Это классическое решение было отвергнуто архитекторами либерализма, которые считали, что это, казалось бы, постоянное политическое разделение общества может быть разрешено с помощью достижений в "новой науке о политике". Вместо создания "смешанного режима" адепты либерализма считали, что преодолеть общественный разрыв можно новым обязательством, поставив во главу угла приоритет прогресса.
Первые либералы — "классические либералы" — особенно верили в то, что экономический прогресс благодаря все более свободному и расширяющемуся рынку может подпитывать преобразующий социальный и политический порядок, при котором растущее процветание всегда опережает экономическое недовольство. Далекие от стремления к стабильности, равновесию и порядку, они думали только об экономике, которую вполне уместно характеризовали как постоянный процесс "созидательного разрушения". Они беспрекословно верили в то, что экономическое неравенство и проистекающее из него недовольство населения будут компенсированы "приливом" процветания.
Более поздние либералы — "прогрессисты" — осуждали экономическое неравенство, но сохраняли веру в то, что прогресс в конечном итоге приведет к примирению классов. Призывая к большему экономическому равенству, они также требовали динамизма в реконструкции общественного порядка, чтобы вытеснить не остатки старой аристократии, а инстинктивный консерватизм простолюдинов. Этот императив главным образом реализовывался посредством преобразований в социальной сфере и в последние годы достиг кульминации в сексуальной революции и сопутствующих ей попытках вытеснить "традиционные" формы брака, семьи и сексуальной идентичности, основанные на нормах природы. Эти традиционные формы были заменены социальным и технологическим проектом, который освободит человека от простых природных инстинктов.
Прогрессивный либерализм придерживался мнения, что через преодоление всех форм местнических и традиционных верований и практик можно перебороть древние разделения и ограничения и вместо этого заменить их универсальным сопереживанием. С продвижением прогресса старые разделения, когда-то основанные на классовой принадлежности, но все более определяемые в терминах сексуальной идентичности, отомрут и приведут к рождению нового человечества.
Обе либеральные партии, как "классическая", так и "прогрессивная" считали, что прогресс — это средство преодоления древнего разделения между классами, и думали над способами достижения политического мира. Но обе они осознавали и опасались, что такому прогрессу в каждом случае будут мешать простые люди, которые сразу же обнаружат, что плоды этого прогресса не приносят пользы, а дестабилизируют, дезориентируют и оскорбляют их убеждения, обычаи, и даже достоинство. Вера в то, что политический мир может быть достигнут только и исключительно благодаря прогрессу, требовала, чтобы эффективный контроль над политическим порядком был оставлен за либеральной элитой как правой, так и левой, которая обеспечит блага экономического и социального прогресса.
В то время, как две стороны либерализма противостояли друг другу из-за конкретных политических методов, на более глубоком уровне они тесно объединились, чтобы предотвратить создание убежденной "народной партии", которая противостояла бы прогрессивизму как в экономической, так и в социальной областях. Либеральный страх перед демосом привел к возникновению политического порядка, который в своей основе был призван обеспечить господство более прогрессивных элит над опасным демосом. И на протяжении всей американской истории этот порядок оказался впечатляюще эффективным в предотвращении подъема подлинно популистской партии. Идеал "смешанного режима" или "смешанной конституции" был заменен созданием новой и прочно укоренившейся либеральной элиты, ориентированной на прогресс, которая сегодня все больше рассматривает демос как угрозу своему проекту — будь то в экономическом или социальном плане.
Во время краткого периода американского мира Pax Americana после холодной войны либеральный Запад привык к политическому расколу между правыми и левыми либералами. Довольно острому, но управляемому политическому расколу, в котором каждая сторона либерализма последовательно продвигается вперед в экономическом и социальном плане через синусоиду электоральных побед. Это короткое междуцарствие "неолибертарианства" — как в его "консервативной", так и в "прогрессивной" формах — было разрушено повторным появлением древнейшего политического разделения — разделения между "немногими" и "многими".
Будь то "классические" или "прогрессивные" либералы, присущие им страх и недоверие к демосу выражались и остаются в их панике по поводу подъема популизма. Сегодня прилагаются огромные усилия, чтобы предотвратить политическую перестройку, которая привела бы к появлению народной партии, выступающей против либерально-прогрессивного проекта. На условном "правом" либеральном фланге хорошо финансируемые кампании непрестанно атакуют "авторитаризм", экспертное невежество и экономический "социализм" популизма. Либерально-прогрессивные "левые" неустанно изображают любую консервативную оппозицию социальному и сексуальному прогрессивизму как расистскую, фанатическую и фашистскую. Два либеральных противоположных крыла прекрасно объединились в форме "пробудившегося капитализма", идеального союза "прогрессивных" экономических правых и социальных левых. Эта комбинация направлена на создание населения, удовлетворяющегося развлечениями, потреблением и гедонизмом, и, главное, не нарушающего благ прогресса. А если это не сработает, то этот либерально-прогрессивный проект использует рычаги политической и корпоративной власти для подавления популистских угроз.
Однако эти усилия оказываются недостаточными, потому что последствия неограниченного прогресса больше не приемлемы для демоса. Реакция популистов во всем мире одновременно направлена против либерализма как в его "правой", так и в "левой" формах. Популизм отвергает экономический "неолиберализм" американской империи после холодной войны, требуя политических и экономических границ, протекционизма национальной промышленности, большей социальной защиты для рабочих и более решительного предотвращения и даже ликвидации монополистической концентрации экономической власти. В равной степени популизм противостоит социальному либерализму прогрессистов, выступает против "самоненависти" коренных американцев к себе, заложенной в современных подходах к национальной истории, борется с сексуализацией детей, стремится ограничить порнографию и отвергает приватизацию религиозных верований. Популизм даже добился переворота в сфере правового господства либертарианства – существовавшем полвека разрешении на аборты в Америке.
Другими словами, либеральное "решение" теперь порождает только углубление той самой пропасти, которую, по утверждению либералов, можно было разрешить посредством применения "прогресса". В то время как правящие элиты стремятся удвоить ускорение экономического и социального либертарианства, накапливающиеся негативные последствия вытекающей из этой политики привели к подъему убежденных сторонников популизма, противостоящих обеим сторонам либерализма. Так называемые "многие" сейчас обретают "классовое самосознание" — не как марксисты, а как левоэкономические и социально-консервативные популисты. Если либеральное "решение" на самом деле только усугубляет политические проблемы, которые оно пытается представить как решенные, то требуется новый подход.
С угасанием яркого света либерализма с его казавшейся исторически победной неизбежностью, ныне отправленного на свалку плохих теорий истории, возникает как потребность, так и перспектива развития подлинного и естественного противника либерализма: движения, которое начинается и определяется отказом от идеологического стремления к прогрессу с пагубными политическими, экономическими, социальными и психологическими издержками этого стремления. Этот проект представляет собой одновременно процессы и восстановления, и переосмысления, основанные на использовании нашей собственной традиции в поисках ресурсов, способных найти выход из нашего нынешнего политического тупика. Но теперь этот процесс должен формулироваться в современных терминах, которые были бы одновременно новыми и узнаваемыми для таких мыслителей, как Аристотель, Фома Аквинский и Токвиль.
Что нам сейчас необходимо — и чего хочет большинство обычных людей — так это стабильность, порядок, преемственность, чувство благодарности за прошлое и обязательство перед будущим.
Чего же хотят люди, не зная подходящего слова для определения этого? Они хотят консерватизма, который сохраняет. Они хотят формы свободы, которая больше не абстрагируется от мест проживания и людей, но встроена в обязанности и взаимные обязательства. Они хотят открытых институтов как общих "социальных служб", в которых все могут и должны участвовать. Они хотят элиту, которая уважает и соблюдает основные обязательства в плане создания благоприятных условий жизни для населения. И они хотят население, которое, в свою очередь, заставляет свой правящий класс чутко реагировать на ситуацию и нести ответственность за защиту общего блага.
Короче говоря, необходима смена режима – мирное, но решительное свержение коррумпированного и развращающего общество либерального правящего класса и создание постлиберального порядка, при котором существующие политические формы могут оставаться действующими до тех пор, пока принципиально иной порядок не уведомит о себе соответствующие учреждения и персонал, занимающий ключевые посты и должности. Несмотря на внешне тот же политический порядок, замена правления элиты прогрессивистов режимом, направленным на общее благо через "смешанную конституцию", будет означать подлинную смену режима.
В то время как "постлиберальный порядок" переформатирует нынешние политические партии, лучшая надежда на него в настоящее время — это "новые правые". Этот ярлык не столько помогает, сколько сбивает с толку, поскольку значительная часть экономической программы "новых правых" берет свое начало в старой социал-демократической традиции левых. Однако сегодняшние левые в значительной степени отказались от основных обязательств перед рабочим классом, рассматривая его социально-консервативные тенденции как глубокую угрозу прогрессу. Стало ясно, что правые более склонны "двигаться влево" в экономическом плане, чем левые "двигаться вправо" в социальных вопросах. Эта тенденция отнюдь не случайна, а представляет собой возврат консерватизма к его первоначальной форме – консолидированной оппозиции либерализму. Любое продвижение к экономическому равенству должно будет сопровождаться большими усилиями по развитию и поддержке тех институтов, из которых и возникают глубокие формы солидарности: семьи, местных общин, церкви и нации.
Появление "постлиберальных" новых правых, по сути, является повторным открытием форм консерватизма более раннего периода и перекликается с ранними мыслителями консерватизма, которые предупреждали об опасностях, исходящих от идеологии прогрессивизма. Эти мыслители, в свою очередь, обращались к древним, чтобы заново извлечь уроки о "смешанной конституции". Хотя у древних, таких как Аристотель, Полибий и Фома Аквинский, не было слова для обозначения "консерватизма", они предложили его изначальное выражение: сбалансированный политический и социальный порядок, стабильность и постоянство, которое обеспечивает достижение общего блага через формы политического, социального и экономического развития, и экономическое "смешивание". Это возрождение базового учения, восходящего к самым истокам западной политической мысли, можно было бы по праву назвать "консервативным", если мы понимаем, что любое стремление к "сохранению" должно сначала радикально ниспровергнуть либеральную идеологию прогрессивизма. Для нас с вами я назову эту альтернативу брендом, сочетающим в себе ее древние и современные ярлыки: "консерватизм общего блага".
Сейчас всем нам необходимо позитивное и обнадеживающее видение постлиберального будущего. Перемены не произойдут просто в результате какого-то волшебного революционного восстания "многих" против меньшинства. Скорее, потребуется, чтобы некоторое количество "классовых предателей" действовало от имени широких слоев рабочего класса, формулируя действительные мотивы и последствия широкомасштабных действий элиты. Даже будучи относительно небольшими численно, эти кадры элиты, умеющие направлять и усиливать народное недовольство, в сочетании с политической властью "многих" могут поддержать популистские политические перспективы в качестве действующей правительственной и институциональной силы. Взамен может быть сформирована новая элита или реформирована старая, чтобы воспринять более широкое понимание того, что составляет их собственное благо — благо неделимое и общее — и вернуть общество в состояние процветания.
Ссылка
