Когда Советы покинули Восточную и Центральную Европу в конце холодной войны, они вообразили, что НАТО может быть распущена вместе с Варшавским договором. Президент СССР Михаил Горбачев настаивал на том, что Россия "никогда не согласится отвести НАТО ведущую роль в строительстве новой Европы". Признавая, что Москва будет рассматривать продолжающееся существование основного механизма Америки для осуществления своей гегемонии как угрозу, президент Франции Франсуа Миттеран и министр иностранных дел Германии Ганс Дитрих Геншер пытались построить новую систему европейской безопасности, которая вышла бы за рамки альянсов, возглавляемых США и Советским Союзом, которые и определяли ситуацию на разделенном континенте.

Вашингтон не хотел этого, настаивая, и довольно предсказуемо, что НАТО остается "доминирующей организацией безопасности после холодной войны", как описала цели американской политики того времени историк Мэри Элиз Саротт. И действительно, двухпартийный внешнеполитический консенсус в США вскоре подхватил идею о том, что НАТО вместо того, чтобы "выйти из бизнеса", "выйдет за пределы своей территории".Хотя Вашингтон первоначально заверил Москву, что альянс не продвинется "ни на дюйм" к востоку от объединенной Германии, поясняет Саротт, вскоре этот лозунг приобрел "новое значение": "ни один дюйм" территории не должен быть "запретным" для альянса. В 1999 году к Североатлантическому союзу присоединились три бывшие страны Варшавского договора. В 2004 году — еще три, помимо трех бывших советских республик и Словении. С тех пор еще пять стран, последней из которых стала Финляндия, которая присоединилась к альянсу, когда эта статья готовилась к публикации, оказались под военным, политическим и ядерным зонтиком НАТО.

Расширение НАТО, инициированное администрацией Клинтона в те времена, когда Борис Ельцин был первым демократически избранным лидером в истории России, осуществлялось каждой последующей администрацией США, независимо от настроений российского руководства в любой данный момент. Оправдывая это радикальное расширение альянса, бывший сенатор Ричард Лугар, когда-то ведущий деятель республиканской партии по внешней политике, объяснял в 1994 году, что "не может быть прочной безопасности в центре без безопасности на периферии". Таким образом, с самого начала политика экспансии НАТО стала опасно бессрочной. Соединенные Штаты не только бесцеремонно расширяли свои обязательства в области ядерной безопасности и ядерных гарантий, создавая тем самым постоянно расширяющиеся границы небезопасности. Они делали это, зная, что Россия — великая держава с собственным ядерным арсеналом и вполне понятным неприятием своего поглощения в глобальной порядок на условиях Америки, лежала как раз на этой "периферии". Таким образом, Соединенные Штаты опрометчиво приступили к политике, которая "восстановит атмосферу холодной войны в отношениях между Востоком и Западом", как предупреждал почтенный американский гуру внешней политики, дипломат и историк Джордж Кеннан. В 1997 году Кеннан предсказал, что этот шаг станет "самой роковой ошибкой американской политики за всю эпоху после окончания холодной войны".

Россия неоднократно и недвусмысленно характеризовала расширение НАТО как опасное и провокационное окружение себя. Неприятие экспансии НАТО было "той единственной и постоянной константой, которую мы слышим от всех наших российских собеседников", — сообщал в Вашингтон тридцать лет назад посол США в Москве Томас Пикеринг. Каждый лидер в Кремле со времен Горбачева и каждый представитель российской внешней политики после окончания холодной войны яростно возражал против расширения НАТО — как публично, так и в частном порядке в беседах с западными дипломатами. Того расширения, которое затронуло сначала бывшие государства-сателлиты СССР в Восточной Европе, а затем и бывшие советские республики. Весь российский политический класс, включая либералов-западников и демократов-реформаторов, непреклонно повторял то же самое. После того, как Путин на Мюнхенской конференции по безопасности 2007 года настаивал на том, что планы расширения НАТО не связаны с "обеспечением безопасности в Европе", а скорее представляют собой "серьезную провокацию", Горбачев напомнил Западу, что "кстати, для нас, россиян, Путин не сказал ничего нового".

С начала 1990-х годов, когда Вашингтон впервые выдвинул идею расширения НАТО, и вплоть до 2008 года, когда делегация США на саммите НАТО в Бухаресте выступила за членство Украины и Грузии в альянсе, американо-российские политические обмены по этой теме были довольно однообразными. В то время как русские протестовали против планов Вашингтона по расширению НАТО, американские официальные лица просто отмахивались от этих протестов или указывали на них как на доказательства, оправдывающие дальнейшую экспансию. Тогдашний месседж Вашингтона Москве не мог быть более четким и тревожным: нормальная дипломатия между великими державами, характеризующаяся признанием и согласованием конфликтных интересов, то есть тот подход, который определял американо-советское соперничество даже в самые напряженные периоды холодной войны, является устаревшим. От России ожидали одного — что она согласится с новым мировым порядком, созданным и возглавляемым Соединенными Штатами.

Радикальное расширение НАТО отражало те амбициозные цели, которые Вашингтону помогло преследовать само окончание холодной войны. Исторически сложилось так, что великие державы, как правило, прагматично сосредотачиваются на уменьшении конфликтов между собой. Откровенно признавая реальную мощь каждой из сторон и интересы друг друга, они обычно могут относиться друг к другу по-деловому. Этот международный компромисс подкрепляется и помогает породить понимание того, что является разумным и законным. И не в абстрактном смысле, а таким образом, который позволяет жестким деловым соперникам умерять свои страсти, соглашаться с требованиями противника и заключать сделки. Приняв на вооружение то, что стало называться "однополярным моментом", Вашингтон продемонстрировал Парижу, Берлину, Лондону, Нью-Дели и Пекину, не меньше, чем Москве, что он больше не будет связан нормами, заложенными в традиционных отношениях великих держав. То есть нормами, которые ограничивают преследуемые цели в той же мере, что и используемые средства. Те, кто определяет внешнюю политику США, считают, что, как заявил президент Джордж Буш-младший в своей второй инаугурационной речи, "сохранение свободы в нашей стране все больше зависит от успеха свободы в других странах". Эти политики утверждали, как говорил, например, президент Билл Клинтон в 1993 году, что безопасность Соединенных Штатов требует "нашей сосредоточенности на отношениях между странами мира, на форме управления в той или иной стране, на ее экономической системе".

Что бы кто не думал об этой доктрине, которая побудила госсекретаря Мадлен Олбрайт назвать Америку "незаменимой нацией" и которая, по словам Горбачева, определила "опасный менталитет победителя" в США, она абсолютно излишне расширила ранее установленные концепции безопасности и национальных интересов. С ее воинствующем экспансионизмом эта доктрина могла рассматриваться другими государствами (при наличии достаточных доказательств) как в лучшем случае безрассудно навязчивая, а в худшем — как мессианский интервенционизм. Соединенные Штаты после холодной войны, убежденные в том, что их национальная безопасность зависит от внутренних политических и экономических систем других якобы суверенных государств, и определив в качестве законной цели изменение или даже искоренение тех систем, которые не согласуются с провозглашаемыми Америкой идеалами и ценностями, стали "революционной" силой в мировой политике.

Одним из первых признаков этих фундаментальных изменений было скрытое, открытое и (возможно, самое важное) "открыто-скрытое" вмешательство Вашингтона в дела России в начале и середине 90-х годов — проект политической, социальной и экономической инженерии, который включал в себя направление около 1,8 миллиарда долларов в политические движения, организации и отдельным лицам, считавшимся идеологически совместимыми с интересами США. Кульминацией этого проекта стало вмешательство США в президентские выборы в России в 1996 году. Конечно, великие державы всегда манипулировали как своими вассалами, так и более мелкими соседними государствами. Но столь нагло вмешиваясь во внутренние дела России, Вашингтон дал понять Москве, что единственная сверхдержава не считает себя обязанной следовать нормам традиционной политики великих держав и, что, возможно, еще более возмутительно, больше не считает Россию державой, с которой нужно считаться.

Беспокойство Москвы по поводу той гегемонистской роли, которую Америка взяла на себя, усиливалось тем, что можно было справедливо охарактеризовать как "воинственный утопизм", продемонстрированный серией вашингтонских войн за смены режимов в разных странах. В 1989 году, когда глобальное соперничество между США и СССР подходило к концу, Соединенные Штаты взяли на себя самопровозглашенную роль "единственной оставшейся сверхдержавы" и начали вторжение в Панаму. Москва выступила с заявлением, критикуя вторжение как нарушение "суверенитета и чести других народов", но ни СССР, ни какая-либо другая великая держава не предприняли никаких явных действий в знак протеста против того, что Соединенные Штаты осуществляют свое наглое давление на их собственном стратегическом заднем дворе. Тем не менее, поскольку ни одна иностранная держава не использовала Панаму в качестве плацдарма против Соединенных Штатов (и, таким образом, режим Мануэля Норьеги не представлял заметной угрозы для безопасности Америки), вторжение четко установило фундаментальные правила после окончания холодной войны: американская сила будет использоваться, а международный закон будет нарушаться не только в целях обеспечения конкретных национальных интересов, но и для свержения правительств, которые Вашингтон считал для себя негодными. Война Америки за смену режима в Ираке, объявленная генеральным секретарем ООН Кофи Аннаном "незаконной", и еще более широкие амбиции Вашингтона по проведению "демократических" преобразований на Ближнем Востоке продемонстрировали масштаб и смертоносность глобалистского импульса этой новой американской доктрины. Еще большее беспокойство у Москвы на фоне неуклонного продвижения НАТО на восток вызывали последствия войн альянса за смену режима в Союзной Республике Югославии в 1999 году и двенадцать лет спустя в Ливии.

Хотя Вашингтон представил натовские бомбардировки Югославии под руководством США как интервенцию, направленную на предотвращение нарушений прав человека в Косово, реальность была гораздо мрачнее. Американские политики предъявили Белграду ультиматум, который не могло принять ни одно суверенное государство: отказ от суверенитета над провинцией Косово и предоставление НАТО свободы действий на всей территории Югославии. (Как сообщается, тогда высокопоставленный чиновник Госдепартамента заявил на неофициальном брифинге: "Мы намеренно установили планку выше, чем сербы могли принять".). Затем Вашингтон вмешался в конфликт между жестокой Освободительной армией Косово (ОАК) и силой, которая ранее была объявлена Госдепом террористической организацией — армией не менее жестокого режима Слободана Милошевича. Кровавая кампания ОАК, в том числе похищения и казни югославских чиновников, полицейских и членов их семей, вызвала столь же жестокий ответ Югославии, включающий как кровавые репрессалии, так и неизбирательные военные действия против гражданского населения, подозреваемого в пособничестве повстанцам. Посредством документальных фальсификаций, в ходе которых "этнические албанские боевики, гуманитарные организации, НАТО и средства массовой информации подпитывали друг друга фейками, чтобы придать слухам о геноциде в Югославии правдоподобие", как указывает ретроспективное расследование, проведенное Wall Street Journal в 2001 году, движение албанских боевиков было превращено Вашингтоном в праведный повод для войны. (Похожий процесс вскоре развернется в преддверии войны в Персидском заливе.).

Россия не упустила из виду того, что Вашингтон бомбил Белград "во имя универсальных гуманитарных принципов", в то же время предоставляя своим друзьям и союзникам, таким как Хорватия и Турция, беспрепятственный проход для жестоких "контртеррористических" операций, которые включали в себя военные преступления, нарушения прав человека и насильственное выселение гражданских лиц. Президент Ельцин и российские официальные лица энергично, хотя и безрезультатно, протестовали против войны Вашингтона со страной, с которой у России традиционно были тесные политические и культурные связи. Тогда в аэропорту столицы провинции Косово чуть не произошло столкновение войск НАТО и России. Конфронтация была предотвращена только тогда, когда британский генерал нарушил приказ своего начальника, верховного главнокомандующего силами НАТО генерала США Уэсли Кларка, развернуть войска, чтобы заблокировать прибытие российских десантников, заявив ему: "Я не собираюсь начинать третью мировую войну для вас". Игнорируя Москву, НАТО развязала войну против Югославии без санкции ООН и уничтожала гражданские объекты, убив около пятисот мирных жителей (действия, которые Вашингтон считает нарушением международных норм, когда их проводят "чужие" державы). Операция не только свергла суверенное правительство, но и насильственно изменила границы суверенного государства (опять же, действия, которые Вашингтон считает нарушением международных норм, когда их проводят "чужие" страны).

Аналогичным образом НАТО вела войну и в Ливии, несмотря на обоснованную тревогу со стороны России. Эта война вышла за рамки ее оборонительного мандата (и Москва протестовала по этому поводу), когда НАТО изменила свою миссию с мнимой защиты гражданского населения на свержение режима Муаммара Каддафи. Эскалация, оправданная уже знакомым процессом, включающим ложные и вводящие в заблуждение истории, сфальсифицированные вооруженными боевикамии и другими заинтересованными сторонами, привела к многолетним насильственным беспорядкам в Ливии и превратила ее в убежище для джихадистов. Обе войны велись против государств, которые, какими бы неприятными они ни были, не представляли угрозы ни для одного члена НАТО. Их результатом стало осознание как в Москве, так и в Вашингтоне новой силы, масштабов и целей альянса. Он превратился из якобы пакта о взаимной обороне, предназначенного для отражения нападения на его членов, в доминирующий военный инструмент американской мощи в мире после окончания холодной войны.

Растущее беспокойство России по поводу гегемонистских амбиций Вашингтона подкреплялось глубоким сдвигом, произошедшим с 1990-х годов в ядерном балансе в пользу Вашингтона. Ядерное противостояние между Соединенными Штатами и Россией является доминирующим фактором в их отношениях — факт, который недостаточно бросается в глаза в нынешних разговорах о конфликте на Украине. Даже спустя долгое время после Путина и независимо от того, будет ли Россия преобразована в рыночную демократию, превосходство ядерного потенциала каждой из сторон будет направлено против другой. Каждый день атомные подводные лодки одной супердержавы будут патрулировать у берегов другой. Если им повезет, обе страны будут держать эту ситуацию под контролем всегда.

На протяжении всей холодной войны и Россия, и Соединенные Штаты знали, что в ядерной войне нельзя победить — нападение одной стороны наверняка вызовет катастрофический ответ другой. Обе стороны тщательно следили за этим "хрупким балансом ужаса", как выразился американский ядерный стратег Альберт Вольстеттер в 1959 году, выделяя огромные интеллектуальные ресурсы и финансовые средства на модернизацию своих ядерных сил в ответ на даже малейшие предполагаемые изменения в атомном потенциале противника. Однако вместо того чтобы пытаться поддерживать этот стабильный ядерный баланс, Вашингтон в течение последних тридцати лет добивался ядерного превосходства.

Начиная с нулевых лет нынешнего века ряд оборонных аналитиков, в первую очередь Кейр Либер, профессор Джорджтаунского университета, и Дэрил Пресс, профессор Дартмутского университета и бывший консультант Пентагона и корпорации RAND, стали выражать обеспокоенность по поводу процессов в стратегических ядерных разработках, которые происходили с момента наступления "однополярного момента" Америки. Во-первых, это стремительная количественная эрозия российского ядерного потенциала. На протяжении девяностых и нулевых годов этот спад в первую очередь сказался на способности мониторинга Россией американских установок межконтинентальных баллистических ракет, ее сетей предупреждения о ракетном нападении и ее атомных подводных сил — всех важнейших элементов для поддержания жизнеспособного сдерживания. Между тем, по мере того как ядерный потенциал России приходил в упадок, ядерный потенциал Америки становился все более смертоносным. Отражая экспоненциальный прогресс так называемой военно-технологической революции, ядерный арсенал Америки стал намного точнее и мощнее, даже несмотря на то, что он уменьшился в размерах.
Эти усовершенствования не соответствовали цели сдерживания ядерной атаки противника, для которой требуется только ядерный потенциал для "обезоруживающего" удара по вражеским городам. Однако они были необходимы для "контрсилового" удара, способного упредить ответный ядерный удар России. В отчете RAND 2003 года о ядерном арсенале США говорится: "То, для чего запланированные силы, по-видимому, лучше всего подходят, — это превентивный потенциал противодействия России и Китаю".

Эта новая ядерная позиция, очевидно, обеспокоила военных стратегов в Москве, которые предприняли аналогичные действия. Они, несомненно, восприняли выход Вашингтона из Договора по противоракетной обороне в 2002 году, по поводу которого Москва неоднократно высказывала свои возражения, в свете этих изменений в ядерном балансе, понимая, что выход Вашингтона и его сопутствующее внедрение различных схем противоракетной обороны усилит наступательные ядерные возможности Америки. Хотя никакая система противоракетной обороны не могла бы защитить Соединенные Штаты от полномасштабного ядерного удара, она вполне могла бы защитить их от очень немногих ракет, оставшихся у противника после эффективного контрсилового американского удара.

Для российских стратегов стремление Вашингтона к ядерному превосходству, по-видимому, было еще одним свидетельством усилий Америки, направленных на то, чтобы заставить Россию согласиться с глобальным порядком, возглавляемым США. Более того, средства, использованные Вашингтоном для реализации этих амбиций, справедливо должны были показаться Москве крайне опасными. Инициативы Соединенных Штатов — продвижения в противолодочной и противоспутниковой войне, в повышении точности и эффективности ракет, а также в дистанционном зондировании больших площадей — сделали российские ядерные силы еще более уязвимыми. В таких обстоятельствах у Москвы должно было возникнуть сильное искушение усилить свой потенциал сдерживания ценой рассредоточения своих ядерных сил, децентрализации своих систем управления и проведения политики "пуска по первому признаку нападения". Все подобные контрмеры могут привести к неконтролируемой эскалации кризисов и спровоцировать несанкционированное или случайное применение ядерного оружия. Парадоксально, но существование опасности гарантированного взаимного уничтожения обеспечило десятилетия мира и стабильности. Ликвидация такой взаимности за счет культивирования возможностей подавляющего противодействия (т. е. первого удара) представляет собой другой парадокс – усиление нестабильности и повышенной вероятности крайне разрушительного обмена ядерными ударами.

С момента начала заката своей мощи в течение полутора десятилетий после распада СССР, Россия тем не менее укрепляла как свои ядерные средства сдерживания, так и, в некоторой степени, свои возможности контрсилового удара. Несмотря на это, преимущество Америки в "контрсиле" фактически выросло. И все же лидеры США часто обижаются, когда Россия предпринимает шаги по обновлению своего собственного ядерного потенциала. "С точки зрения Москвы… ядерные силы США выглядят действительно устрашающе, и так оно и есть", — отмечают Либер и Пресс. Соединенные Штаты, продолжают они, "сначала играют в ядерной сфере стратегически жестко, а затем представляют русских параноиками, опасающимися действий США".

Тот же солипсизм (Философская доктрина и позиция, характеризующаяся признанием собственного индивидуального сознания в качестве единственной и несомненной реальности и отрицанием объективной реальности окружающего мира. – Прим. ИноСМИ.) определял и оценку Америкой того, что, как она утверждала, представляло российскую угрозу для НАТО. Несмотря на настойчивые предупреждения Москвы о том, что она рассматривает расширение НАТО как угрозу, разбухавший альянс усиливал свои провокации. Начиная с нулевых годов XXI века НАТО начала проводить масштабные военные учения в Литве и Польше, где были созданы постоянные армейские штабы, а также на границе с Россией в Латвии и Эстонии. В 2015 году сообщалось, что Пентагон "пересматривает и обновляет свои планы на случай вооруженного конфликта с Россией" и в нарушение соглашения 1997 года между НАТО и Москвой, Соединенные Штаты предложили разместить военную технику на территориях своих восточноевропейских союзников. Один российский генерал назвал этот шаг "самым агрессивным шагом Пентагона и НАТО со времен холодной войны". Постоянный представитель США при НАТО прямо указал на "Россию и ее злонамеренную деятельность" как на "главную" цель НАТО. Соединенные Штаты оправдывают эти шаги как необходимый ответ на военные действия России на Украине и необходимость, как заявила редакция The New York Times в 2018 году в духе риторики времен холодной войны, "сдерживать" "российскую угрозу". И чем русские представляли для НАТО угрозу? Согласно отчету Пентагона за 2018 год, они намеревались "разрушить" альянс, военный пакт, направленный против них же.

Ссылка