И тогда-то профессор нахмурился:
— То есть как: “никто не понимает”? А почему, позвольте вас спросить? И неверно, будто вы не понимаете! Вы отлично понимаете всё, что здесь написано… Или — почти всё! Очень легко доказать, что понимаете! Будьте добры, вот вы: про кого тут говорится?
Испуганная девушка, вспыхнув, растерянно пробормотала:
— Про… про куздру какую-то…
— Совершенно верно, — согласился учёный. — Конечно, так! Именно: про куздру! Толь-ко почему про “какую-то”? Здесь ясно сказано, какая она. Она же “гло-ка-я”! Разве не так? А если говорится здесь про “куздру”, то что за член предложения эта “куздра”?
— По… подлежащее? — неуверенно сказал кто-то.
— Совершенно верно! А какая часть речи?
— Существительное! — уже смелее закричало человек пять.
— Так… Падеж? Род?
— Именительный падеж… Род — женский. Единственное число! — послышалось со всех сторон.
— Совершенно верно… Да, именно! — поглаживая негустую бородку, поддакивал языковед. — Но позвольте спросить у вас: как же вы это всё узнали, если, по вашим словам, вам ничего не понятно в этой фразе? По-видимому, вам многое понятно! Понятно самое главное! Можете вы мне ответить, если я у вас спрошу: что она, куздра, наделала?
— Она его будланула! — уже со смехом, оживлённо загалдели все.
— И штеко притом будланула! — важно проговорил профессор, поблёскивая оправой пенсне.
— И теперь я уже просто требую, чтобы вы, дорогая коллега, сказали мне: этот “бокр” — что он такое: живое существо или предмет?
Как ни весело было в этот миг всем нам, собравшимся тогда в той аудитории, но девушка опять растерялась:
— Я… я не знаю…
— Ну вот это уж никуда не годится! — возмутился учёный. — Этого нельзя не знать. Это бросается в глаза.
— Ах да! Он — живой, потому что у него “бокрёнок” есть.
Профессор фыркнул.
— Гм! Стоит пень. Около пня растёт опёнок. Что же, по-вашему: пень живой? Нет, не в этом дело. А вот, скажите: в каком падеже стоит тут слово “бокр”? Да, в винительном! А на какой вопрос отвечает? Будланул-а — кого? Бокра! Если было бы “будланула что” — стояло бы “бокр”. Значит, “бокр” — существо, а не предмет. А суффикс “-ёнок” — это ещё не доказательство. Вот бочонок. Что же он, бочкин сын, что ли? Но в то же время вы отчасти встали на верный путь… Суффикс! Суффиксы! Те самые суффиксы, которые мы называем обычно служебными частями слова. О которых мы говорим, что они не несут в себе смысла слова, смысла речи. Оказывается, несут, да ещё как!
И профессор, начав с этой смешной и нелепой с виду “глокой куздры”, повёл нас к самым глубоким, самым интересным и практически важным вопросам языка.
— Вот, — говорил он, — перед вами фраза, искусственно мною вымышленная. Можно подумать, что я нацело выдумал её. Но это не вполне так.
Я действительно тут перед вами сделал очень странное дело: сочинил несколько корней, которых никогда ни в каком языке не бывало: “глок”, “куздр”, “штек”, “будл” и так далее. Ни один из них ровно ничего не значит ни порусски, ни на каком-либо другом языке .
Я, по крайней мере, не знаю, что они могут значить.
Но к этим выдуманным, “ничьим” корням я присоединил не вымышленные, а настоящие “служебные части” слов. Те, которые созданы русским языком, русским народом, — русские суффиксы и окончания. И они превратили мои искусственные корни в макеты, в “чучела” слов. Я составил из этих макетов фразу, и фраза эта оказалась макетом, моделью русской фразы. Вы её, видите, поняли. Вы можете даже перевести её; перевод будет примерно таков: “Нечто женского рода в один приём совершило что-то над каким-то существом мужского рода, а потом начало что-то такое вытворять длительное, постепенное с его детёнышем”. Ведь это правильно?
Значит, нельзя утверждать, что моя искусственная фраза ничего не значит!
Нет, она значит, и очень многое: только её значение не такое, к каким мы привыкли.
В чём же разница? А вот в чём. Дайте нескольким художникам нарисовать картину по этой фразе. Они все нарисуют по-разному, и вместе с тем, — все одинаково.
Одни представят себе “куздру” в виде стихийной силы — ну, скажем, в виде бури… Вот она убила о скалу какого-то моржеобразного “бокра” и треплет вовсю его детёныша…
Другие нарисуют “куздру” как тигрицу, которая сломала шею буйволу и теперь грызёт буйволёнка. Кто что придумает! Но ведь никто не нарисует слона, который разбил бочку и катает бочонок? Никто! А почему?
А потому, что моя фраза подобна алгебраической формуле! Если я напишу: а + х = у, то каждый может в эту формулу подставить своё значение и для х, и для у, и для а. Какое хотите? Да, но в то же время — и не какое хотите. Я не могу, например, думать, что х = 2, а = 25, а у = 7. Эти значения “не удовлетворяют условиям”. Мои возможности очень широки, но ограничены. Опять-таки почему? Потому, что формула моя построена по законам разума, по законам математики!
Так и в языке. В языке есть нечто, подобное определённым цифрам, определённым величинам. Например, наши слова. Но в языке есть и что-то похожее на алгебраические или геометрические законы. Это что-то — грамматика языка. Это — те способы, которыми язык пользуется, чтобы строить предложения не из этих только трёх или, скажем, из тех семи известных нам слов, но из любых слов, с любым значением.
У разных языков свои правила этой “алгебры”, свои формулы, свои приёмы и условные обозначения. В нашем русском языке и в тех европейских языках, которым он близок, главную роль при построении фраз, при разговоре играет что? Так называемые “служебные части слов”.
Вот почему я и начал с них. Когда вам придётся учиться иностранным языкам, не думайте, что главное — заучить побольше чужих слов. Не это важно. Важнее во много раз понять, как, какими способами, при помощи каких именно суффиксов, приставок, окончаний этот язык об-разует существительное от глагола, глагол от существительного; как он спрягает свои глаголы, как склоняет имена, как связывает все эти части речи в предложении. Как только вы это уловите, вы овладеете языком. Запоминание же его корней, его словаря — дело важное, но более зависящее от тренировки. Это придёт! Точно так же тот из вас, кто захочет быть языковедом, должен больше всего внимания уделять им, этим незаметным труженикам языка — суффиксам, окончаниям, префиксам . Это они делают язык языком. По ним мы судим о родстве между языками. Потому что они-то и есть грамматика, а грамматика — это и есть язык. Так или примерно так лет двадцать пять тому назад говорил нам крупный советский языковед
Лев Владимирович Щерба.
