8 подписали. Я хорошо знаю архитектуру двух монастырских храмов: храм Жировичского Успенского монастыря и Успенский же храм Почаевской лавры. Они были построены униатами. Там наглядно видно, что такое уния, несмотря на все переделки, которые сделали православные. Там много убрано, но архитектурная структура свидетельствует. Что было тогда? Вы входили в храм. Перед вами был православный высокий иконостас, такой же, как и на Руси. Вы могли обратиться к всеобщему молению православных христиан. Но справа и слева от вас были католические исповедальни со шторками и, главное, католические, открытые, не загражденные без иконостасов престолы для совершения «читанных» заказных месс. Нашему священнику ведь нельзя служить две мессы, две обедни, две литургии в один день. А у них можно. У нас нельзя сокращать мессу до 20 минут, а у них можно. У них есть заказные мессы. Вот что было. Сначала в центре стоит православный иконостас, а сбоку вот эти самые открытые престольчики для читанных заказных месс. На чем держалась уния? На том, что бабуля и дедуля в Закарпатской Руси входят в храм и видят, что поп тот же, облачение то же, иконостас тот же, и даже литургия Златоуста вся та же самая. Но, правда, поминают папу. Ну, может быть, папа хороший человек. Почему не помолиться за него? И бабуля или дедуля уже готовы. Умные ребята работают в Ватикане. А потом начинаются «условия, которые препятствуют единству западной и восточной церкви». Потом перечеркнули одно, второе, третье. Нас не лишили женатого духовенства. Хорошо. А зачем? Они просто административно во все униатские храмы поставили наших иеромонахов. Вы, русские, не хотите иезуитов? Хорошо. У вас будут иезуиты под названием «базилиан», то есть монахи из ордена Василия Великого. А какой же православный не чтит Василия Великого. Понимаете? Они тогда уже в XVI веке работать умели, и школы под себя подбирали. Вот почему и последней православной знати не осталось ни на Украине, ни в Белоруссии к концу XVI века.
И вот тогда выступили другие. Три русские силы нашлись в западной Руси, три великие силы — урок нам всем сейчас, ибо сейчас у нас нет и восточной Руси. Три великие силы, перед которыми я вечно стою на коленях. Это ученые православные интеллектуалы, создавшие Киево-Братский монастырь, а затем Киевскую коллегию, будущую академию. Да, им пришлось преподавать на латыни. Латынь была тогда единственным ученым языком. Вот эти замечательные люди создали и грамматику российского языка раньше, чем в Москве, и историю академическую написали раньше, чем в Москве. Вот эти ухитрились остаться православными, кстати, с частично католическим воспитанием. Последние наши интеллектуальные столпы, но блестящие столпы, Кирилл Ставровецкий (Транквиллион), например. Это урок нам всем. Православный интеллектуал великое может сотворить. Только сомкнется в дружбе с еще одним православным интеллектуалом, и такое начинается.
Вторая сила. Мещанские православные братства. Мещанские братства уходят корнями в XV век. Их функция была безобидна: они вместе справляли праздники, как и цехи в Западной Европе. Это в сущности корпорации. «Братство» по-русски есть то же самое, что и «корпорация» по-латыни. Кстати, другой демократии кроме как корпоративной вообще не бывает, ибо демократия структурирована. И общество обязано быть структурированным. А неструктурированное общество есть толпа, «быдло» — хорошее польское слово. Но вам же не хочется быть быдлом? Так вот, православные мещанские братства, например, крупнейшее Виленское, Львовское были так богаты, что покровительствовали монастырям, типографиям, школам. И когда князь Андрей Курбский эмигрировал на запад, спасая просто свою жизнь, он тоже включился в братскую деятельность. И в том числе на его феодальные деньги Львовское братство печатало православные книги. Так же работал там и наш первопечатник Иван Федоров. Братства, во-первых, по морде могли дать. Хотя один брат, конечно, слабее шляхтича, но если все братство соберется, то по харе большей куче шляхты может навалять.
Так вот, братства были сильны еще и тем, кстати, что их поддерживала королевская власть, ибо, если бы король не поддерживал бюргеров, он просто отдал бы себя на растерзание шляхте. Потому братства и шляхетскую концепцию использовали в полной мере.
А третья сила — это казачество. Разбойнички, конечно. Безусловно, разбойнички. Не только малороссийские казаки, и донские, древнейшие казаки, в сущности, тоже разбойнички. Но никогда не подумайте, что казак — это беглый крестьянин. Это полный бред. Во-первых, казачество упомянуто в документах XV века, когда в частности в Московской Руси крепостничества вообще не было. Крепостными были только холопы, но несколько десятков беглых холопов в год не хватило бы, чтобы образовать целое казачество. Это просто жители пограничной страны, частью славяне, частью хазары, частью, видимо, половцы, торки и берендеи по происхождению, но православные. Те, кто свободу ценил выше безопасности. Те, кто готов был, позволю себе такой образ, одной рукой давить на соху, а другой поправлять саблю на перевязи. Конечно, туда всегда шел приток беглых людей и холопов в том числе. Но они жили там всегда, и в XIII, и в XIV веке. Хазары, несомненно, предшественники бродников. А бродники, несомненно, предшественники донских казаков. У малороссийских происхождение сложнее.
Так вот, польское правительство не признавало малороссийских казаков шляхтой, а они хотели быть шляхтой. Лгут нынешние украинские писаки. Ну, не вонючих украинских писак теперь, видимо, уже нет. По своей вонючести и лгут. Лгут, что казаки — «истинные рыцари православия и русского народа». До сих пор нынешние вонючие малороссийские писаки, по преимуществу киевские, не могут разобраться, кто казаки — русский народ или украинский. Так вот, казаки были людьми странными и всякими. И не за честь русского народа и православия они дрались, они дрались за собственное шляхетство. А поляки им его не давали. Они согласны были быть под польским королем, если польский король уравняет их со шляхтою. Но в том-то всё и дело, и счастье наше, что то было невозможно для любого польского короля, хотя один из них, Владислав IV, и сказал депутатам казацким на их жалобы на польскую католическую шляхту: «У вас есть сабли!», отдаваяcь на их волю.
Конечно, они хотели быть шляхтой. Если бы польское правительство могло скупить, как скупило прежде, в XIV веке нашу знать, еще и казачество, казаки предали бы православных, да предали бы! В том-то и дело, что казачество было так устроено, что его скупить было нельзя. Подобно тому, как сейчас золотой миллиард не может скупить всю Россию. Новых «рашенов» можно скупить, потому что их мало, на них доли хватит, а нас с вами уже нельзя, потому что на нас не хватит. Понимаете? Казачество было так устроено, что верхушка его была если не магнатской, то шляхетской. Они были домовиты, имели, безусловно зависимых людей, хлопов имели. Они могли школу основать от щедрот или типографию...
(короткий пропуск в фонозаписи)
Как только казаки берут верх над поляками, тут же увеличивается реестр, то есть то разрешенное количество казаков, которому готовы платить поляки. Максимальный реестр — сорок тысяч. Как только поляки скручивают казаков в бараний рог, казаков в реестре остается шесть тысяч. А то значит, что 34 тысячи казаков выкидывают в хлопы! И тогда они, если не усы крутят, то за сабли берутся. Вот в чем была проблема всего периода с конца XVI по начало XVIII века...
(короткий пропуск в фонозаписи)
Те, кто казаков заранее именуют чуть ли не польскими шпионами, тоже не правы, тысячу раз не правы. На самом деле, то был совершенно героический период русской истории, потому что они такие же русские люди, как мы с вами. В итоге той борьбы, в первый раз, в 1632 году умнейшие малороссы, опять же такие же русские, как и мы, обратились к Московскому правительству с просьбой принять их в русское подданство. Но царь Михаил не мог того сделать. То было просто исключено. Истощенная грязной Опричниной и тяжкой Смутой Великороссия не могла начать войну с Польшей за своих малороссийских братьев. Но помните всегда, что этот документ подписал преосвященный Иов Борецкий, митрополит Киевский, которого нам надлежит почитать как святого. Подписали просьбу и высокие интеллектуалы Киево-Братского монастыря, и богатейшие мещане, и виднейшие казаки.
В 1653 году земский собор в Москве уже смог подписать такой договор и принять, наконец, гетмана Богдана-Зиновия вместе со всеми гетманскими подданными и сторонниками в русское подданство. Что для нас это означает? Только одно. Не выстояла западная Русь, не выстояла. Возможно, не выстояла еще при Ягайле. Возможно, не выстояла тогда, когда надлежало Ягайлу за измену Православию на кол посадить без всякой на то жалости. Трудно сказать. Мы будем с вами всю историю видеть, когда, надеюсь, все в рай переберемся, и Господь нам ее покажет. Пока можем только подсматривать отрезки истории.
Во всяком случае, мы говорили сегодня о том периоде, когда уже не могла западная Русь выстоять без Руси восточной. Только не надо никогда называть это «воссоединением Украины с Россией», как будто это две страны такие. А страна-то одна — наша святая Русь.
(аплодисменты)
Ответы на вопросы
Вопрос на записке: Владимир Леонидович, как быть человеку, считающему себя верным чадом православной церкви и обладающим некоторым познанием истории в том случае, когда он встречается с явно необъективной и просто ложной информацией в житийной литературе? Приводится длинный пример, который Махнач прочитывает быстро, с пропусками и нечетко.
Ответ: Хочу вам сказать, высокоученый брат или высокоученая сестра — я бы хотел, чтобы таких братьев и сестер было много на Руси — тут очень простая ситуация. У меня был разговор в присутствии ученейшего протоиерея, отца Валентина Асмуса на II Рождественских образовательных чтениях. Сейчас будут уже IX чтения, потому те были давно. В первых я не участвовал. Во вторых чтениях участвовал только в исторической секции, но не в общих заседаниях: я был для того недостаточно знаменит. Я сказал тогда, что если мы не будем раскрывать нашим ученикам противоречия между святыми, мы нанесем им страшный вред, и вы нарветесь на вопрос, например, на честный вопрос ученика: как разрешить противоречия святителя Серапиона Новгородского с преподобным Иосифом Волоцким, или как преодолеть противоречия святителя Иоанна Златоустого со святителем Епифанием Кипрским во вселенской церковной истории. Асмус улыбался, сиял даже на мой вопрос, явно одобряя его постановку. Понимаете, святые непогрешимы посмертно, они преодолели свои грехи. Например, отцом Сергием Булгаковым был поставлен вопрос о Пресвятой Владычице нашей, за который его никто и никогда не осудил, что, конечно, на ней не было ни малейшей тени личного греха, а вот степень воздействия на нее первородного греха есть богословская дискуссия. Это вопрос особый, она вообще-то земная женщина.
Теперь перехожу к прямому ответу историка. Вы, будучи таким блистательным интеллектуалом, который цитирует анафематизмы по тексту собора, правда, на машинке напечатанные и дома заготовленные, — но всё равно это блеск, я просто недостоин таких слушателей по своим скромным научным познаниям, — должны учесть, что жития святых — это не исторический материал и уж тем более не хроники вселенских соборов.
Жития святых — это всего лишь, простите меня, душеполезное чтение, то есть биографический жанр. И авторы житий, не сомневаюсь, искренне старались не лгать. Но они лгали, потому что какой-то материал собирали в устном виде. Это естественно. Думаю, что Господь им всем простил. Они думали, что не лгали, но то невозможно. Жития святых восходят к античной биографической прозе. Плутарха или Светония мы не воспринимаем как историков. Они биографы. Да, разумеется, они дают некоторые исторические сведения, которых нет у Тацита или Полибия. Но всё же у них жанр другой. Это не историческая литература, это биографический жанр. Конечно, биографа можно упрекнуть, что он небезупречно историчен, но зачеркнуть его за это нельзя. Он подбирал, что ему рассказали. Одно он вычитал у историка, а другое ему рассказал дядя Вася, а дядя Вася был старенький и заикнулся в одном месте. То есть, к биографу, а, следовательно, и к агиографу (житиеписателю) мы не можем подходить с таким жестким требованием, с которым мы относимся к историку. Это доказал, кстати сказать, Ключевский. Как разрешить эту проблему? Деяния собора выше хроники. Хроника выше, чем житие святого, даже если хронику писал поганец, а житие писал святой. Это всё разные жанры.
Вопрос: Не поможете ли вы с одним вопросом по крепостному праву? Был у меня спор по этой теме, и вдруг я понял, что не знаю основ. Что такое «оброк» и «барщина»? Чем они отличаются?
Ответ: Это в школе учили.
Продолжение вопроса: Каков их средний размер? Сколько дней нужно было работать на оброк и сколько на барщину?
Ответ: Эта проблема вечная. Ее пытался разрешить светлой памяти император Павел I своим замечательным указом, но к его времени уже прошел чудовищный XVIII век, за который помещичьего мужика превратили в раба. Мы с вами будем заниматься этим в следующем году, мы подходим к этому. Дело в том, что мы называем одним и тем же термином «крепостное право» («крепостничество», «крепостной») совершенно разные явления. И желательно, чтобы русские наконец-то это поняли, потому что это очень полезно для нынешней жизни. Крепостной XVII века — это всего лишь человек, который не мог покинуть свою землю. С нее он обязан был платить подать государю, одну и ту же каждый год, и оброк барину, один и тот же каждый год. Но естественно в каждой области разный оброк. Уверяю вас, мы не разорялись. Как жили эти крепостные, я видал. Это представимо. Скажем так, сударыня, они жили не хуже, чем их барин помещик. Не хуже! Имели детей не меньше. А что касается одежды, то в город все надевали на себя приличное, и к обедне тоже, откуда в русском языке есть «кобеднишное платье». Дома же дети дворянина так же точно бегали босиком, как и дети крестьянина, заодно умели еще и со скотиной управляться.
В Польше было хуже, в речи Посполитой 1569 года, потому что там «гонору» было больше, то есть «чести» по-латыни, а также и просто гонору. Потому там бывало так, что девица или дама шляхтянка оказывалась случайно у околицы с незнакомым шляхтичем, а он видел ее босые ноги. Она так и бегала босиком всю жизнь до снега: тогда бабы крепкие были. Но русская баба такие вещи нормально терпела, а польская помирала со стыда, потому что дворянин увидел ее необутые ноги. Такое описано в литературе.
Потому это очень тонкий вопрос. «Барщина» была оплатой воинского состояния дворянина. Причем, посмотрите, сколько было семей, обеспечивающих дворянина. Очень мало. Это мы видим по писцовым книгам. Семей 15-18, это ничтожно мало. Уверяю вас, они голые не ходили, то есть, они бегали босиком вместе с детьми и женой дворянина. Но они должны были обеспечить его жизнь, его снаряжение и «оружных холопов». В разных волостях оброк был разный. В южных — очень низкий. Подмосковный или тверской дворянин землю, конечно, сам не пахал, хотя умел. Почему, например, Дмитрий Балашов пишет, что пахать умел каждый? Мужик мог заболеть. Южные дворяне до линии засечной стражи, будущие однодворцы, сами каждый год пахали. А ведь им еще надо было учиться воевать, скакать, саблей махать. Совершенно прав был историк Скрынников, указав, что крепостное право в его поздней редакции, конечно, восходит к Опричнине, потому что помещик был заинтересован в том, чтобы крестьянин не уходил. Боярину или даже среднему вотчиннику было вообще-то всё равно. Каждый год не уходят. У всех свое хозяйство. У всех дом, огород, скотина, приход, в конце концов. Для них уход крестьянина к другому барину не был трагедией. У барина было, например, 40 крестьянских семей, а стало 39. Трагедия? Нет. А для помещика, начиная с эпохи Иоанна III, уже трагедия: было 15 семей, ушла одна. Читайте Скрынникова «Россия после опричнины». Читайте подробно в исследованиях Носова, петербургского историка, в его статьях и в его монографии на основе писцовых книг. Он нарыл там массу интересных вещей. В том числе и о том, как богаты были крестьяне на севере. Это трагедия нашего Петровского времени. Я написал в статье «Диагноз», что наше общество стало упрощенным, а в XVII веке оно было сложным.
То есть, конечно, богаче и влиятельнее всех была аристократия, за ними — дворяне, за дворянами — торговые люди, посадские, за посадскими — крестьяне. Но сложность заключалось в том, и ее видно даже при беглом взгляде, что бедный боярин был беднее богатого дворянина и даже беднее богатого посадского человека. Многие бояре были беднее Строгановых. Правда, боярин всегда был богаче крестьянина, но беднейший дворянин был часто не только беднее посадского, но и крестьянина, особенно северного. То есть, наше общество нельзя было разделить на простые слои. Слои общества всегда перекрывали друг друга. Верхний край нижнего слоя был выше нижнего края верхнего слоя. Вот что было разрушено Петровскими реформами. Наше общество было очень сложным, а сложное общество богаче и более склонно к процветанию, чем простое общество. Это видно по Джамбаттисту Вико, Хосе Ортега-и-Гассету, Константину Леонтьеву, Гумилеву. Вот что я пытаюсь доказать вам и моим драгоценным студентам.
Такого сложного устройства общества у нас не было даже в XIX веке. В XVII веке боярин был обязан службой, сложной, аристократической службой. Например, он обязан был мочь быть послом. Думаю, у некоторых из них в ожидании того «крыша ехала». Но государю другие бояре подсказывали, что у Василия Никитича речь дурная, его в посольство никак нельзя. Да, говорил государь, в посольство никак нельзя, потому воеводою поедет. Но в принципе боярин был готов к наивысшей государственной службе. А дворянин был всегда готов к ратной службе. А могучий посадский знал, что государь может пригласить его в думу. Такое бывало. Тогда ему жаловался чин думного дьяка. Отказать было никак нельзя, хотя это наносило урон капиталу. А крестьянин знал, что если он случайно взят обозником в военный поход и при случае удачно отмахается, защищая обоз от неприятеля, то ему пожалуют дворянство. И в том ничего такого сверхъестественного не было именно благодаря нашему многоступенчатому, сложному обществу. В нем была возможна социальная мобильность вверх и социальная мобильность вниз, что не разрушало сословий. Был возможен переход из сословия в сословие. Были крестьяне, посадские, купцы, «гости» (очень мощные купцы, отмеченные государем), именитые люди, бояре... Я почти 15 минут отвечаю на ваш вопрос. Вы, наверное, уже устали от меня.
Вопрос: Эдвард Радзинский в телепередаче «Итоги» сказал, что земские соборы никого не представляли, так как крестьян в них не было, что соборы отмерли сами за ненадобностью, и Петр I, проводя прозападные реформы, поступал круто, но в духе исторической традиции и по объективной необходимости. Радзинский говорил с жаром и для непосвященных убедительно. Не считает ли вы, что подобное требует публичного опровержения?
Ответ: Дорогие друзья, у меня есть только те возможности, которые есть. Вам я про это всё прочитал. А Эдик Радзинский — не русский человек и не друг русских людей. Он в своей передаче налгал.
