Дом Трифоновы отстроили, чуть ли не самый приметный в селе, добротный, с резными наличниками, да карнизами, словно сказочный. Варвара Стрельцова только в свой дом хотела замуж пойти, хоть свёкров будущих чтила и уважала, но жениху своему, Петру Трифонову так напрямки и поставила условие. Вот Пётр с отцом да братьями и расстарались. Свадьбу здесь же, в просторном дворе играли, три дня, как положено. Да и зажили счастливо. Детки пошли, в отца с мамой, красивые, крепкие, работящие с измальства. Глебушка с Бориской. Что-то не так пошло с третьей Варвариной беременностью, вот её на обследование в больницу и отправили. Тут и беда подоспела. Ночью Трифоновский дом, как спичка вспыхнул. Пока суть, да дело, Пётр с мальчишками и угорели. Варя, как узнала о том, дочку и скинула. Была семья и не стало. Как Варвара горе то пережила, как умом не тронулась, одному Богу и было известно. Только именно Бога она во всём и винила. Кому чужое счастье глаза застило, так и не нашли, хоть и определили, что поджог то был. Вернулась Варвара в отчий дом и жила, что доживала. Вроде и есть она, а вроде как и нет, тень от прежней её только и осталась. Те двенадцать лет, что счастлива была с Петенькой своим, жизнь в ней и теплили. Постепенно, из Варвары Алексеевны превратилась она в людской молве в Трифониху, а ей то что, она почти ни с кем и не зналась.
- Бабулечка, а ты пирожки печь умеешь? - Ниночка, не пристроенная в детский сад, по причине частых простуд, оставалась на бабкином попечении, пока её мама работала. Трифониха уж и не рада была, что повелась на уговоры о присмотре, девчонка ходила за ней хвостом и постоянно донимала.

- Умею и что с того? – она отмахнулась от девчушки, как от мухи.

- А меня научи! – глазёнки Ниночки радостно заблестели, - Бабулечка, ну что тебе стоит?!

- Вот зуда! – бабка хлопотала по хозяйству, попутно отбирая у девочки то веник, то полотенце, то вымытые тарелки, - Поди вон, в куклы свои поиграй, не досуг мне с тобой лясы точить.

- А ты не точи, бабулечка, ты покажи, а я повторять стану, - Ниночка ухватила Трифониху за руку и легонько погладила, - Ну, пожалуйста!

Бабка отдёрнула руку резко, словно обжегшись. Из самых глубин памяти вдруг возникло какое-то тепло, что ли, эта непосредственная детская ласка взбудоражила и на минуточку окунула в нежные объятия её маленьких сыновей. Наваждение. Трифониха даже увидала их улыбающиеся личики. Видение тут же исчезло. А по её щекам вдруг покатились крупные, горячие и горючие слёзы. Ухватившись за стол, она шлёпнулась на табуретку и заскулила, закрыв лицо руками. Тридцать лет. Она не плакала тридцать лет. А может и больше. Она давно привыкла к ноющей боли, выжигающей всё нутро. Девчонка. Как она это сделала? На какой нерв смогла нажать, чтобы так внезапно выбить её из кокона, который Варвара усердно плела многие годы?

Ниночка испугалась не на шутку. Она всегда чувствовала, что бабулечка никакая не злюка, как говорили все в селе, что, наверное, её заколдовал какой-то злой волшебник. А, может, лучше надо было её поцеловать, ну, как спящую красавицу?! Но бабулечка переменилась так внезапно, что девчушка тоже стала плакать, от страха за неё и подвывать в ответ. И подошла, в каком-то внезапном порыве, и стала гладить по голове, как маленькую, так, как гладила её мама, когда папа выгнал их из дома.

Алёна вернулась в свой временный дом после тяжёлого рабочего дня. Односельчане встретили её по доброму и вдохновенно стали болеть, словно терпели-терпели и больше терпеть стало не в мочь. Ниночка её не встречала, как обычно, странно. Услыхав сдавленные стоны и тихий вой, Алёна вбежала в горницу и застыла. Всегда угрюмая и неразговорчивая Варвара Алексеевна, усадив Ниночку на колени, рассказывала той о своих мальчиках, о муже, о счастье, рассказывала, срываясь на стоны, словно исповедуясь, а Ниночка подвывала сочувственно, обнимая бабулечку и, как мантру, твердя: - Не плачь. Можно сказать, что бабушек у её дочери никогда и не было. Алёнина мама умерла, когда ей было 16, папа заменил ей маму. А мать Игоря… Свекровь ненавидела Алёну по каким-то своим причинам, поэтому внушала сыну, что Ниночка нагулянная (мерзость то какая!). Долго внушала. Вода камень точит. Он выгнал их в одночасье. Так они оказались здесь.

- Эй, егоза, пирогов просила, а сама спишь, - баба Варя колготилась на кухне, встав с первыми петухами.

- Бабулечка, что ж ты меня раньше не разбудила, я бы помогла, - Ниночка потёрла заспанные глазки и отхлебнула из кружки душистый чай.

- У Бога дней много, внученька, научу, раз обещала, - улыбнувшись, баба Варя чмокнула малышку в макушку, - Мамка то куда с утра пораньше унеслась, вроде выходной у неё?

- Так к дяде Семёну, наверное, помощи просить с переездом, - уплетая пирожок проговорила Ниночка.

Варвара Алексеевна враз сникла, съёжилась, будто даже став ниже ростом. А она то себе надумала, намечтала… Трифониха потянулась к столу, стряхивая с клеёнки несуществующие крошки. Сердце засаднило. Ну и ладно, и пусть, глотнула воздуха, и будет.

Алёна вернулась быстро. И велела собирать вещи.

- Я вам помогу, - сдержанно проговорила Трифониха.

- Варвара Алексеевна, Вы что-то из мебели брать планируете, или новую купим? – запихивая стопку вещей в чемодан спросила Алёна.

- Я? – сглатывая комок, внезапно подступивший к горлу, спросила баба Варя, - Так я же…

- Так Вы же едете с нами, - Алёна улыбнулась, - Что берём?

- Там, в комоде, в нижнем ящике… иконы, забери, дочка. И у тёти Любы котёнка возьми, первым впустим в новый дом. И пирожки. Много напекла, как знала, людей угостим. Не забудь.

Но мы забыли ещё один не менее важный компонент Праздника Первого сентября...
Какой?..
А вот!..
Мы забыли про...
Про воспоминания, друзья!..
Про наши с вами воспоминания!..
Потому что, глядя на счастливые и немного испуганные лица нынешних первоклассников, мы невольно вспоминаем то далёкое время, когда мы сами впервые вот так же пришли к школьному порогу...
...В свой первый класс я пришел уже - как бы сейчас сказали - "продвинутым" мальчуганом...
Считать я умел чуть ли не до тысячи, писал, правда, печатными буквами, а вот читать...
Вот об этом, собственно, и тема сегодняшних воспоминаний..
Читать я научился, по словам мамы, в четыре года...
Жили мы тогда в бараке таёжного поселка-леспромхоза...
Молодежь, поди, даже и не знает такого слова - леспромхоз...
Леспромхоз - это, друзья, поселок среди тайги, богатой не только орехами и малиной, но ещё медведями и рысями...
А рядом со всем этим таежным великолепием жили лесозаготовители: шофера лесовозов прежде всего, как мой отец, лесорубы, сучкари, трактористы, мотористы, крановщики, учетчики и прочий лесозаготовительный люд...
А время это было - когда ещё даже Гагарин не летал!..
Детских садов в таких поселках тогда не было и дошколята, пока родители были на работе, оставались дома, кто с родней, кто со знакомыми, кого-то брали с собой на работу, а кто-то сидел с соседскими ребятишками-школьниками, как в моем случае...
Так вот...
Нашими соседями была огромная семья неких Шитовых: отец затюканный лесоруб-выпивоха, вечно беременная мамка ихняя и ребятишек у них было штук...немеряно, то ли восемь, то ли пятнадцать, кто их там когда считал-пересчитывал...
Жили они - как бы - дружно с вечным криком-ором, драками-разборками, бесконечными дележками всего и всея круглосуточно-систематически- постоянно...
И вполне естественно, что среди этой вечно орущей толпы, подавляющее большинство было, конечно, учеников, главным образом, второгодников и третьегодников, уже чуть ли не с бородами и усами, а процесс выполнения домашнего задания у них проходил от заката до рассвета со сменой состава пятерками, как в хоккее, сидящих за единственным колченогим столом, читающих, считающих, пишущих, списывающих, переписывающих, умножающих и делящих с драками не только числа и дроби, но и ручки, карандаши, чернила, морковку или семечки...
А тут и я с ними, четырехлетний пацаненок-сосед...
То ли седьмой я у них, то ли восемнадцатый ученик за столом, наблюдающий, как очередная жертва начального образования - Витька или Галька - водят по букварю пальцем, глубокомысленно выговаривая прочитанное:
- У Шу-ры ша-ры...Ма-ма мы-ла ра-му...
И я слежу за ее пальцем, сидя напротив Гальки, и вслед за ней повторяю прочитанное:
- ...мы-ла ра-му...
Но!..
В этом и весь фокус!..
Сижу-то я напротив!..
Значит - представим картину - вижу я букварь ...вверх тормашками(!!!)...
Поэтому, когда однажды мама принесла мне книгу про Карлсона с пуговицей и пропеллером на обложке, то первое, что я сделал на глазах обалдевшей матери - перевернул книгу и прочитал, водя по строчкам пальцем справа налево:
- В го-ро-де Сток-голь-ме на са-мой о-бык-но-вен-ной у-ли-це в са-мом о-бык-но-вен-ном до-ме...
Маму чуть не хватил удар!..
Потом, придя в себя, она перевернула книгу в моих ручонках, как положено, и попросила:
- А теперь попробуй вот так!..
Я тупо замолк...
Мать опять перевернула книгу:
- Читай!..
- В го-ро-де Сток-голь-ме на са-мой о-бык-но-вен...
- Толя, или сюда скорей!..
Отец с книгой вышел из кухни:
- Что за шум, а драки нету?..
- Толя, ты только посмотри!..
Ну-ка, Саша, прочитай...
- В го-ро-де Сток-голь-ме на са-мой о-бык...
- Молодец!..Весь в меня!.. Я тоже лет в пять, говорят, уже чита...
- Ты не понял, папочка...Книжку-то твой сын держит вверх ногами!..
- Как?!.Да не может быть!..
- Может, оказывается...
Батя хмыкнул и:
- А, ну-ка, вот это прочти...
И сунул мне зелёную толстую книгу...
Я тупо уставился на обложку...
- А вот так! - отец открыл книгу и перевернул ее в руках - читай!..
- Ан-дрей Ста-рос-тин по-весть-о-фут-бо-ле мос-ква-фут-боль-на-я...
Батя обалдел, почесал в затылке и произнес историческую фразу:
- Да, Сашка...Тебя бы в цирке показывать!..
Вместо бородатой женщины...
Цены бы тебе не было!..
...А потом, через три года, был первый класс и, вместо выученного от корки до корки букваря, я читал газету "Советский спорт"...
А потом на каникулы после первого класса мама, простая русская женщина, попросила у нашей соседки "почитать на лето  мальчику что-то детское" и соседка, училка со стажем, вынесла матери ..."Маленький оборвыш"(!!!)...
Я потом, лет через тридцать, для интереса взял эту повесть Джеймса Гринвуда в библиотеке, прочёл листов пять и - мозги у меня сьехали набекрень!..
А тогда, на первых своих каникулах, я читал, переживал и даже плакал над судьбой несчастного маленького оборвыша Джима...
А потом...
А потом были три огромных, собранных мною, книжных шкафа в каждом моем браке, с дефицитнейшими по тем временам шедеврами отечественной и мировой литературы, зачитанными мною до дыр, с любимыми моими авторами Ильфом и Петровым, Юлианом Семёновым и Сергеем Довлатовым...
А потом этими же книгами зачитывался уже мой сын, а я отбирал у него их по ночам, чтобы он выспался перед уроками...
А потом...
А потом появились внуки и уже моя Вероничка сама - в пятом классе! - пишет сказки и может быть...
Когда-нибудь...
Приду однажды я в книжный магазин...
А там...
Впрочем...
Это будет уже совсем другая история...