Основные, наиболее влиятельные силы, в Москву не приехали. Радикальные исламисты не поехали, потому что для них Россия всегда была врагом. Они никогда не приедут, и мы с ними никогда разговаривать не будем, потому что мы с террористами не общаемся. Это — факт.
Национальная коалиция революционных оппозиционных сил Сирии не приехала потому, что не желает общаться с режимом Башара Асада в принципе. Национальная коалиция она ориентирована просаудовски. Это группа политических деятелей, которая кормится с рук Саудовской Аравии, которая получает деньги, пользуется политической поддержкой. Поэтому их основная задача, как и у исламистов, свергнуть Башара Асада любыми способами.
Их политическая платформа зиждиться на том, чего не может быть в принципе — никакого диалога между официальным Дамаском и ими. Только на условиях, так сказать, полной и абсолютной капитуляции Башара Асада. И Башар Асад не может разговаривать с людьми, которые хотят его убить.
Поэтому Россия сделала абсолютно верно, что обеспечила эти встречи и переговоры. Потому что хоть с кем-нибудь надо в этой связи переговариваться. Ведь ситуация в Сирии зашла в тупик: Башара Асада не свергли, он сидит достаточно прочно. Он провел выборы, большая часть населения высказалась за него.
Раньше вся оппозиция радовалась, что не сегодня-завтра свергнут Башара Асада, но он усидел. Фактически оппозиционеры, единственное на что могут рассчитывать, — каким-то образом взять Алеппо и все. Дамаск уже обезопасен, основные западные районы — тоже.
Как-то из ситуации нужно выходить. И вот Россия, вне всякого сомнения, взяла на себя эту тяжелую миссию. С кем-то надо начинать этот разговор. Пусть хотя бы с этими силами. Потом, может быть, что-то более существенное вырастет на этой платформе.
— А что может вырасти? Какие-то точки соприкосновения на прошедших переговорах найдены?
— Сирийская оппозиция атомизирована. Первый удар они получили летом 2013 года. Они потерпели серьезное поражение и откатились от Дамаска. Сейчас их выбили из Алеппо, там бои проходят где-то на подступах. Они угрожают Алеппо, но не взяли его. Меняется ситуация внутри оппозиции. Не все же там — упертые исламисты, которые: мы на пути Аллаха, и пока не сбросим Башара Асада, будем воевать. Есть договороспособная часть, которая, видя бесперспективность этих усилий, возможно, перейдет на более умеренные позиции.
Подобное было, например, в Алжире. Гражданская война там развивалась примерно по тому же сценарию: сначала под эгидой Исламского фронта спасения объединились все униженные и оскорбленные. Когда война начала затягиваться, исламисты начали творить террор не только в отношении своих непосредственных оппонентов, но и в отношении тех, кого они считали коллаборационистами.
И тогда исламисты оказались фактически в полной изоляции. Против них выступили и те, кто еще недавно видел в них своих освободителей, поэтому конфликт и разрешился.
Я считаю, что конфликт в Сирии может разрешиться только на этой основе. Когда исламисты-радикалы всех окончательно достанут, все против них объединятся. Они же не предлагают никакого светского проекта, они пытаются создать полностью шариатское государство в достаточно светской Сирии.
Может быть, для этих пустынных районов востока страны шариат и хорош, но он точно неприемлем для запада страны, где находится вся экономика. Собственно, поэтому их оттуда и вытесняют.
— Какова роль Запада сейчас в этом конфликте?
— Они этот пожар не разожгли, но они подбросили туда дровишек, поддерживая сирийскую оппозицию. Они заявляли, что кровавый режим Башара Асада должен быть свергнут, должна придти к власти демократически настроенная оппозиция. Но через некоторое время в Вашингтоне начало вызревать понимание реального положения дел.
Западные политики поняли, что единственная оппозиция, которая может придти к власти в Дамаске, это — исламисты. Либеральный тренд там всегда был в угнетенном состоянии. А исламистский тренд живуч, имеет серьезные исторические корни.
Когда вызрело понимание этого, Вашингтон начал дистанцироваться, начались заявления: давайте мы поддержим хорошую оппозицию против плохой оппозиции. Мне это напоминает Ярослава Гашека: "Внутри земного шара есть еще земной шар, только большего диаметра". Поддержка этой непонятной кучки против исламистского моря — бесполезна. Это не даст никаких результатов. Поэтому Запад дал карт-бланш Саудовской Аравии и Катару — своим региональным союзникам.
Они позволили им делать все, что те считают нужным для преобразования региона и для того, чтобы сделать его более подконтрольным проамериканским силам. Но Саудовская Аравия — заклятый союзник Вашингтона. В их отношениях все зыбко и сложно. Саудовская Аравия и Катар поддерживали ИГИЛ и Джабхат ан Нусра. Там и Турция активно участвовала, Джабхат ан Нусра — это турецкий проект. Все это делалось с согласия Вашингтона и Брюсселя.
— Как-то запутано получается.
— Очень запутано.
— С одной стороны, американцы делают условную ставку на условных либералов, а с другой стороны, дают карт-бланш Саудовской Аравии, которая делает ставку на радикальных исламистов. Так?
— Потому что Америка хотела бы разделаться с Башаром Асадом. Ведь он проиранский лидер, который поддерживает "Хезболлу", оказывал поддержку ХАМАС и другим палестинским группировкам, Исламскому Джихаду и так далее. Когда началась волна народного протеста, которая была спровоцирована, в том числе и сирийскими спецслужбами, американцы уже списали Башара Асада со счетов. Они решили, что эта волна народного протеста приведет к власти либеральные силы, но Башар усидел, а эта волна начала, как сейчас говорят, канализироваться в исламское русло.
Это очень характерно для арабской весны в принципе. События в Сирии, безусловно, являются составной частью так называемой арабской весны. На авансцену начали выходить радикальные исламисты — силы, которые реально могут управлять процессом. А процесс-то запущен самим Западом — они уже заявили, что Башар Асад — кровавый диктор и не достоин находиться у власти. Волна пошла. Нельзя отыграть обратно и заявить, что Башар Асад — хороший, извините, мы оговорились.
Поэтому, собственно говоря, они вынуждены были этот тренд поддерживать. Но управлять им они не могут. У них нет связи с исламистами, они не могут управлять исламистами. Это сказка, что вот весь исламизм поддерживается из Вашингтона. Исламисты пользуются поддержкой совсем других региональных сил.
А процессом нужно управлять. Соответственно, Саудовская Аравия идем к ним. Вот, собственно, и весь механизм. Он, с одной стороны, вроде как сложен, а если мы копнем поглубже, достаточно прост.
— Почему арабская весна так резко полыхнула, моментально охватила почти весь север Африки и Ближний Восток? Это в большей степени — внутренние назревшие процессы или внешнее воздействие?
— К этой проблеме нужно подходить диалектически: оценивать как внутренний потенциал, так и внешний факторы. Прямо скажем, что внутренних факторов было гораздо больше. Во-первых, это колоссальная безработица среди молодежи. В Египте, Тунисе она до 60 процентов доходила. Во-вторых, колоссальная бедность. В Египте почти 50 процентов населения живет за чертой бедности. Тунис живет немного лучше, но тоже не купается в шелках.
В-третьих, аграрный кризис. Экономика стран Магриба так или иначе завязана на сельхозпроизводство. Большая часть населения до сих пор проживает в сельской местности. Сельское хозяйство ориентировано на производство продуктов на экспорт, которые не потребляются в стране. А то, что нужно для нужд населения, закупается за валюту. Эти перегибы тоже сказались.
Конечно, большую роль сыграла общая неэффективность управления престарелых лидеров — Бэн Али, Мубарак, Каддафи. В Ливии — это вообще отдельная песня, нам передачи с вами не хватит, чтобы поговорить о Ливии. Комплекс факторов, понимаете, феномен арабской весны в том, что ее не было. Был народный протест, стихийный, массовый, но он был поддержан и использован не революционными силами.
Тунис и Египет — это армия. Там был конфликт элит. Бэн Али, Мубарак они начали отвлекаться от армейской элиты, власть уходила из рук военных. Мубурак делал ставку на своего сына, не военного, которому хотел передать власть. Вокруг него кооперировались молодые технократы при поддержке спикера Фатхи Сурура.
В Тунисе — примерно такая же история. Бэн Али отстранил от власти военных и делал ставку на своих близких родственников и родственников своей жены. Когда пошли протесты, и в них вклинились и использовали военные. В Тунисе и Египте по факту произошли военные перевороты. Не народ сверг Мубарака и Бэн Али! Это — штамп газетный. Их свергли военные.
В Ливии — своя отдельная история, там все замешано на племенном факторе. Есть общие тенденции, которые изнутри спровоцировали социальный протест, а конфликт элиты был помножен на влияние внешнего фактора.
Фактически в огромном регионе сейчас остались из крупных игроков только Катар и Саудовская Аравия — клерикальные монархии Персидского залива, которые этот процесс не спровоцировали, но поддержали. Фактически сейчас Ближний Восток и Магриб бьются в конвульсиях между двумя трендами: светским и исламистским, который поддерживают Саудовская Аравия и Катар.
Сейчас преобладает исламистский тренд. Умеренно исламистское направление поддерживает Катар, который делает ставку на более управляемые организации, а Саудовская Аравия ставит на сугубых радикалов.
Вот это — реальный итог арабской весны. Народ, который вышел на площади, не получил ничего кроме мечетей, мулл, молитв, шариата и так далее. Тунис как-то пытается из этого выбираться, а Египет стоит перед серьезным вызовом со стороны исламистов, потому что нынешняя элита держится только за счет 12 млрд долларов, которые были перечислены на счета Египта Саудовской Аравией.
Это единственный финансовый рычаг, с помощью которого власти могут управлять ситуацией. Весь Ближний Восток стал саудовским или катарским. И эти два государства сейчас сражаются между собой за контроль за регионом в целом.
Влияние США и Европы в Ливии, безусловно, было. Все остальное, в том числе в Ливии, США дали на откуп своим союзникам. Они же уходят с Ближнего Востока, это же очевидно. Они вывели войска из Ирака, выводят из Афганистана, все меньше нефти вывозится с Ближнего Востока.
Сейчас всего 12 процентов необходимых энергоресурсов для Соединенных Штатов покрывается за счет ближневосточных углеводородов. Но этот регион упускать нельзя, поэтому Америка, я так полагаю, попыталась передать его в руки своим союзникам, чтобы они уравновешивали влияние Ирана. Но Саудовская Аравия и Катар тут же передрались между собой. Феномен арабской весны в том, что ее не было.
— А что за близорукость такая у американцев с Сирией и всем Ближним Востоком? Неужели не могли предусмотреть? Вроде много специалистов есть, огромные аналитические центры работают.
— Согласен, но специалистов редко слушают. Экспертная оценка часто оказывается в тени идеологического влияния и политической линии. Тот же самый вопрос мы задавали десять лет назад, когда американцы вошли в Ирак: неужели никто не мог подсказать?! Да, могли подсказать и подсказывали, но их не слышали. Потому что американские власти пребывали в твердом убеждении, что раз она в холодной войне одолела Советский Союз, то с Ираком вообще легко справится, порядок наведет. — "Мы все можем. У нас есть универсальная концепция, либеральная парадигма, либеральная экономика. По этой формуле преобразуем все страны".
Но то, что хорошо для развитых обществ, плохо для обществ архаичных. Там это не работает. Потому что — другие ограничители, другие традиционные акторы, которые воздействуют на ситуацию. Это ислам, межплеменные связи, какие-то адаты местные. Они управляют ситуацией, а не большинство населения. Они не понимают, что такое демократия и либерализм, и зачем они нужны. Зачем кидать в урну этот непонятный листочек? Ну сходили, кинули. А дальше-то что?
Беседовал Олег Артюков