…А кому-то удаётся видеть на месте моей страны нечто совсем другое.
Вот правозащитница в своём блоге описывает сцену в магазине: на её глазах два охранника — «здоровенных белобрысых лба» — пытаются обыскать очень пожилую женщину. «Она плачет всё громче и громче, и повторяет всё громче: «Господи, за что?». Достаёт из сумки свёрточки, тюбики, коробочки, а охранники важно всё это осматривают».
Вот как описана реакция окружающих: «Молодая кассирша, которая пробивает мне чек, начинает орать на весь мир: «Заткните уже эту истеричку!». Очередь ей поддакивает: «Ну и что, ну и посмотрят, женщина, успокойтесь!». В очереди — немолодые усталые тётки со скорбным набором в супермаркетовских корзинах, и подобострастно зачем-то вторят кассирше и подсказывают охранникам, обыскивающим пожилую плачущую женщину, как им ловчее это сделать. Она ничего не взяла без оплаты, просто им на всякий случай захотелось её обыскать».
И в качестве резюме: «пытаюсь что-то понять про загадочную душу русского народа. Про охранников, кассиршу и тёток в очереди. Они готовы были распять… [женщину] за то, что она позволила себе заплакать при попытке обыска».
…Если у вас богатое воображение, как у меня, наверное, вы представили, читая эти строки, примерно то же самое, что и я, — две белокурые бестии, бесправная и униженная заведомо слабая жертва и нависающая над ней серая масса некрасивых агрессивных людей. Даже тёток. Устало-некрасиво-агрессивных тёток. Этаких бесформенных уборщиц с вокзала в робах неопределённого цвета, с ведром и грязной шваброй из цикла «Ноги убрал!!»
И наверное — пусть даже из чистого нежелания пускать в свой уютный благополучный мирок негатив реальной жизни, — вы хоть чуть-чуть усомнились, что всё было именно так. Что магазин на те 15 минут, что там была правозащитница, захватили уэллсовы морлоки.
И вы, наверное, возмутились. Если не самой этой бесспорно некрасивой историей (а такие вещи случаются, действительно случаются, пусть и без тотального засилья морлоков вокруг), то широтой обобщений автора блога.
А вот другой пример. Известное издание в редакционной статье описывает массовую акцию в Москве: «Над мостом, ведущим к храму Василия Блаженного, блестело солнце. По мосту от храма шли люди. С флагами и лицами воинствующих люмпенов».
«Давно Красная площадь не видела такой концентрации одухотворённых лиц, — продолжает издание. — Даже совсем молодые были искорёжены злобой и скудоумием, зрелые лица попросту скалились, ничего не выражая. Было страшно».
Чистый гротеск. Может быть, это памфлет? Нет, перечитываю — всё всерьёз. А что, интересно, чувствуют её участники, среди которых наверняка, несомненно были вполне обычные люди (только не говорите мне, что центр города снова на время захватили морлоки, чтобы вскоре растаять без следа), читая такие строки?
Что они чувствуют, читая про себя: «Создавалось впечатление, что участников… [этого] шоу подвергли какому-то тщательному отбору, и обладателей хоть малейшего проблеска на лице интеллекта и чувств на митинг не пустили».
А что, интересно, испытываю я, пытаясь представить себе чувства этих людей? Вот сижу, пытаюсь в себе разобраться. Обиду? Яркое чувство несправедливости? Возмущение статьёй — «ну нельзя же так!», «выход за рамки»?
И конечно, я могу только предполагать, что чувствовал автор статьи, какие эмоции испытывал на митинге и в творческом процессе работы над текстом.
Вот вы как думаете, какие? Вот-вот…
Я, кстати, совершенно умышленно убрал из процитированного фрагмента всякие упоминания о том, что это была за акция. Был это «Марш несогласных» или «согласных», демонстрация коммунистов или либералов. Ведь это не имеет ни малейшего значения.
Извините меня, пожалуйста, за столь масштабное цитирование. Я обещал показать, а это проще всего сделать на примерах. В конце концов, все эти публикации и статьи были написаны для того, чтобы мы их читали и, может быть, даже перечитывали. Вот, читаем.
Писатель на страницах популярного издания высказывается, пока не скажу по какому поводу: «Граждане во всём винят Обамку и Гейропу и выстраиваются миллионными очередями приложиться к ларчику из бронестекла, в котором лежит кусочек истлевшей ткани — по легенде, пояс Богородицы. А потом они же идут поклониться более объёмистому ларцу, тоже из бронестекла, где покоится проглицериненное тело главного гонителя религии и церкви…»
…Я, как человек совершенно не религиозный, в начале этого года пытался разобраться в самом себе — почему такое отторжение вызывают у меня карикатуры «Шарли Эбдо»? И понял: я не приемлю беспочвенной оголтелой воинственности. Это не смешно, это война. Я никогда не пойму, когда мне агрессивно и без возможности дискуссии на равных навязывают точку зрения. Когда с пеной у рта, где нет места возражениям, продавливают политическую позицию. И ещё весь мой жизненный опыт и исторические знания говорят: не нужно без крайней необходимости трогать сакральные символы. И даже в случае крайней нужды лучше не трогать, а попытаться договориться.
Зачем автор буквально в паре строк пнул последовательно символы двух очень больших социальных групп, заведомого большинства? Быть может, контекст потребовал? Вот он, контекст, вот повод, вот строки текста, которые предшествовали процитированным: «Госдума решает, можно ли продавать сигареты женщинам до сорока лет, как усилить ответственность за неправильную возрастную маркировку безнравственного контента и сколько лет обучать детей «основам православной культуры»…»
Комментарии? Что Вы сейчас испытываете?
А знаете, какое там продолжение? Цитирую: «Серыми клубами тумана на страну опускается безумие. Обыкновенное, злокачественное. В психиатрическом смысле. В самом широком спектре проявлений, от олигофрении и алкоголизма до рафинированной паранойи. Вообще-то психиатры считают, что олигофрен не может быть шизофреником… Олигофрен, особенно если в нетяжёлой степени, то есть так называемый дебил, — это человек интеллектуально ограниченный… Но если внутри одного человека дебильность и шизофрения сочетаются с трудом, то внутри целого общества — очень легко. Они даже помогают друг другу. Чем тупее и ограниченнее большой человеческий коллектив, тем легче его заразить шизофреническими фантазиями…»
… Пару лет назад я переехал в другую квартиру, в другой дом, в другом районе. Нет, это не элитное жильё и не в центре города.
На новом месте меня удивило, что соседи смотрят друг на друга… ну нет, не волками, преувеличу. Никак не смотрят. Друг друга не замечают. Просто по бытовому не замечают, пока дело не касается локальных конфликтов — кто-то курил на лестнице, кто-то бросил мусор у дверей подъезда… И как-то так складывалось, что в этих конфликтах, не особенно частых, но единственно существующих, вся жизнь подъезда и заключалась.
Я начал с соседями здороваться. Через месяц друг с другом здоровались все взрослые, а ещё через пару недель, посмотрев на всё это, здороваться стали и дети.
Но всё ведь могло бы быть совсем по-другому, правда? Я даже мог бы с кем-нибудь поругаться, влезть в какую-нибудь свару, и вечерами в «курилке» у подъезда мы с мужиками обсуждали бы очередную выходку какой-нибудь «марьванны», а сама эта «марьванна» с другого конца двора бросала бы на курильщиков прожигающие взгляды, что-то гневно обсуждая в кругу старушек… То есть Желчных Старух.
Более того, конфликт эти компании и сформировал бы, и далее и поддерживал.
Но нам с соседями как-то повезло. Вероятно — потому, что никому из нас эта самая атмосфера ненависти была не нужна. А есть те, кому нужна. Я специально в тексте ни разу не назвал фамилий, не обозначил политических ориентаций и не написал названий СМИ, упоённо про ненависть пишущих.
Потому что, во-первых, и так понятно, что это за СМИ и фамилии. А во-вторых, потому что «атмосфера ненависти» — это никакая не политическая, а социальная проблема.
Их проблема.
