– Юрий Абрамович, вы первый альтист в нашей стране и за рубежом, сыгравший сольный концерт с альтом…

– Я не то что, первый, кто стал играть соло на альте, я первый, кто стал играть на гастрольном уровне. У меня было 50–60 концертов по всей стране – такого ни у кого не было, ни у нас в стране, ни за рубежом. Это может прозвучит нескромно, но в истории и других стран я оказался первым и единственным альтистом, рискнувшим показать не самый популярный инструмент – альт, как сольный инструмент. И первым альтистом, сыгравшим сольный концерт в театре «Ла Скала», и даже не один раз, а также в других известных театрах мира. Вот в этом действительно моя заслуга.

– Не жалели, что скрипку поменяли на альт?

– Нет, никогда не пожалел. Впрочем, это за меня решили. Сначала мне было всё равно: скрипка или альт, когда меня перевели на альт. Но потом я понял преимущество альта. Он более щадящий слух инструмент. У скрипки в высоких позициях очень высокие ноты, чистое сопрано, и очень близко от уха, что было тяжело переносить, постоянно раздражало, особенно если долго играешь. А на альте самые высокие ноты звучат мягче, и несут бОльшую значимость состояния звука, чем у скрипки. Поэтому мне больше нравится альт. Но это всё я потом понял, и даже благодарен был, что меня перевели на альт. Но вот о чем я жалею, это о том, что перестал заниматься фортепиано. У меня это хорошо получалось, и мои педагоги мне говорили, что у меня хорошее звукоизвлечение, и убеждали меня заниматься им хотя бы факультативно. И еще я жалею, что оставил джаз, надо было и ему уделять время. Я люблю джаз, в молодости им здорово увлекался, даже была своя группа. Сейчас я бы себя более полно чувствовал, обладая всеми этими знаниями и опытом.

– Как думаете, что сопутствовало вашему успеху в музыке – ваша уверенность, амбиции, везение или колоссальный труд…?

– Наверное, и всё то, что вы перечислили, без этого, конечно, нельзя ничего достигнуть. Но всё же главное – это определенная смелость, огромное желание импровизировать и делать классическую музыку современной.

– Что для вас самое важное во время исполнения на сцене, для слушателя?

– Самое важное и ценное – это максимальное проникновение в смысл музыки, эту атмосферу, чтобы увлечь слушателя, а для этого ты должен сам влюбиться в исполняемое произведение. Над этим я и работаю постоянно, и этот процесс бесконечный…

– Что вы чувствуете, когда играете?

– Это чувство полета, сравнимое, наверное, с чувством влюбленности, я иногда нахожусь в каком-то состоянии невесомости, не чувствую даже своего веса, и это такое счастье!

Каждый раз, выходя на сцену, я стараюсь найти в музыке что-то новое, ведь каждый концерт – это максимальное проникновение в неё. Ты всё время ищешь, что же ещё из неё можно извлечь? Каждое выступление – это очередная ступень в творчестве, все мои лучшие концерты – это лучшие импровизации, я всё время в поиске.

– Вы, кажется, уже всё знаете о музыке, о своем любимом инструменте, его возможностях. Есть ли какой-то предел совершенству?

– В музыке не может быть предела. Музыка – это космос. Она бесконечна.

– В детстве, наверное, вас заставляли много и упорно заниматься инструментом, как это обычно бывает, когда родители хотят получить хорошие результаты?

– Нет, мама особо не принуждала меня сидеть часами за инструментом. То есть делала это в меру моих возможностей. Какого-то насилия не было. Наоборот, она иногда говорила: «Покатайся на велосипеде, а потом приедешь и с новыми силами и впечатлениями сядешь за инструмент». Я так и делал. Я очень ценил это, и мне хотелось в благодарность за такое отношение, сделать тоже что-то приятное маме, и я, накатавшись, потом садился за инструмент и долго с удовольствием занимался.

Но бывали и моменты, когда я сильно отвлекался от музыки. Например, у меня на столе лежал томик «Трёх мушкетёров, и я частенько зачитывался им, листая страницу за страницей в книге, а в это время пальцами делал движения над клавишами, имитируя игру. А однажды я задумался над тем, можно ли при помощи музыки разговаривать, чтобы звуки музыки заменяли слова? Я стал подбирать какие-то звуки, имитировать звучание слов, чтобы можно было при помощи них говорить, например, сказать слово «мама». И вы знаете, у меня однажды получилось! Мама услышала мою звуковую импровизацию и пришла, спросив: «Ты меня звал»? Был вот такой очень интересный эксперимент.

– Как вы ощущаете своё семидесятилетие, свой возраст?

– Вы знаете, работы столько, что нет времени даже задумываться над этим. Жизнь настолько интересна и разнообразна, и каждый новый день приносит что-то новое, иногда совершенно неожиданное. Например, прочитал новую партитуру или встретил интересного человека, значит, не зря прожил день. И неважно, сколько тебе лет, ведь душа, эмоции не имеют возраста.

Главное, жизнь продолжается, это уже хорошо. Иногда я немного самоуспокаиваюсь, что кое-что в этой жизни сделал. А потом, останавливаю себя и говорю, что рано еще успокаиваться, расслабляться, и стараюсь держать себя в состоянии «боевой готовности».

Я по-прежнему жду чего-то нового для себя, верю в успех тех, кто мне близок, с кем нахожусь на одной волне. По-прежнему хочу и жду какого-то чуда. Хотелось бы, чтоб скорее закончилась эта ужасная ситуация на Украине, которая не дает нам спокойно жить и дышать полной грудью. Увы, от нас это не зависит. Значит, остается ждать и надеяться на лучшее…

– Да, сейчас такое сложное время, когда наше общество раскололось…

– Главное, не врать себе, тогда и другим ты сможешь смотреть прямо в глаза. Надо меньше говорить, рассуждая о том, в чём ты плохо разбираешься. Это наиболее эффективный способ не совершить фатальных ошибок, за которые потом придётся нести ответственность. Я думаю, нужно добросовестно, в полную силу работать каждому на своём месте и приносить максимальную пользу стране. Кто серьёзно занят делом, тому не до болтовни и досужих рассуждений.

– А как вы относитесь к коллегам, покинувшим нашу страну?

– Ну, тут, я думаю, не надо всех причесывать под одну гребёнку, а подходить к каждому индивидуально. Одни струсили, другие пошли на принцип, третьи использовали эту ситуацию в своих интересах… У некоторых так сложились обстоятельства... Так или иначе, каждый сам для себя делает выводы, каждый сам выбирает свой путь. Я многих уехавших знал лично. Не знаю, выиграли ли они от этого? Сомневаюсь. Как бы они там ни устроились, – кто хорошо, удачно, кто намного хуже, – так или иначе, всё равно, все они живут там, думается, неполноценной жизнью. Трудно избавиться от сомнений, правильно ли ты сделал, оставив свою Родину, вскормившую и вырастившую тебя. Каждый делает свой выбор сам…

– 9 августа прошедшего года на Стрелке Васильевского острова в Санкт-Петербурге по случаю юбилея со дня окончания блокады Ленинграда, в концерте «Ленинградская симфония на берегах Невы» выступил Всероссийский юношеский оркестр под вашим управлением. Была исполнена Седьмая симфония Д.Д Шостаковича. Каковы были ваши ощущения?

– Не скрою, очень волновался. Ведь там, наряду с мэтрами, выступали совсем юные музыканты, которые впервые исполняли эту грандиозную, сложнейшую партитуру. И ребята хорошо справились, чему я очень рад. Для каждого из них этот августовский вечер стал незабываемым и оставил самые яркие впечатления. Симфония Шостаковича ещё 80 лет назад была воспринята миллионами как символ безусловной веры в победу созидательных сил человечества над варварством агрессивного невежества. Эта партитура, как никогда, созвучна сегодняшнему дню, и ее исполнение стало генеральной кульминацией музыкального фестиваля в Москве, который состоялся 11 февраля в Большом зале консерватории.

– Вы безумно заняты, у вас каждый день расписан по часам, находите ли вы в своем таком плотном графике час-другой, чтоб что-нибудь почитать из художественной литературы, ну, например, стихи? И, кстати, как вы относитесь к последним?

– Вопрос очень хороший, и больной вместе с тем. Увы, времени на чтение художественной литературы получается гораздо меньше, чем хотелось бы. Хотя иногда попадают такие нечастые, но счастливые моменты. Но чаще, увы, времени не хватает даже на то, чтобы прочесть все ноты, которые мне присылают. А что касается поэзии, то я к ней очень хорошо отношусь.

– Сами не пробовали писать стихи?

– О, был такой однажды небольшой опыт. Как-то так случайно получилось или снизошло на меня вдохновение, я написал большое стихотворение. Оно мне даже самому понравилось. Но я его написал на какой-то бумажке и… потерял её. Было очень жалко. Восстановить стихотворение уже не удалось. Это был первый, и, наверное, последний мой опыт стихотворчества.

– Юрий Абрамович, помните ли вы самый счастливый день в своей жизни?

– Дайте-ка подумать... Пожалуй, это день, когда у меня родилась моя дочь Ксюша. Нет, вначале я был, признаюсь, разочарован. Я ожидал рождение сына. Раньше ведь не было УЗИ, которое заранее определяло пол будущего ребенка. А, может, и было. Но мы не проверяли. И у меня почему-то так сложилось в подсознании, что новорождённый, это значит обязательно мальчик. А тут, вдруг, родилась дочь. Я сначала расстроился. Потом мой друг разубедил меня. Он сказал много интересного и приятного, что меня ожидает в жизни с рождением дочери. И я как-то переосмыслил все это, перестроился, что ли, и мне так стало радостно, хорошо, я почувствовал себя таким счастливым. И сейчас вспоминаю те ощущения радости, эйфории. У меня очень хорошая Ксюша, тонкая, добрая, умная и талантливая. Мне очень повезло с дочерью!

– У вас ведь потом и сын родился. А как обстоит дело с преемственностью поколений? Дети пошли по вашим стопам?

– Изначально я не хотел, чтобы мои дети были музыкантами. Музыкант – профессия непростая, требующая большого таланта и терпения. Но в случае с Ксюшей все решил случай. Когда она была маленькой, мы отправили ее на пару месяцев к бабушке во Львов. И когда она вернулась в Москву, мы с женой увидели, что она приехала совершенно подготовленная. Она уже знала ноты, чистенько пела. Мы были приятно удивлены. Оказалось, что бабушка даром не теряла времени, с Ксюшей там занимался какой-то педагог, и брат еще помогал. И вот такой получился результат. Это и решило её судьбу. Мы отдали её в музыкальную школу, куда она сразу поступила без всяких проблем. Ей очень повезло там с учителями.

А вот с Сашей, сыном, не получилось, хоть он и занимался в детстве музыкой. В результате стал экономистом.

– А ваш внук Грант радует вас своими музыкальными способностями?

– Внук продолжает музыкальную династию Башметов. У него и папа скрипач. Я познакомился с ним, ещё когда пришел работать в оркестр «Новая Россия». Я попросил каждого музыканта в оркестре сыграть для нашего знакомства, чтобы иметь представление о каждом, с кем мне предстоит работать. Прослушивая их, я обратил внимание на молодого скрипача. Мне очень понравилось его исполнение – качественное, музыкальное, очень чистое и амбициозное, в хорошем смысле. Это был будущий папа моего внука. Ксюша и папа серьёзно занимаются с Грантом, помогают ему развиваться, и он уже делает успехи. Летом, например, в качестве скрипача он выступил на концерте «Артистические династии», а под новый год 31 декабря сыграл со мной и с мамой на концерте «Новый год с Юрием Башметом» в Московской консерватории. Не подвёл. В общем, пока он меня радует. Посмотрим, что будет дальше.

– По традиции в день своего рождения вы даете концерт в концертном зале им. Чайковского. И в этом году вы не сделали исключения. Он прошел под знаком вашего юбилея «Концерт «Юрий Башмет – 70», где побывало много известных людей. После его окончания присутствовавший на концерте Михаил Швыдкой сказал о вас, что вы и сегодня, несмотря на возраст, по-прежнему полны энергии, обладаете «азартом молодости», много работаете с новыми композиторами. А главное, что у вас слух на Время, на новую музыку, и это – одна из самых важных ваших особенностей. Что вы на это скажете?

– Что тут скажешь? Конечно, приятно такое слышать. Спасибо Михаилу Ефимовичу. Буду и дальше работать в этом направлении.

– Завершились IV Зимний международный фестиваль искусств в Москве, и только что – XVI Зимний международный фестиваль искусств – в Сочи. Несмотря на непростую политическую атмосферу, на оба фестиваля всё равно приехали прославленные коллективы и исполнители из Европы и Азии, хотя многие артисты рисковали, учитывая непростую ситуацию со всякими запретами, санкциями …

– Да, многие приехали. Причем некоторым, чтобы добраться до России, нужно было сделать шесть пересадок из-за отмены прямых рейсов в Москву. И это лучшее подтверждение того, что русскую культуру отменить и запретить невозможно. Хотя, конечно, немало было и тех, кто всё же воздержались от поездок, хоть очень хотели приехать, но они объяснили это возможными последствиями, которые отразятся на их карьере. И я их по-человечески понимаю…

– Ваши европейские гастрольные планы тоже в связи с СВО отменились?

– Мои личные гастроли не отменились, а перенеслись. Но я по этому поводу не волнуюсь, рано или поздно эта ситуация завершится, и всё встанет на свои места. Будут и гастроли, и общение. Зато я сейчас очень много езжу с концертами по своей стране, и это очень радует.

Я убежден, что Россия права, мы всё делаем правильно. Мы должны себя чувствовать людьми, не прогибаться ни перед кем. Мне только грустно, что из-за этой ситуации, я не могу посетить могилы моих близких – мамы, папы, дедушки и брата, которые остались во Львове. Правда, у меня там живёт друг детства, который по моей просьбе следит за могилами, за что я ему очень благодарен.

– А правда ли, что Святослав Рихтер за вас однажды заступился и предъявил ультиматум, когда вас не выпустили в загранпоездку?

– Да, было такое. Он пригласил меня в поездку в Болгарию и Францию со студенческим ансамблем, но выяснилось, что я, оказывается, в числе «невыездных». Министерство культуры СССР не давало мне разрешения. Это я уже потом узнал у Ниночки Львовны Дорлиак, жены Рихтера, которая занималась организацией гастролей. Она рассказала мужу, что Башмет оказался единственным, кому не выдали паспорт. Святослав Теофилович страшно возмутился, и заявил им: «Если Юрия не отпустят, то и я откажусь от гастролей! Более того, еще два года не буду давать сольные концерты в Москве». Ну, и через три дня мне выдали паспорт.

А не выездным я стал из-за того, что Герберт фон Караян официально пригласил меня на работу на должность концертмейстера группы альтов в Берлинской филармонии. Перед этим я выиграл престижный музыкальный конкурс в Мюнхене, который широко освещался в немецкой прессе. Вот Караян меня заметил и позвал. Конечно, это было невероятное предложение для карьерного роста – трамплин на новый уровень. По контракту уже в течение первого сезона я должен был записать концерт Бартока для альта с оркестром. Но, видимо, товарищи из компетентных органов опасались, что я могу не вернуться, останусь на Западе, вот и придерживали паспорт. Но в мои планы отъезд из России не входил, к тому же я продолжал учиться в аспирантуре при Московской консерватории. В итоге на гастроли с Рихтером меня отпустили, а с Караяном поработать не довелось, лишь один раз свиделись. Впрочем, всё это осталось в далёком прошлом.

– Как вы относитесь к критике в свой адрес, если такое случается?

– Если она конструктивная, со знанием дела, то положительно, воспринимаю с пользой для себя. Но вместе с тем я хочу сказать, что самый строгий и безжалостный критик – это я сам. Никто так себя не «ест», если я что-то, на свой взгляд, сделаю, не удовлетворяющее меня. Я потом себя так распекаю, что ни одному критику и не снилось.

Но любому творческому человеку нужна не только критика, но и похвала. И приятна любая награда. У меня, например, есть японский орден с красивым названием «Звезда восходящего солнца с лучами». Очень ценю его, поскольку нынешний император – альтист, и мы с ним однажды у него вместе играли квинтет Моцарта с двумя альтами. Монарх, молодец, сыграл качественно, чистенько, ритмично. Приятно это вспоминать, и орден частенько напоминает об этом.

– Кстати о наградах. Всё время, пока мы беседовали с вами, я любовалась на красивый кулон, что висит у вас на шее. Что это, оберег, несущий какое-то сакральный смысл для вас или просто украшение, часть имиджа? Откуда он у вас?

– История этого кулона-оберега связана с интересным событием. Меня пригласили в Тбилиси, в знаменитую музыкальную школу, помочь провести там благотворительный концерт. Я охотно согласился, тем более, давно там не был. Хотелось также встретиться со старыми друзьями. И вот я в Тбилиси. Всё было замечательно: репетиции, встречи с друзьями, грузинское вино, песни, задушевные беседы. Потом был концерт. И во время концерта слышим за окном какие-то крики. Оказалось, что там организован митинг против меня. Приехал ОМОН. Возмущенные люди выкрикивают в мой адрес, что я нарушил закон, что меня нужно посадить в тюрьму или присудить мне 75 тысяч евро за нарушение грузинского законодательства. Они были настроены очень недоброжелательно, и для меня могли быть печальные последствия. Оказывается, из-за того, что я ранее давал концерт в Абхазии, после чего я не имел права приезжать в Грузию – такой закон, а я, приехав туда, его нарушил. К счастью, эта история с хорошим концом. Каким-то чудом, с трудом меня увезли оттуда. И тут позвонил Патриарх Илия II, у него только что кончилась служба в храме, и он пригласил нас к себе на ужин. Мы поехали к нему. Всё было прекрасно: опять грузинское застолье, вино, музыка, песни, задушевные беседы… Я им поиграл на альте. И тут Патриарх вытаскивает из коробочки прекрасный золотой кулон с изображением Георгия Победоносца и торжественно вешает мне его на шею. Он сказал, что этот талисман освящённый и носить его нужно постоянно. «Носите его на здоровье, мы вас любим, приезжайте к нам почаще. Только обязательно носите его поверх одежды», – сказал Патриарх. С тех пор я ношу его постоянно и снимаю его только на ночь. Я верю, что этот оберег действительно охраняет меня от всех неприятностей. И ещё я хочу сказать, что абхазцы, которые видели на моей шее этот талисман, сказали, что у них он имеет такой же сакральный смысл, но носить его нужно не поверх, а под одеждой, у абхазцев так принято. Но я всё же придерживаюсь совета Патриарха, подарившего мне этот драгоценный оберег, ношу его поверх одежды…

– Пока мы беседовали с вами, я не только любовалась вашим талисманом, но и огорчалась, глядя, как много вы курите – буквально сигарету за сигаретой. Разве можно так безжалостно относиться к своему организму? Не собираетесь ли вы как-нибудь покончить с этим?

– Нет, не собираюсь, поздно уже что-либо менять. Я курю с 13 лет. Мама мне тоже часто говорила, что нужно бросать эту ужасную привычку, что это вредно для здоровья. Я обещал ей, что брошу, если буду плохо себя чувствовать. И однажды я сильно заболел, была высокая температура. Дней десять я пролежал в постели, не поднимаясь. И, конечно же, пока болел, не курил. Я тогда подумал, что оказывается вполне можно нормально жить и без сигарет. Но, как только я поправился, первое, что я сделал – взял сигарету и закурил. И всё пошло по-старому. Дал слабину...