500 лет Россия находилась в пространстве между мирами, пытаясь сформировать у себя некое чувство принадлежности к общей группе. Она стремилась либо присоединиться к Западной Европе, либо создать собственное национальное образование. Поразительно при этом то, насколько «беззаботно глух» остается Запад к потребностям российской души, отмечает ученый.
Наоборот, он всегда предпочитал демонизировать Советы, «принижать» до положения русского медведя: «злобного, когтистого и неразумного», при этом еще «ленивого, меланхоличного и грязного». «Запад энергично ринулся в им же срежиссированную холодную войну, делая из русских ровно то, чего Россия всегда боялась: карикатуру на зло. Это хорошо послужило целям Запада – Россия была в удобном отдалении, всегда подобающим образом угрожающая, но никогда по-настоящему не переходящая красную черту».
Может быть, холодная война отражает собственные, глубинные предрассудки Запада, рассуждает Майкл Влахос. И сегодня Россия представляется для нас как следствие «реализации наших предубежденных желаний» и издевательств над ней после 1991 года, считает автор. Ее считали «побежденной страной» — своего рода «маленьким Третьим рейхом, праведным образом разрушенным». Ее никогда не считали «союзником, которого мы знали так долго, который пришел в себя и увидел свет истины».
Между тем есть существенная разница между побежденной страной и союзником. Американцы никогда не вели войны с русскими. Россия была союзником США в гражданской войне с конфедерацией («в отличие от вероломных Британии и Франции»). Американская политика в 1930-е годы была «просоветской», а затем страны вместе вели «добрую войну» против нацизма, напоминает автор Globalist. Разве не видно, что расширение НАТО с точки зрения русских выражало «историческое презрение, которое Запад демонстрировал в отношении русской идентичности»?
После масштабного поражения Германии и Италии позволили «вновь открыть себя». Но не России, – ей так и не дали «найти собственное почетное место в наших залах». «Если Россия ищет признания, почему мы должны всегда, инстинктивно, ей в этом отказывать? Разве Россия – не великая цивилизация и великий народ? Разве мы не можем принять ее такой?» Судя по всему – нет, приходит к выводу американский профессор.
Запад забывает, что Путин представляет народ России и что карикатурные образы российского лидера неизбежно оказываются «подстрекательными карикатурами» на самих россиян. Четыре идеи иллюстрируют западную предубежденность. Первая: Путин – это Гитлер, вернувшийся из небытия («настолько чуждый и злой, что мы ничего не можем сделать, кроме как готовиться к грядущей схватке»). Вторая: Путин – мелкий пакостник, поскольку все русские от природы уголовники, а Путин лишь худший из них. Третья: Путин как крысолов или даже Распутин, который плетет сеть вокруг омраченной рассудком Руси, неспособной ему сопротивляться. Четвертая: Путин – отражение русских, которые показывают себя «дураками, примитивными и дикими, как мы всегда и думали».
Это очень старый набор приемов, комментирует Майкл Влахос. Во-первых, с Россией обращаются как с побежденной страной – «навеки». Во-вторых, Запад продолжает упиваться чувством победы – от Крымской войны до холодной. В-третьих, он не перестает говорить о «неприятных традициях (то есть православных традициях)» России. В-четвертых, он отказывает ей в уважении до тех пор, пока она не откажется от «злых» привычек.
Между тем нужно помнить, что у США и России – давние отношения взаимозависимости. По мнению автора, то, как в США относятся к русской идентичности, во многом даже важнее действий по отношению к Москве. Сегодня идентичность России стала «хрупкой, отчаянной и агрессивной», а «наши энергичные предрассудки стали негативно заряженным множителем». Между тем «гордые народы, такие как Россия, ведут себя плохо, когда их принижают».
Может ли Запад отделить «намеренное плохое поведение» России («ее ответственность») от веками накопленного презрительного отношения, в котором виноват сам Запад? Можно вспомнить, что в советской России коммунизм длился «дольше жизни», в то время как в Центральной Европе он длился «пару поколений». Если в России в момент падения коммунизма немногие помнили, что было до него, то, например, в Чехословакии новое поколение демократов могло обратиться за советом к старому. России придется построить «целиком инородные» институты, противоречащие ее традициям вертикали власти.
Власти США считают, что в распространении «американских демократических ценностей» ключевую роль играет «верховенство права», причем в рамках широко освещаемой в СМИ «программы политического превращения». «Соединенные Штаты используют "цветные революции" как публичные демонстрации покорности. “Исполните ритуал”, — требуем мы, или Соединенные Штаты просто откажутся от уважительного отношения – или хуже». Истинная цель «цветных революций», по мнению автора, — «вызвать у американского электората хорошие чувства и насадить уступчивые режимы», в то время как разговоры о демократии – лишь «витрина» для собственных политических интересов. Но навязывать это «русскому сообществу» — очень рискованно.
«Какие у нас варианты на самом деле? Начнем с понимания того, что русские – Россия, Путин, это все одно и то же – никогда не сдадутся. Американцы заранее обрекают их на провал, настаивая на том, что единственный путь к лучшему обществу лежит через публичное выражение покорности Соединенным Штатам», — утверждает Майкл Влахос.
Американцы постоянно приводят примеры того, как все хорошо обернулось для Германии и Японии. Но Германия сумела возродить глубокие, исконные демократические традиции, а Япония никогда по-настоящему не покорялась и нашла способы поддерживать жизнь старой, институциональной идентичности, указывает автор Globalist. Требовать от России «американского пути» уже слишком – и просто ошибочно. «И неправильно отказываться от уважения, если неуважение ведет к риску начала войны – горячей или холодной». То, как США обращались с Россией после холодной войны, было исторической ошибкой. «И хотя сейчас, без сомнения, уже поздно, но отказываться от этого курса все равно надо, прежде чем будет слишком поздно», — заканчивает свою статью американский профессор.
Но все мои попытки воззвать к голосу разума разбились о железобетонный аргумент: "А больше некому!"
