Прошедшие подряд встречи Сергея Лаврова с его коллегами из Танзании и Бурунди (стран-соседей) продолжили череду подобных контактов с представителями «черной» Африки (причем на уровне глав не только МИДов, но и других министерств и ведомств). В последнее время Лавров успел посетить ЮАР, Зимбабве, Мозамбик, Эфиопию, Анголу, Южный Судан, в ходе визита в Алжир активно обсуждались события вокруг Мали.

Ничего подобного не было уже давно. После 1991 года Россия не проста «ушла» с «черного» континента, она там аннигилировалась. В середине 90-х один из тогдашних заместителей Шойгу в МЧС заявил автору следующее: «Знаешь, мы же единственная государственная структура, которая представляет Россию в Африке». Имелись в виду периодические поставки гуманитарной помощи после стихийных бедствий и не менее стихийных геноцидов. И это было абсолютной правдой. Даже крупные энергетические компании тогда были представлены только в Нигерии. О «российском» присутствии африканцы судили по вольнонаемным экипажам украинских самолетов, что сновали с непонятными грузами по всему континенту и периодически падали на головы местным.

Для Советского Союза Африка представляла собой огромное поле боя с империализмом и неоколониализмом. СССР не извлекал для себя никакой экономической выгоды из колоссального присутствия на континенте, напротив, тратил там чудовищные деньги как непосредственно в виде займов, так и в виде инвестиций и бесконечного потока вооружений. Сейчас долги африканских стран –бывших союзников СССР остается разве что великодушно списывать, поскольку нет никакой надежды, что эти невероятные суммы когда-нибудь будут выплачены. Никто никогда не спросит и за промышленные предприятия, которые были построены на советские инвестиции. Кстати, списываем долги того периода африканским странам не только мы, но и многие европейцы. Например, Португалия, которая в последние лет десять очень активна в своей бывшей колонии, а затем союзнике СССР – Анголе. До самого последнего времени именно у португальцев там были наиболее сильные экономические позиции, в том числе в нефтедобыче. И лишь в последний год ситуация стала меняться в пользу России.

«Уход» России из Африки в начале 90-х – и это может стать откровением для многих россиян – был воспринят в бывших странах-союзницах очень трагично. Примерно как на Кубе. Многие расценили это как предательство, особенно те страны, где независимость и суверенитет базировались на советских военных советниках: Ангола, Мозамбик, Эфиопия. В последней наш «уход» вообще закончилось трагедией: эфиопская армия была быстро разбита эритрейскими повстанцами, которые шумной толпой вошли в Аддис-Абебу, изгнали оттуда президента Менгисту Хайле Мариама и в итоге провозгласили независимость Эритреи. Анголу и Мозамбик от подобного сценария спасло только то, что «враг № 1» – Южная Африка (как политический режим) – развалился одновременно с Советским Союзом. Только поэтому вывод советских военных советников и кубинских боевых частей с Каплина (приграничной зоны между Анголой и Намибией – вечного театра военных действий) не закончился падением «марксистских» режимов в Луанде и Мапуту.

Обида на Москву довольно долго оставалась основным психологическим фактором, не дававшим восстановить нормальные отношения с бывшими африканскими союзниками. Идеология умерла, на первый план вышла экономическая составляющая, и оказалось, что нет в ней равных китайцам. Соперничество между СССР и КНР на африканском континенте началось практически сразу же, как только у Пекина нашлось достаточно средств для этого, то есть во второй половине 60-х годов. В этом эпическом противостоянии было много идеологии и геополитики, но, в отличие от Москвы, Пекин уже тогда активно вмешивался в экономику тех стран (и даже еще не стран, а так называемых «национально-освободительных движений»), до которых дотягивался. Классический пример: Зимбабве, тогда еще процветающая Родезия. Советский Союз поддерживал в борьбе с местными белыми и с ЮАР Народно-революционную армию Зимбабве (ЗИПРА) во главе с Джошуа Нкомо, а китайцы – Союз африканского народа Зимбабве (ЗАНУ) во главе с Мугабе. Победил Мугабе, и долго формировавшиеся позиции СССР в Зимбабве пошли прахом. Это был серьезный провал советской разведки, которая до последнего цеплялась за «верного марксиста» Нкомо в противовес «националисту» Мугабе, не разобравшись даже в том, что их противостояние не имело прямого отношения к идеологии. Просто Нкомо с его ЗИПРА представлял народ матабелов, а Мугабе со своим ЗАНУ –народ шона, родственный зулусам. И первое, что сделал Мугабе, придя к власти, –устроил локальный геноцид матабелов, прикрываясь революционными и даже маоистскими лозунгами.

Но дело было сделано. Китайцы укрепились в Зимбабве, богатой полезными ископаемыми, и плевать они хотели на идеологию, права человека и внутреннюю политику Мугабе – бессменного президента до сих пор. Все это время китайцы просто хозяйничали в Зимбабве, даже поощряя Мугабе за позорные конфискации земель у белых фермеров, что привело к краху сельского хозяйства, голоду и невиданной прежде инфляции (я храню как реликвию зимбабвийскую купюру в 1 триллион местных долларов, на которую даже коробок спичек не купишь). В случае же конфликтов между английскими и южноафриканскими (белыми) предпринимателями с предпринимателями китайскими российская сторона неизменно занимала сторону англосаксов – так в 90-е годы было и проще, и понятней.

Визит Лаврова в Хараре в сентябре прошлого года эту ситуацию резко поменял. Россия получила концессию на разработку третьего в мире платинового месторождения «Дарвендейл». А это 300 млрд долларов (американских, не местных) и, по сути, лидирующая позиция России на мировом рынке платины. При этом Москва начисто отказалась от идеологического компонента во взаимоотношениях с Зимбабве, сконцентрировавшись на экономике. Но вряд ли контракт по платине был именно вытеснением Китая из Зимбабве. За Пекином остался проект постройки гидроэлектростанции Кариба, да и из числа прежних «завоеваний» у китайцев никто ничего не «отжал». Скорее всего, речь идет о неформальном разделе сфер влияния в Зимбабве внутри БРИКС, поскольку и растущего интереса ЮАР к своему старому сателлиту и соседу никто не отменял. Видимо, аналогичным способом – путем раздела сферы влияния с Китаем – будут решаться и судьбы возможных российских проектов в странах, где влияние Пекина традиционно более велико, чем российское (например, Танзания, Уганда, Замбия).

Похожая ситуация сложилась и в Анголе, где новые нефтегазовые контракты наталкиваются на противодействие со стороны не Китая, а «старой» метрополии – Португалии, которая успешно заняла освободившееся после СССР место. Как выяснилось, африканцы довольно легко находят общий язык с бывшими метрополиями, за исключением, может быть, Конго, у которой как-то не сложился ренессанс отношений с Бельгией. Помогает здесь привычка к португальскому языку, которую не утратило целое поколение ангольцев и мозамбикцев, учившееся в Советском Союзе. В этой связи уже несколько раз поднимался вопрос об увеличении численности африканских студентов в российских вузах и возвращении русского языка в Африку. Возможно, что-то в этом вопросе изменится после того, как наконец-то заработает по новой схеме Россотрудничество и прочие ответственные за это структуры.

В экономическом проникновении России в южно-африканский регион сейчас лидирующие позиции занимают госкорпорации. Пример: проект РЖД по постройке железной дороги в Малави – стране, недоступной даже во времена Советского Союза. В Центральной Африке ситуация сложнее как раз в силу того, что там и ранее мало что знали о далекой северной стране России. Недавние переговоры в Москве с представителями Бурунди в теории позволят нам выйти и на этот рынок, если сконцентрироваться на экономических проектах и не втягиваться в политические разборки, которыми так славятся страны Центральной Африки.

Постепенно Африка становится еще и местом нового геополитического противостояния – в новых же условиях. США и Европа последние десять лет концентрировались в основном на проектах «давальческих» денег, которые проходили на континент под эгидой борьбы с бедностью. Логика такая: необходимо устранить в Африке бедность, граничащую с голодом, то есть исключить постоянную основу для политической нестабильности, и тогда наступит демократия. На деле это не только провоцировало коррупцию в африканских элитах, но и множило антиевропейские настроения, поскольку «выбивание» денег из США и Европы со стороны африканских столиц строилось на очень популярных лозунгах «избавления от наследия колониализма». А это «избавление» не подразумевало поступательного развития, то есть инвестиции оставались делом сугубо частным и рискованным.

На здоровом авантюризме строилось и проникновение в Африку российского частного капитала. Даже если разрабатывался какой-то крупный проект (например, в Уганде) с крупным инвестором, это требовало погружения в местные реалии, что травматично для здоровья и психики. Бесконечные истории 90-х годов о героях-одиночках из российской провинции, отправившихся мыть золото в Гвинею или алмазы в Либерию, – скорее свидетельство тогдашней слабости России в целом. Закрепить эти частные успехи на государственном уровне – работа уже для современных государственных структур, в том числе для посольств.

В результате и у самих африканцев появился интерес к сотрудничеству с Россией на новом уровне, поскольку в их представлении это уже не страна одиноких авантюристов и «последних солдат империи». В африканском сознании привычно воспринимать европейцев как представителей если уж не непосредственно мощного государства, то какой-то части этого государства. Так всегда вели себя англосаксы в Африке, выступая от лица королевы или представляя некую официальную структуру. В Африке с трудом воспринимают частную инициативу, не подкрепленную авторитетом страны, корпорации или, на худой конец, вождя и племени. А потому авантюристы там все-таки не приживаются на серьезном уровне, будучи лишь интересным, порой героическим, но всего лишь эпизодом, не оставляющим следа в политике.

Практически каждая страна африканского континента представляет собой подлинный интерес для России. Политически, конечно, проще возвращаться именно в те страны, где ранее было заметно влияние СССР, но в некоторых из этих стран политическая ситуация изменилась слишком кардинально, чтобы использовать лишь историческую память. Российскому МИДу приходится на ходу перестраивать схему взаимоотношений со странами континента, в том числе по части кадров. Уже сейчас видны контуры вполне целостного плана, по которому, возможно, в ближайшей перспективе будет строиться позиция России на континенте в целом. Во многом речь идет не только о двусторонних проектах, но и об участии в региональных структурах помимо БРИКС, например через Африканский союз. А главное: российско-африканские отношения уже сейчас становятся экономически обоснованными, в отличие от советско-африканских. Конечно, без определенных первичных затрат в Африке в принципе делать нечего, во многих странах попросту отсутствует соответствующая инфраструктура. Но сейчас уже не 70-е годы, и основные российские партнеры на континенте вполне способны самостоятельно оплачивать даже такую политизированную сферу торговли, как военно-техническое сотрудничество.