С 1969 по 1977 годы Киссинджер работал под началом президентов Ричарда Никсона и Джеральда Форда, сначала в должности советника по национальной безопасности, а затем на посту государственного секретаря. В этом качестве он несет свою долю ответственности за напалмовые бомбардировки во Вьетнаме, Камбодже и Лаосе, в результате которых десятки тысяч гражданских лиц погибли и получили увечья. Киссинджер поддержал путч против Сальвадора Альенде в Чили. Его также обвиняют в том, что он знал о заговорах ЦРУ с целью убийства неугодных лиц. Рассекреченные буквально несколько недель назад документы показывают, что Киссинджер составлял тайные планы нанесения авиаударов по Кубе. Когда в 1976 году президентом был избран демократ Джимми Картер, от этой идеи отказались.

Тем не менее, Киссинджер остается тем человеком, чье присутствие в Белом доме зачастую является желанным, он и по сей день дает советы и рекомендации президентам и госсекретарям.

В молодости Киссинджера ничто не указывало на то, что он достигнет огромных высот в американской политике. Он родился в 1923 году в еврейской семье в Германии и при рождении получил имя Хайнц Альфред Киссингер. В 1938 году его семья бежала в США. После Второй мировой войны Киссинджер отправился в Германию для участия в поисках бывших гестаповцев. Позднее он изучал политологию, а в 40 лет стал профессором Гарварда.

Недавно Киссинджер опубликовал свою семнадцатую книгу с несколько нескромным названием «Мировой порядок». Перед началом интервью он попросил нас, чтобы «мировой порядок» стал главной темой разговора. Несмотря на свои немецкие корни и на то, что он каждую неделю читает на своем айпэде DER SPIEGEL, Киссинджер предпочитает говорить по-английски. Он заявил, что «рискует головой» за все то, что рассказал в полуторачасовой беседе. Но, конечно же, такой человек, как Киссинджер, точно знает, что делает и чего не хочет говорить вслух.

Spiegel: Доктор Киссинджер, когда мы смотрим на мир сегодня, он кажется более хаотичным, чем когда бы то ни было, с его войнами, катастрофами и повсеместным хаосом. Действительно ли мир сегодня в большем беспорядке, чем когда-либо прежде?

Киссинджер: Похоже, что это так. Нам угрожает хаос, в том числе из-за распространения оружия массового уничтожения и трансграничного терроризма. В настоящее время налицо такое явление, как неуправляемые территории, и мы уже видели, скажем, в Ливии, что неуправляемые территории могут оказывать мощное дестабилизирующее воздействие на весь мировой порядок. Государство как институт подвергается нападкам, пусть не во всех частях мира, но во многих его частях. В то же время, и это кажется парадоксом, мы вообще впервые можем говорить о мировом порядке.

— Что вы имеете в виду?

— На протяжении почти всей истории до недавнего времени мировой порядок был региональным порядком. Сегодня впервые различные части мира могут взаимодействовать между собой. Это делает новый порядок необходимым для глобализованного мира. Но в нем нет общепринятых правил. Существует китайская точка зрения, исламское представление, западный взгляд и в некоторой степени российское видение. И они на самом деле не всегда совпадают.

— В своей новой книге вы часто указываете на Вестфальский мирный договор 1648 года как на систему координат для мироустройства, возникшую в результате Тридцатилетней войны. Почему договор, которому более 350 лет, сохраняет свою актуальность и сегодня?

Герард тер Борх «Вестфальский мир», 1648 год

— Вестфальский мир был заключен после того, как почти четверть населения Центральной Европы погибла от войн или умерла от болезней и голода. Договор был основан на необходимости прийти к какому-то соглашению друг с другом, а не на какой-то высокой морали. Независимые государства решили не вмешиваться в дела других государств. Они создали баланс сил, которого нам сегодня не хватает.

— Нужна ли нам новая Тридцатилетняя война, чтобы создать новый мировой порядок?

— Это очень хороший вопрос. Как мы обеспечим мировой порядок -через хаос или понимание? Казалось бы, распространение ядерного оружия, опасность климатических изменений и терроризм должны стать серьезной платформой для общей повестки дня. Так что я надеюсь, что нам хватит мудрости, чтобы не допустить Тридцатилетней войны.

— Давайте обсудим конкретный пример. Как Запад должен реагировать на аннексию Крыма Россией? У вас нет опасений, что из-за этой аннексии границы в будущем уже не будут нерушимыми?

— Крым — это симптом, а не причина. Кроме того, Крым представляет собой особый случай. Украина долгое время была частью России. Нельзя признать принцип, заключающийся в том, что любая страна может просто изменить границы и захватить часть другой страны. Но если Запад будет честен с самим собой, он не сможет не признать, что и сам допускал ошибки. Аннексия Крыма не была шагом в сторону глобального завоевания. Это не было вхождением Гитлера в Чехословакию.

— Чем же это было?

Нужно задать себе следующий вопрос. Путин потратил десятки миллиардов долларов на зимние Олимпийские игры в Сочи. Темой Олимпиады было то, что Россия является прогрессивным государством, связанным с Западом посредством своей культуры, и следовательно, она предположительно хотела бы быть его частью. Так что не было никакого смысла в том, чтобы через неделю после окончания Олимпиады захватывать Крым и начинать войну за Украину. Поэтому надо задать себе вопрос, почему это произошло.

— То есть, вы хотите сказать, что Запад несет свою долю ответственности за эскалацию?

— Да, именно это я хочу сказать. Европа и Америка не понимали последствия некоторых событий, начиная с переговоров об экономических отношениях Украины с Европейским Союзом и кончая демонстрациями в Киеве. Все эти вопросы и их последствия должны были стать предметом диалога с Россией. Однако это не означает, что реакция России была надлежащей.

— Похоже, вы способны понять Путина. Но разве он не делает именно то, от чего вы предостерегаете — создает хаос на востоке Украины и угрожает ее суверенитету?

— Безусловно. Но Украина всегда имела особое значение для России. Было бы ошибкой не понимать этого.

— Отношения между Россией и Западом сегодня напряженнее, чем в течение многих десятилетий. Должны ли нас тревожить перспективы новой холодной войны?

— Такая опасность определенно существует, и мы не должны ее игнорировать. Я думаю, возобновление холодной войны было бы исторической трагедией. Если конфликта можно избежать на основе морали и безопасности, то нужно попытаться его избежать.

— Но разве аннексия Крыма Россией не вынудила ЕС и США ответить на нее санкциями?

— Во-первых, Запад не мог признать эту аннексию, и некоторые контрмеры были необходимы. Но никто на Западе не предложил конкретную программу по восстановлению Крыма. Никто не желает сражаться за восточную Украину. Это факт. Так что можно сказать, что нам не нужно признавать эту аннексию, и мы в рамках международного права не рассматриваем Крым как территорию России, - точно так же, как мы в период советского правления продолжали считать прибалтийские государства независимыми.

— Было бы лучше отменить санкции даже без каких-либо уступок со стороны русских?

— Нет, но я вижу ряд проблем, связанных с санкциями. Когда мы говорим о глобальной экономике, а затем используем санкции внутри этой глобальной экономики, у больших стран, думающих о своем будущем, возникает искушение защитить себя от потенциальных опасностей. И поступая таким образом, они создадут мировую экономику на принципах меркантилизма. Я, в частности, вижу особую проблему, связанную с идеей персональных санкций. Я объясню вам, почему. Мы публикуем список людей, которые подпадают под санкции. Но когда придет время для снятия санкций, что мы скажем? «Эти четыре человека свободны от санкций, а эти четверо нет»? Почему эти четверо? Я считаю, что в самом начале любого дела нужно думать о том, чего мы хотим добиться, и чем это должно закончиться. Как это закончится?

— Не относится ли это и к Путину, который загнал себя в угол? Он действует так из-за слабости или с позиции силы?

— Я думаю, стратегическая слабость маскируется под тактическую силу.

— Что это может означать в плане взаимодействия с ним?

— Нам следует помнить, что Россия является важной частью международной системы, поэтому она полезна в разрешении всевозможных кризисов, например, в иранском вопросе ядерного распространения и в сирийском вопросе. Это должно иметь преимущество перед тактической эскалацией в каждом конкретном случае. С одной стороны, важно, чтобы Украина оставалась независимым государством, и она должна иметь право на экономические и торговые ассоциации на свой выбор. Но я не считаю само собой разумеющимся, что каждое государство должно иметь право быть союзником в рамках НАТО. Вы и я знаем, что НАТО никогда единогласно не проголосует за принятие Украины в альянс.

— Но мы не можем сказать украинцам, что они не вправе свободно определять свое собственное будущее.

— Почему нет?

— Вы рассуждаете как сверхдержава, которая привыкла добиваться своего.

— Нет, Соединенные Штаты не могут диктовать условия, и США не должны пытаться их диктовать. Даже думать о такой возможности было бы ошибкой. Но что касается НАТО, у США будет один голос при принятии решения на основе консенсуса. Канцлер Германии выразилась в таком же духе.

— Америка очень поляризована. Уровень агрессии в политических дебатах чрезвычайно высок. Способна ли сейчас эта сверхдержава на какие-то поступки?

— Меня тревожит этот внутренний раскол. Когда я работал в Вашингтоне, политические битвы были суровыми. Но тогда между оппонентами из двух больших партий было намного больше сотрудничества и контактов.

— Кроме того, на выборах на прошлой неделе президент Обама утратил свое большинство в Сенате.

— Технически это верно. В то же время президент теперь волен стоять за правое дело, как это делал президент Гарри Трумэн в период между 1946 и 1948 годами, когда он продвигал план Маршалла после утраты большинства в Конгрессе.

Хиллари Клинтон на пресс-конференции в ООН

— Скоро начнется очередная президентская гонка. Будет ли Хиллари Клинтон хорошим кандидатом?

— Я считаю Хиллари другом и думаю, что она — сильная личность. Так что, да, я думаю, что она справится с этой работой. Вообще я считаю, было бы лучше для страны, если бы произошли изменения в администрации. И мне кажется, что нам, республиканцам, надо найти хорошего кандидата.

— В своей книге вы пишете, что международный порядок «следует прививать, а не навязывать». Что вы имеете в виду?

— Это означает, что мы, американцы, станем главным фактором благодаря нашей силе и нашим ценностям. Сверхдержавой становятся благодаря силе, но также благодаря мудрости и дальновидности. Но ни одно государство не является настолько могущественным и мудрым, чтобы создать мировой порядок в одиночку.

— Является ли американская внешняя политика в данный момент и мудрой, и решительной?

— У нас в Америке существует уверенность, что мы можем изменить мир не только посредством мягкой силы, но и при помощи реальной военной силы. У Европы подобной уверенности нет.

— Американское общество с большой неохотой относится к подобным действиям и хотело бы сосредоточиться на внутренних делах. Сам Обама говорит о «внутреннем национальном строительстве».

— Если взглянуть на пять войн, которые Америка вела со времен Второй мировой войны, то все они пользовались большой общественной поддержкой. Нынешняя война против террористической организации «Исламское государство» имеет большую общественную поддержку. Вопрос в том, что произойдет, если война затянется. Важна ясность относительно итогов войны.

— Не является ли самой важной целью защита страдающего гражданского населения в Ираке и Сирии?

— Прежде всего, я не согласен с тем, что сирийский кризис можно рассматривать как борьбу безжалостного диктатора против беспомощного населения, и что население станет демократическим, если свергнуть диктатора.

— Но что бы вы ни говорили об этом, страдают гражданские лица.

— Да, это так, и они заслуживают сочувствия и гуманитарной помощи. Позвольте мне просто сказать, что я думаю о происходящем. Это отчасти многонациональный конфликт. Отчасти это бунт против старой структуры на Ближнем Востоке. Отчасти это бунт против власти. Далее, если кто-то готов исправить все эти проблемы, если он готов нести жертвы ради решения всех этих проблем, если он думает, что этого можно добиться, то он вправе сказать: «Мы применим свое право на вмешательство». Но это будет означать военные меры и готовность к последствиям. Посмотрите на Ливию. Нет сомнений, что свержение Муаммара Каддафи было оправданным в нравственном плане, но после свержения мы оказались не готовы заполнить вакуум. Поэтому сегодня мы получили боевиков, которые сражаются друг против друга. Мы получили неуправляемую территорию и склад оружия для Африки.

— Но мы видим такую же невыносимую ситуацию в Сирии. Государство разваливается, и на большей части страны правят террористические организации. Разве не правильнее было бы вмешаться, чтобы избежать хаоса, который сейчас представляет угрозу и для нас?

— В своей жизни я почти всегда был на стороне активной внешней политики. Но надо знать, с кем вы сотрудничаете. Нужны надежные партнеры, а я не вижу их в этом конфликте.

— Как и в войне во Вьетнаме. Вы никогда не сожалеете о своей агрессивной политике там?

— Вам очень хочется, чтобы я сожалел.

— Конечно. Вы не очень-то много говорили об этом за свою жизнь.

— Я провел всю свою жизнь над изучением этих событий и написал книгу о Вьетнаме под названием Ending the Vietnam War (Завершая войну во Вьетнаме). Кроме того, многие главы в моих мемуарах посвящены Вьетнаму. Вы должны помнить, что администрация, в которой я работал, получила войну во Вьетнаме в наследство. Во времена администрации Джонсона там воевали пятьсот тысяч американцев. Администрация Никсона постепенно выводила эти войска так, что боевые части ушли в 1971 году. Я могу только сказать, что мы с коллегами действовали на основе тщательных размышлений. На стратегических направлениях я, как мне кажется, действовал, исходя из своих лучших убеждений.

— На последней странице вашей книги есть предложение, которое можно понять как своего рода самокритику. Вы пишете, что когда-то думали, будто можете объяснить историю, но сегодня вы более скромны, когда дело доходит до оценки исторических событий.

— Как я уже писал, мне стало понятно, что историю надо открывать, а не провозглашать. Это признание того, что человек в жизни растет и развивается. Это необязательно самокритика. Я пытался сказать вот что: не надо думать, что можно определять историю волевым усилием. Вот почему я против концепции вмешательства, когда нам неизвестны его конечные последствия.

— В 2003 году вы были за свержение Саддама Хусейна. В то время последствия этого вмешательства тоже были неопределенными.

— Я вам скажу, что я думал в то время. Я думал, что после нападения на США важно, чтобы Америка отстояла свою позицию. ООН выявила серьезные нарушения. Поэтому я думал, что свержение Саддама является легитимной целью. Я думал, что нереально добиваться установления демократии посредством военной оккупации.

— Почему вы так уверены, что это нереально?

— Если вы не готовы делать это в течение многих десятилетий, и не уверены, что ваш народ будет следовать за вами. Но очевидно, это не по силам какой-то одной стране.

— По этой причине президент Обама ведет воздушную войну против террора с помощью беспилотников и боевых самолетов в Пакистане и Йемене, а в настоящее время также в Сирии и Ираке. Что вы думаете об этом?

Беспилотник Predator в Афганистане

— Я поддерживаю удары по территориям, с которых осуществляются теракты. Я никогда публично не выражал свое мнение о беспилотных летательных аппаратах. Они угрожают в большей степени гражданским лицам, и это подобно тому, что делалось на войне во Вьетнаме. Это тот же самый принцип.

— В своей книге вы утверждаете, что Америка должна принимать свои решения о войне на основе того, что обеспечивает «наилучшее сочетание безопасности и морали». Можете ли вы объяснить, что вы имеете в виду?

— Нет. Это зависит от ситуации. Каков именно наш интерес в Сирии? Только гуманитарный? Или стратегический? Конечно, всегда хочется добиться наиболее нравственного результата. Но посреди гражданской войны нельзя не видеть реалии, и все суждения приходится выносить на основе таких реалий.

— Означает ли это, что в течение какого-то времени по причинам таких реалий мы могли бы быть на стороне Башара Асада в борьбе против «Исламского государства»?

— Ну, нет. Мы никогда бы не смогли сражаться вместе с Асадом. Это было бы отрицанием всего того, что мы делали и провозглашали. Но, честно говоря, я думаю, что нам надо было наладить диалог с Россией и спросить, чего мы хотим в Сирии в итоге, а потом вместе выработать общую стратегию. Было неправильно говорить с самого начала, что Асад должен уйти, хотя это была желательной конечной целью. Теперь, когда мы вступили в этот конфликт с Россией, достигнуть договоренности в отношении иранской ядерной программы становится все труднее.

— Вы за более активную роль Европы, особенно Германии?

— Да, определенно. Столетие назад Европа обладала едва ли не монополией на создание мирового порядка. Сегодня существует опасность, что она просто занимается сама собой. Сегодня Германия является наиболее значимой европейской страной и, да, она должна быть гораздо более активной. Я очень высокого мнения о Меркель, и мне кажется, она именно тот человек, который в состоянии выдвинуть Германию на эту роль. Кстати, я был знаком и в определенной степени дружен со всеми канцлерами Германии.

— В том числе и с Вилли Брандтом?

— Я очень уважаю Вилли Брандта.

— Мы немного удивлены, потому что несколько месяцев назад стал известен разговор между вами и Никсоном, в котором вы назвали Брандта «опасным идиотом».

— Знаете, вырванные из контекста фразы затуманивают реальность. В данном случае в конце напряженного трудового дня люди эмоционально высказывали что-то друг другу, и это, вероятно, было сказано о каком-то расхождении во мнениях, которое я даже не помню. У нас вначале были некоторые сомнения по поводу восточной политики Брандта, но потом мы очень тесно с ним работали. Спросите Эгона Бара (Egon Bahr), он скажет вам, что без администрации Никсона восточная политика Брандта не достигла бы своей цели, особенно по вопросу Берлина.

— В Германии вас считают очень неоднозначным политиком. Когда Боннский университет захотел назвать вашим именем кафедру, студенты запротестовали. Были ли вы разочарованы, или хотя бы немного раздражены?

Я ценю оказанную мне честь. Я не просил об этом, и меня известили только после того, как кафедре присвоили мое имя. Я не хочу участвовать в этой дискуссии, это дело немецких ведомств. Я думаю, что Германия должна была либо сделать это ради себя, либо не делать этого, исходя из собственных соображений.

— Господин Киссинджер, спасибо вам за это интервью.

Справка Накануне.RU: Глен Бек - американский консерватор, журналист, радио- и телеведущий, политический комментатор, писатель, предприниматель. В своей авторской телепрограмме на Blaze TV назвал Александра Дугина тем, кто среди прочих, включая некоторых ученых-политологов, давал советы Путину. Он также указывал (телепрограмма вышла в январе 2015 года)  на влиятельность Дугина, называя его "советником Путина" и человеком, который "управляет Московским государственным университетом". Между тем скандал с исключением Дугина из числа преподавателей и увольнением его из МГУ прошел еще летом 2014 года.
Санкции предполагают заморозку всех моих счетов и имущества на территории США, но у меня нет там ни имущества, ни денег, поэтому это меня не касается. Однако с другой стороны, эти же санкции могут распространяться на тех, кто разделяет мои взгляды в Европе и США, и если я лично ничего не теряю, то мои единомышленники могут понести ощутимый урон. Другой момент - наши сайты. У нас очень много сайтов, часть их зарегистрирована в западных доменных зонах. Думаю, стоит ожидать, что в любой момент мне могут отключить и аккаунты в соцсетях. Если бы я был бизнесменом, это бы ударило меня по карману, но поскольку я философ и идеолог, то санкции бьют по мне философски и идеологически.
Тут еще надо понимать, что поскольку никто не знает или не понимает до конца, в чем меня обвиняют, то это еще и чревато экстрадицией. Грубо говоря, стоит мне появиться в другой стране, которая пусть даже и не вводила прямых санкций против меня, но имеет договор об экстрадиции, США получают возможность, задействовав свои каналы в чужих спецслужбах, перевезти меня на свою территорию. Ведь никто, еще раз повторюсь, не знает, в чем меня обвиняют - просто санкции - и санкции.
Тем более, что речь идет о most dangerous man in the world, как назвал меня тот же Глен Бек. Эдакий индекс, присвоенный мне одним из крупнейших телекомментаторов США. Я со своей стороны понимаю, что это выглядит немножко странно. Я вот не считаю сам себя самым опасным человеком в мире, видимо, они решили привить мне еще и манию величия.

Вопрос: Среди тех, кто попал под санкции, принято почему-то выражать радость по этому поводу, а как Вы отнеслись к этой новости?
Александр Дугин: Многие любят у нас говорить, что рады санкциям, как некому признанию их заслуг. Лично я не знаю, может быть, кому-то так и видится, но я в рамках своей философской деятельности вижу, что это достаточно эффективный удар по моим идеям, которые я с большой тщательностью выстраивал, пользуясь в этой работе, не буду тут скрывать, демократическими основами западного общества, среди которых есть декларация плюрализма мнений и свободы слова. Как наши либералы пользуются принципом свободы слова для того, чтобы бороться с пророссийскими позициями внутри нашей страны, так и я симметрично вел себя на Западе. Но, как видите, когда интенсивность моей деятельности и деятельности тысяч людей, ведь мои идеи были подхвачены очень серьезными интеллектуалами и справа и слева на Западе, выросла, то это привело к тому, что включилась цензура.
Вопрос: Как Вы думаете, за что Вас включили в санкционный список?
Александр Дугин: Почему я, точно я не знаю. Есть только гипотезы и подозрения, истинной причины введения санкций в отношении меня мне никто не сообщил. Я могу сказать только то, что за последний год на Западе практически на всех европейских языках вышла серия моих книг о четвертой политической теории и теории многополярного мира, были и другие, но эти, мне кажется, главные, поскольку именно эти книги получили широкое распространение в разных странах, в том числе и в США. Постепенно, видимо, начала захватывать позиции в западном обществе и идея четвертой политической теории. Успех ее, видимо, связан с тем, что это критика либерализма, основанная не на марксизме или фашизме, т.е. на старых антилиберальных теориях, а на новом подходе. Именно это делает из идей серьезную модель оппозиции американской идеологической гегемонии.
По крайней мере, так я себе объяснял, почему в какой-то момент я стал получать просто какое-то бешеное количество приглашений выступить с докладом или лекцией от самых разных западных университетов. Я даже составил несколько программ. Кроме того, в этом году у меня было несколько важных дискуссий на Западе с идеологами либерализма, например, с тем же Френсисом Фукуямой. Я думаю, что власти США увидели, что интерес к идеологии четвертой политической теории принимает опасный размах. Конечно, объективно в ней заинтересована и Россия, но я постарался построить ее без привязки к России. Это самостоятельная идеология, которая легко может существовать вне России. А это, похоже, гораздо опаснее обычной пристрастной пропаганды позиции России по Украине или по другим позициям, это можно было бы легко нейтрализовать. Мои же идеи вызвали серьезный резонанс даже в тех средах западного интеллектуального сообщества, в которых принято враждебное отношение к России.
Вопрос: Может быть так, что США ограничили Вас в правах не как философа и общественного деятеля, а как должностное лицо? В западной прессе не раз и не два появлялась информация, что Вы являетесь неким лицом, приближенным к Путину, Глен Бек, которого Вы упомянули, прямо называл Вас "советником Путина".
Александр Дугин: Вводить санкции по передовицам газет, после чтения литературы и колонок журналистов - как-то несолидно для крупной державы. Мало ли слухов о людях ходит. Мне кажется, что эта гипотеза маловероятна. Ведь если только представить, что мировой гегемон - США - основывается в своих решениях на нелепых слухах, то можно дойти до того, что мы вообще имеем вместо США какой-то блеф и слухи. Нет, это несерьезно, а я думаю, что все серьезно. Они по-настоящему боятся идей. Сегодня либерализм, справившись с националистической критикой и коммунистической критикой, оказался совершенно не готов к тому, чтобы отстаивать свои взгляды перед системным опровержением его постулатов, перед теорией, которая построена на основе логических предпосылок и все выводы которой научны. Это просто критическая теория XXI века. Почему был признан в свое время марксизм? Потому что он не был эмоциональным набором символов и знаков, а выстраивался с соблюдением основных логических правил. Четвертая политическая теория, над которой я работаю уже 10 лет, выстроена по тем же критериям. Это отрицание либерализма, но не с марксистской и не с националистической позиций. Это не только мой труд, это работа целой группы людей по всему миру, кстати. Я думаю, что это объявление нам, нашей философской группе, войны. Мы объявили войну теоретическому либерализму, а либерализм в ответ подверг нас санкциям.
Вопрос: Вы уже упомянули о появлении цензуры в США и Европе, но случай с Вами удивителен, на Западе ведь не преследуют даже идеологов терроризма. Они спокойно сидят и пишут воззвания из Лондона и Амстердама.
Александр Дугин: Во-первых, мне не очень нравится сравнение с идеологами терроризма. Давайте для начала отметим, что за идеологию действительно, по идее, не преследуют в принципе никого. Вообще. Даже идеологов терроризма, или идеологов фашизма или коммунизма - двух тоталитарных идеологий, которые на плохом счету на Западе. Марксисты, которые являются тоталитарной идеологией, открыто призывающей к насилию посредством классовой борьбы, всегда имеют иммунитет в либеральном мире. А ведь кто такой классический марксист, если не человек, который разделяет теорию классовой борьбы - призывает к насилию и социальной розни. В этом же основная идея пролетарской революции Маркса. Но к этим людям, если они не совершают преступлений, относятся с точки зрения презумпции невиновности. Их не судят за идеи. Идеологов третьего пути - крайнего национализма, там хоть ситуация и более серьезная, чем с марксистами - их стараются изолировать от общества. Но и в их случае, пока они не уличены в совершении конкретных преступлений, на них тоже распространяется действие презумпции невиновности. Правда в их отношении законы действуют жестче, хотя сами они куда мягче марксистов, ну это просто по факту если смотреть.
А вот санкции за четвертую политическую теорию, за теорию многополярного мира, за критику современной гегемонии - такого просто не было. Даже если бы я был представителем экстремистской секты или организации, даже в этом случае преследовать за взгляды и идеи странно. Но надо учесть, что мои идеи и взгляды выражены научным образом, предельно корректно, что они являются антирасистскими и демократическими, причем в широчайшем смысле, ведь многополярный мир предполагает множество цивилизаций, выстроенных вне иерархий, и противостоит национализму и расизму во всех их формах. За подобного рода идеи, которые не марксистские и не националистические, раньше точно не было прецедента гонений. Поэтому мне кажется, что следует на это обратить внимание.
Я хочу привести интересный пример. В 2005 году я ездил в США по официальному приглашению института Хопкинса, а фактически Госдепа, и дискутировал там с Френсисом Фукуямой и Бжезинским. Когда в посольстве меня спросили о том, зачем я еду в Америку, я прямо ответил, что еду критиковать американскую гегемонию и однополярный мир, которые, как считаю я, есть зло. Меня поблагодарили и улыбнулись. И мне всегда казалось, что это и есть абсолютно нормально. Ведь и к нам, в Россию, приезжают оппоненты. Например, Збигнев Бжезинский встречался с президентом Медведевым. Ярый ненавистник нашей страны принимался в нашей стране в Кремле. Перед ним расстилали ковровую дорожку, хотя это уже, конечно, был перебор. Но если уж оппонент к нам едет поговорить и подискутировать, отчего его не принять, если он не везет с собой бомбу. Поэтому я был очень удивлен решением США. Ведь ничто не изменилось в моей позиции с 2005 года, я как был сторонником патриотического курса, так и остался. Изменилось только то, что идеи, которые раньше были совсем "маргинальные" и неизвестные, как мои идеи евразийства, четвертой политической теории и многополярного мира, начинают захватывать западное общество.
Вопрос: Это же, кстати, не первый Ваш санкционный список, Вас же еще летом уволили из МГУ за реакцию "определенных кругов" на позицию по Новороссии? И хотя это произошло летом, но в США Вы при этом еще слывете госсоветником и куратором Московского университета.
Александр Дугин: Очень интересный вопрос. Под санкциями в России находится немало высокопоставленных людей. Может, их тоже выгнать с работы? Тимченко, например, и все остальных. Это, кстати, мысль. Ведь если российская система - часть общего глобального и либерального, то всех, кого Запад объявляет врагом, следовало бы как минимум выгонять с работы. Но мне пока кажется, что даже если это и так, то в целом, люди, которые попадают под санкции, никак не расплачиваются за это внутри России. Пока это так. Может быть потому, что под санкциями, в основном, ближайшее окружение Путина. Среди интеллектуалов я пока единственный, кто под санкциями. Посмотрим, что будет.
Из МГУ меня выгоняли с подачи украинской крайне правой неонацистской группировки, которая подняла в интернете волну возмущения моей позицией по Крыму и событиям в Новороссии и обвинила меня в несуществующих грехах. Фактически руководство МГУ пошло у них на поводу, хотя санкций тогда еще не вводили. На мой взгляд, вышло так, что они просто предварили санкции. Напрашивается мысль, что определенная часть нашего политического истеблишмента, видимо, понимая, к чему идет дело, в условиях нарастания идеологического противостояния с Западом, решила избавиться от человека, высказывающегося патриотично. Это были такие превентивные санкции.
Тут тоже есть интересный момент, когда я работал в МГУ, я сделал из четвертой политической теории, геополитики и теории многополярного мира курс для студентов. Я придал им статус научных дисциплин, разработал их, написал учебники. Все это исчезло из МГУ после моего исключения. Это тоже, как мне кажется, показательною. Интересно также, что и потоки лжи и дезинформации, которая сыпалась на меня весь прошлый год от ряда российский деятелей, также практически во всех своих тезисах совпадает с аргументацией США против меня. Более того, эти потоки лжи запускались одновременно, и было похоже, что они синхронизированы. Впрочем, если в США кампанию довели до юридического, так скажем, уровня, то в России это все пока только на уровне ругани в интернете и нескольких исков в суд.
Вопрос: Вы говорите, что санкции на Вас готовили еще полгода назад. А что произошло полгода назад?
Александр Дугин:  Было три фактора. Первый - с начала 90-х годов я писал, что Украина будет либо дружественна России, либо будет разделена. Я об этом говорил в том числе и потому, что так утверждал Бжезинский, и с его легкой руки это превратилось в одно из общих мест геополитики. И вот год назад Украина разделилась сначала на Крым и Украину, а затем еще глубже, на Западную Украину и Новороссию. Если 20 лет это восприняли очень болезненно, считая, что я склонен преувеличивать, то теперь, когда история подтвердила релевантность и обоснованность моих взглядов, это привлекло внимание к остальным моим прогнозам.
Второй момент - в мае прошлого года был создан Евразийский союз - тема, которую я продвигал свыше 20 лет. Увидев, что эти идеи начинают реализовываться, мной заинтересовались и в этом ключе.
Ну третье, самое важное, Россия стала центром геополитического противостояния гегемонии США, стала выступать довольно последовательно против либеральной идеологии, что тоже соответствовало теории многополярного мира и четвертой политической теории.
После этого меня стали травить. Кстати, не только на Западе, но и в России. Стали появляться самые разнообразные, чаще всего нелепые и абсурдные гипотезы. Я думаю, что отчасти кампания травли была вызвана духом соперничества и конкуренции, но всего этого объяснить таким образом не получится, потому что кампания эта была очень хорошо срежиссирована, она имела общий сценарий для демонизации моих взглядов и позиций, повторяла одинаковые штампы и полностью ориентировалась на небольшое количество западных "центров", которые вкидывали те или иные оскорбления. Нам удалось проследить, кто стоит в этом центре. Это некто Анри Осум, Антон Шеховцов, который раньше был в Севастополе активистом Евразийского союза молодежи, а теперь получил стипендию Сороса и уехал в Англию, и болгарский журналист Кристо Грозев. Эта троица стояла у основания всех остальных заброшенных мифов, которые потом с удовольствием тиражировала украинская пресса, отчасти грузинская, ну и в Россию эти скандалы попадали. Часть наших деятелей, некоторые из которых тоже берут деньги у Сороса, тоже этим занималась. В целом, это была слаженная кампания, в которой можно проследить, как повторялось одно и то же.
Таким образом, отвечая на вопрос, что произошло полгода назад, я могу сказать, что судя по всему, полгода назад мои теоретические взгляды вошли в резонанс с линией руководства России. Практически полный. США, видимо, не могли не отреагировать. Ну а что касается упомянутого мной Сороса, то в иностранном сегменте я совершенно точно знаю, что люди получают его деньги. Что же касается российских деятелей, то мне не хочется думать, что они это делали по указке. Я думаю, что просто из каких-то иных мотиваций. Я вполне допускаю, что они честны и не разделяют мои взгляды, и с ними можно дискутировать. Ведь критика - это то, что помогает теории состояться.
Теория будет без критики монологом. Проблема в том, что критики почему-то предпочитают говорить обо мне в режиме монолога. Кто-то из них включился в кампанию по моей травле просто, как утенок. Знаете, как за мамой уткой или курицей, птенцы могут двигаться и за любым движущимся объектом: за человеком, велосипедом, за вороной или ежом. Так или иначе люди, которые включились в эту кампанию, сейчас уже должны подумать о том, в каких играх они участвуют.
Вопрос: Правильно ли вас понимать, что Вы считаете, что внесение Вас в санкционный список Белого дома - это акция все же "на экспорт"?
Александр Дугин: Да. Фактически начался погром глобальной многополярной сети евразийства в мире, направленный на нашу политическую теорию. Фактически, Запад оказался абсолютно нетерпимым к инакомыслию.
http://www.nakanune.ru/articles/110190/ … 0jeUS.dpuf

"Заявления о том, что Венесуэла, или же любая другая южноамериканская или латиноамериканская странаможет являться угрозой для национальной безопасности США, покажутся абсолютно невероятнымидаже весьма посредственно информированному человеку", - отметили во внешнеполитическом министерстве Аргентины.
"Абсурдность и несправедливость этих обвинений" изумляют, заявили в МИД Аргентины, потому, что политические, военные, научные и экономические возможности США являются одними из самых широких в мире, поэтому делать такие заявления весьма неразумно.
"Аргентина, как и другие страны региона, полагает, что единственным путем для преодоления противоречий являются диалог и конструктивные переговоры, и отвергает любое вмешательство во внутренние дела других государств", - резюмировал аргентинский МИД.