Сегодня проходит церемония прощания для поклонников Жанны, чтобы все, кто любит этого человека и любит ее песни, могли еще раз ее увидеть, потому что не видели ее два года. Завтра самые важные дни для семьи и для меня: литургия, отпевание, похороны. Я вылетаю в Москву сегодня вечером, и это значит, что завтра мы снова с ней будем вместе. При первой возможности сюда вылетел мой отец — дедушка Платона, потому что тут находится наш ребенок и о нем тоже надо позаботиться. Он прилетел два часа назад, и вот сейчас я вылетаю в Москву. Все, что мы делали и что я сейчас продолжаю делать для нашего ребенка, мы приравнивали к одному главному правилу: то, что происходит, должно быть хорошо для Жанны, ребенка и меня. Именно поэтому в данной ситуации я считаю должным в первую очередь позаботиться о ребенке, а завтра утром быть с моей Жанной.
В СМИ врачи утверждают, что вы знали, что Жанне осталось жить всего 2 дня. Почему вы не остались в Москве?

Это ложь. Неоднократно и члены семьи, и я консультировались с врачами, которые вели Жанну на протяжении всего времени: это медики из США, Германии, России. Их было очень много. Каждый из них видел снимки, последние анализы Жанны... Многие говорили, что, похоже, мы проиграли. Однако никто из них не мог сказать, когда это произойдет, потому как на все воля Божья. При всем при этом, что бы ни происходило, в этом нет вины ребенка. О том, что я увезу Платона на море, стало известно еще месяц назад. Были оформлены визы, куплены билеты. Никто не загадывал, что все произойдет именно так. Мы прилетели сюда в воскресенье, а в понедельник Жанны не стало. Я был с этим человеком на протяжении двух лет ее болезни, и быть с ней рядом в этот момент для меня необыкновенно важно, но давайте не будем забывать о ребенке.

Произошло ужасное недоразумение, совпадение, я не знаю, как это назвать. Я, наверное, буду жалеть до конца жизни, что так совпало. Ни о каком бегстве и о том, что я забрал ребенка у Жанны, не может быть и речи.

Когда мы уезжали, Жанна была в том же состоянии, в каком она была последнюю неделю, может, даже месяц. Ничего не предвещало резкого ухудшения. Наша Жанна — боец, и все мы знали, что играем со смертью, но были уверены, что она будет бороться. Я могу поблагодарить судьбу только за то, что наш с Жанной сын остался в стороне от всех этих трагических событий. Ему два года и два месяца, ему не место на всех этих траурных церемониях.

Он понимает, что происходило с мамой?

Мы не разговаривали с ним об этом. Я сам буду говорить с ним об этом чуть-чуть позже. Сейчас не время.

Дмитрий, почему вы так долго молчали и только сейчас согласились ответить на все вопросы?

Я хочу, чтобы это понимали все, кто увидит это интервью. Два дня назад не стало самого близкого человека в моей жизни. Самого важного человека в моей жизни. Не стало матери моего ребенка. Не стало моей невесты. И, поверьте, я в последнюю очередь думал о том, кому я сейчас дам интервью. Это эмоциональное, простите меня, но я должен об этом сказать. Я думал об этом в последнюю очередь. Мы с Жанной всегда придерживались очень простого правила: не делать из нашей жизни шоу, не делать это достоянием общественности. Да, сейчас я остался один, но я по-прежнему верен этому правилу. Мы не афишировали наши отношения, мы не делали из этого скандалов, сплетен, не просили нас фотографировать — нам это было не нужно.
Российские врачи утверждают, что вы не хотели лечить Жанну за деньги, а предлагали лечить ее бесплатно и хотели сэкономить на лекарствах. С чем связаны их обвинения?

Мне не за что оправдываться. Во-первых, все финансовые взаимоотношения с клиниками находятся в руках отца Жанны, и именно он распоряжается сейчас теми деньгами, которые были собраны на имя Жанны благодаря Первому каналу и «Русфонду».

Ситуация заключается в следующем: самый первый раз я имел разговор с врачами в России полтора года назад, зимой. И в первую очередь я должен им сказать спасибо за отзывчивость и за то, что они меня приняли. Это специалисты и медики из клиники имени Бурденко и специалисты на Каширском шоссе — этих врачей очень много, я не буду перечислять каждого из них.

Но самое первое, что сказали мне эти люди: «Произошла трагедия. Все, что мы можем для вас сделать, — это организовать уход Жанны». Они не сказали мне о том, как можно ей помочь, какие шансы у нас есть на то, чтобы произошло чудо. Они заговорили со мной о ее кончине. Этот ответ меня не устроил, и мне пришлось искать ответы у врачей за границей. В России мне задавали вопрос: «Как вы хотите, чтобы ушла Жанна — быстро и без мучений или долго и она мучилась?» Я не был готов к этим вопросам и не был готов на них отвечать. Именно поэтому мне пришлось искать помощи для Жанны за границей. И если в России нам говорили: «Смиритесь!», за границей нам говорили: «Мы попробуем что-нибудь сделать!»

Мы выиграли для этого человека два года жизни, когда большинство с этим диагнозом живут гораздо меньше. Это лечение стоит безумных денег. Последние инъекции, которые были прописаны Жанне, их невозможно достать в России, их невозможно достать в Европе. Они продаются исключительно в Соединенных Штатах Америки и Израиле. Это экспериментальный препарат под названием «Апдива». Один укол этого препарата стоит порядка десяти тысяч евро и каждый должен проходить один раз в неделю или один раз в две недели. Если ей станет лучше — один раз в три недели. Посчитайте, какие это деньги. И любых собранных денег, мы должны это понимать, может быть недостаточно для того, чтобы продолжать жизнь.

Если передо мной или кем-то другим стоял вопрос не сэкономить, а попытаться получить это лекарство бесплатно, я уверен, что этим шансом воспользовался бы каждый. Этот препарат производит компания «Бристол Майерс» и, как я сказал, купить этот препарат в России невозможно. Но его можно получить бесплатно в рамках клинических программ, которые проводит сама эта компания при помощи госпиталей по всему миру. Благодаря Елене Васильевне Малышевой у меня состоялся разговор с министром здравоохранения РФ и с ее помощниками. Они сказали мне, что необходимо сделать попытку обратиться при помощи клиник, в которые обращалась Жанна в России, в эту компанию с просьбой включить ее в программы клинических исследований. Так можно было бы получить лекарства бесплатно. Именно на этом я настаивал. Если у нас есть возможность это лекарство получить, мы должны использовать этот шанс — на этом я настаивал.

Нам отказали, и мы этот препарат приобретали за те средства, которые были собраны «Русфондом». Должен ли я был попробовать это сделать? Да, должен! Я попробовал и, к сожалению, ничего не получилось. Почему я стал рассказывать о моей встрече с врачами в России? Я оказался в ситуации, когда был вынужден ставить под сомнение решение. Именно поэтому я выступал своеобразным буфером между теми врачами, которые вели Жанну в Америке, и теми врачами, которые выполняли волю американских врачей в России. Мне необходимо было их помирить. Конечно, у каждого из этих врачей было собственное мнение и взгляд на лечение. Моя задача была все это сопоставить. Если кто-то из врачей здесь, в России, отнесся к этому с непониманием, то я сожалею. Но у меня есть главный приоритет — моя жена, моя Жанна. Все остальное меня не беспокоит.
Отец Жанны в интервью неоднократно говорил, что он хотел бы, чтобы вы оставляли ему ребенка хотя бы на выходные. Почему он сомневается, что вы будете это делать?

Я безмерно благодарен, в первую очередь, маме Жанны — Ольге. Все те два года, пока мы с Жанной переезжали из госпиталя в госпиталь, с одной медицинской койки на другую, вместе переезжали, потому что лежала она и рядом лежал я... все это время именно Ольга воспитывала и занималась нашим ребенком. Она его вторая мама. Нашему Платону выпала такая судьба, и его мама ушла, когда ему только исполнилось два года и два месяца.

Больше всего я хочу, чтобы мой мальчик был окружен любовью. У Платона есть две замечательные бабушки и два замечательных дедушки, и нас всех объединяет главное — мы все любим этого мальчика. Мы все будем рядом с ним, и ни о чем другом не может быть и речи. Я вам говорил о нашем правиле: должно быть хорошо мне, Жанне и Платону. Платона любят, и я не считаю этот вопрос уместным. Все будет в порядке.

Дмитрий, как вы думаете, почему такое большое количество критики свалилось в эти последние два дня? Обсуждают, что вы уехали, что не давали деньги на врачей, почему все обстоятельства так сыграли против вас?

Я затрудняюсь ответить. Я хочу, чтобы меня услышали. Я не ищу в происходящем справедливости, признания. Я знаю о том, что многие говорят, что я пользуюсь этой ситуацией для саморекламы. Все, что я делал и делаю, было только для того, чтобы спасти человека, которого я люблю. Все остальное мне сейчас безразлично.

Вы никогда не теряли надежды?

Нам сразу сказали, что мы играем со смертью. Но вы знаете, чудеса случаются. Я считаю, то, что произошло с нами, это чудо. И оно произошло во многом благодаря вере — не только моей, не только семьи, не только врачей. Давайте вспомним всех тех миллионов человек по всему миру, которые, не только когда стало известно о болезни Жанны, а на протяжении всего времени собирали деньги, молились о ней, желали ей здоровья и добра. Они останавливали нас на улице и говорили: «Ребята, у вас все получится!» И эти два года, которые прожила Жанна после того, как ей поставили диагноз, — заслуга этих людей, заслуга веры, заслуга коллективной молитвы. Терял ли я веру? Нет, я не думаю.
А сама Жанна?

Знаете, у нее есть потрясающее качество ко всему относиться немножко с иронией. Она часто говорила: «Ну и ладно!»

Вы назвали в начале нашего разговора Жанну своей невестой. Вы действительно сделали ей предложение?

На ее прошлый день рождения я долго думал, какой сделать ей подарок. Мы много раз говорили с ней про свадьбу, но мы сразу договорились, чтобы это было красиво. Мы хотели, чтобы на ней было красивое платье, чтобы у нее была красивая свадебная прическа. Для нас главное — провести этот день так, как мы его представляли. Поэтому мы решили сделать это чуть-чуть попозже. Было бы здорово собрать наших друзей, самых-самых близких людей. И уехать куда-нибудь подальше, чтобы вдвоем провести этот праздник. Мы ждали, когда все образуется. Мы много раз говорили об этом. В ее прошлый день рождения я сделал ей предложение и мы обменялись кольцами. И Жанна сказала мне «Да!».
Отец Жанны рассказывал, какие для нее сложными вышли последние месяцы жизни. Он намекнул в своих интервью, что в это время она была уже не Жанной, что она ушла уже давно. Чувствовали ли вы это? Тяжело ли было это переживать этот момент?

Жанна очень менялась на протяжении всей болезни. Мы понимали, что что-то меняется. Не все из этого можно объяснить словами, это ощущения. Да, она была другой, может быть, внешне, может быть, в каких-то своих поступках. Но я верю в другие вещи: в душу, в то, какой мы ее знаем и какой мы ее любим. Все остальное — внешнее, и я не придаю этому значение.

Я не переставал держать ее за руку, с ней разговаривать, рассказывать ей, что вытворил Платон, куда мы ездили. Да, какие-то вещи меняются. Я знаю, что мы все умрем. Но есть вещи, которые гораздо важнее. Поэтому какое это имеет значение? Я все равно по-прежнему считаю, что она рядом.

Ей удалось побыть с Платоном какое-то время, когда она была в сознании?

Да, конечно, она была с Платоном. И я благодарен за эти два года, потому что она видела, как растет ее сын.

Дмитрий, очевидно, что вам тяжело. И все же, что вы сейчас чувствуете, о чем вы думаете?

Я меньше всего сейчас хочу пафосных слов и пафосных речей. Я не создан для этого, для того, чтобы говорить такие вещи. Ну, наверное, я сейчас уже могу об этом сказать — мы были с Жанной и в радости, и в печали. Мы были с Жанной и в здравии, и в болезни. Это именно те отношения, которые проповедует человечество. Об этом можно мечтать, но так можно жить. И я счастлив, что в моей жизни есть этот человек. Я счастлив, что мы разделили эту судьбу, мы разделили эту ответственность. Я безмерно благодарен ей. И я счастлив, что она у меня есть.