Говорить про упавший рубль как про отдельную беду отдельно взятой страны, мягко говоря, некорректно. Когда на планете разворачиваются столь очевидные шоковые события, приобретающие массовый характер, наивно полагать, что наши проблемы с этим никак не связаны и их можно решить, не выходя за рамки собственной экономики. Поэтому то, что сейчас пытаются сделать многие финансисты и даже чиновники — а именно свести все к тому, что для поддержки рубля ЦБ снова должен поднять учетную ставку, — можно считать либо недалекостью ума, либо намеренной диверсией.
Чтобы понять, что может помочь решить проблему — в нашем случае это девальвация, — для начала надо выявить все факторы, провоцирующие ее существование, и установить, есть ли между ними причинно-следственные связи. Начнем по порядку.
Одним из ключевых факторов, определяющих нестабильное состояние нынешней финансовой системы, является общее количество денег в мире. Есть такое понятие — денежная масса, или, как говорят финансисты, М2. Она отражает общее количество денег, находящихся в обороте; всех, как наличных, так и электронных. В целом по миру она составляет $71,5 трлн, из которых $70,4 трлн принадлежит экономикам 50 крупнейших стран. В том числе: Китаю — $22 трлн, США — около $12 трлн, Германии — $2,8 трлн, Великобритании — $2,4 трлн, Франции — $1,9 трлн, Италии — $1,4 трлн, Испании — $1,1 трлн и, наконец, России — $0,58 трлн. У КНР денег фактически столько же, сколько у США и Евросоюза, вместе взятых (в сумме $23 трлн). Причем всего шесть лет назад их в Поднебесной было в два раза меньше, то есть за это время Пекин, что называется, «создал еще одни Соединенные Штаты», по крайней мере в смысле финансов.
А теперь представьте, что у всех этих очевидно богатых деньгами государств проблем отнюдь не меньше, чем у нас. Взять те же фондовые рынки: к настоящему моменту они уже обвалились в Китае, США, Южной Корее, Японии; в целом катастрофическое падение наблюдается в 23 странах. Например, в Турции — на 22%, в Южной Корее — на 24%, на Тайване — на 25%, в Польше — на 26%. Информационные агентства об этом писали мало, потому как по сравнению с просадкой американского Доу-Джонса на 5,8%, что вызвало испарение триллиона долларов, вся экономика какого-нибудь Марокко выглядит исчезающе малой величиной.
Вот и общий объем денежной массы в нашей стране крайне мал на фоне совокупных монетарных ресурсов перечисленных государств. Уже одно это убедительно показывает, насколько скромны возможности нашего Центробанка в плане влияния на равновесие российской финансовой системы, тесно связанной с глобальным денежным рынком. А ведь в этом громадном «котле» варится немало более крупных, чем наша, экономик, каждая из которых самостоятельно воспроизводит деньги, тем самым постоянно провоцируя те или иные перекосы во взаимных курсах. Уже к 80-м годам ХХ века финансовая глобализация свершилась как факт, и с тех пор вся разношерстная денежная масса, периодически пополняемая «допечаткой» то одной, то другой валюты, практически свободно гуляет по планете.
Естественно, у кого-то доля в этой массе больше, у кого-то меньше, но делиться своей долей с другими обычно не хочет никто. Одной из ключевых причин идущей сейчас экономической, да и вообще глобальной войны является вовсе не пресловутое противостояние России и США. На самом деле основная цель объединенного Запада — не допустить массового прорыва китайских денег за пределы Поднебесной. Пока что их утечки невелики. По данным Государственного комитета по развитию и реформе КНР, в текущем году Китай планирует вложить в экономики других стран сумму, эквивалентную примерно $113 млрд, а к 2020 году — до $500 млрд, что составляет всего 2,2% от его М2. Однако, учитывая серьезный финансовый перегрев китайской экономики, страна относительно легко может выплеснуть на мировой рынок до 10–15% своей денежной массы, а это уже $3,5 трлн, или четверть всех денег США. Не удивительно, что Вашингтон видит в такой перспективе угрозу своему глобальному доминированию.
Один пишем, треть в уме
В рамках западной экономической модели принято считать, что инвестиции — это всегда хорошо. Это подъем экономики, рост индексов и новые рабочие места. Когда-то, в самом начале, именно так оно все и было. Приходившие инвесторы вкладывали деньги в рытье новых каналов, строительство заводов и фабрик, но с тех пор многое изменилось. Термин «инвестиции» значительно утратил свой первоначальный смысл.
Это хорошо видно на примере США. Там есть такой индекс — S&P-500, отражающий совокупную капитализацию пяти сотен крупнейших корпораций Америки. С 2011 года по настоящее время он вырос вдвое, в то время как объем промышленного производства США увеличился всего на 32%. В переводе на русский сие означает, что из каждого нового доллара, появившегося (или напечатанного) в американской экономике, только треть вкладывалась в создание чего-либо материального (новых заводов, фабрик, расширения производства товаров), остальные две трети уходили на биржу для спекулятивной скупки акций.
Причем это далеко не только чисто американская проблема. Подобный эффект, даже в еще более ярко выраженной форме, наблюдается всюду, куда добралась западная экономическая модель. С тех пор как в эти игры начал играть Китай, его фондовая капитализация возросла в шесть раз за шесть лет, в то время как объем промпроизводства повысился лишь на 7%. В России за десять лет рост составил 32% по промышленности и в 21 раз по индексу ММВБ.
Спекулятивное доминирование в инвестициях оборачивается прогрессирующим расхождением оценок производительности реального сектора с элементарным здравым смыслом. Широко известен недавний случай с отчетностью Apple. Из нее следовало, что у «Яблока» бизнес идет хорошо. Однако на рынке сочли, что этого «хорошо» недостаточно, что темпы роста компании замедляются, а значит, самое время начать продавать акции, пока они всерьез не обесценились. В результате капитализация Apple всего за один день сократилась на $66 млрд. И так ведут себя все спекулянты. На одних только новостях о возможном начале снижения объемов промпроизводства в КНР в течение июля с рынка ушли 55 тысяч трейдеров, чей совокупный капитал в акциях китайских предприятий оценивался в $88 млрд.
Это происходит повсюду: в Гонконге, Лондоне, Берлине, Нью-Йорке, Москве. И главная беда заключается в том, что все происходящее на фондовых биржах давно не имеет никакого отношения к реальной материальной стоимости компаний и произведенных ими товаров и услуг, но тем не менее оказывает сильнейшее влияние на экономику и на нашу жизнь.
Покупать до потери пульса
Все это происходит потому, что в мире стало слишком много денег и слишком мало активов, в которые их стоит вкладывать. Фонды, банки, компании накопили на счетах колоссальное количество средств, но в реальную экономику они не инвестируются и лежат мертвым грузом либо пускаются в спекуляции, еще больше раздувая мировую М2.
Взять ту же корпорацию Apple. У нее таких «мертвых» денег $178 млрд. Почему она их не вкладывает? Не во что! Произвести еще 10 млн iPhone 6 (столько их продано за 2014 год), конечно, можно, только зачем? Все, кто хотел и мог их купить, уже это сделали. Процессы глобализации приблизились к исчерпанию емкости потребительских рынков.
Много веков подряд мир существовал в условиях нескончаемого дефицита всего и вся. Считалось, что, сколько бы вы ни произвели товаров, они все равно будут проданы. Чуть дороже или дешевле — это уже частности. Главное, что произвести что-либо являлось куда более важной задачей, чем это что-либо реализовать. Однако промышленная революция, переход на конвейерное производство, внедрение новых технологий и повышение производительности труда постепенно изменили ситуацию. Предложение стало обгонять спрос и приводить к первым кризисам перепроизводства, из чего конструкторы западной экономической модели сделали простой вывод: чтобы рынок продолжал работать, требуется стимулировать спрос, то есть придумать и запустить механизм снабжения потребителя новыми деньгами. Источник денег роли не играл.
Как кредит стал современным рабством
Тогда к мировой экономике и подключился печатный станок. И началось резкое разрастание денежной массы. «Печатники» свято верили, что потребление может являться таким же столпом экономики, как промышленность или сельское хозяйство. Более того, внутреннее потребление способно обеспечить еще и экономическую безопасность страны, так как позволяет ее экономике меньше зависеть от внешней торговли.
С одной стороны, это действительно так. Доля потребления в ведущих экономически развитых странах сегодня формирует до половины их ВВП. Но, с другой стороны, это является капканом, из которого в рамках западной экономической модели больше нет выхода. Если прекратить выдачу кредитов, это приведет к снижению объемов потребления, а значит, к снижению ВВП. А если потребовать еще и вернуть ранее выданные долги, то экономика рухнет совсем.
Так, в Великобритании внешний долг составляет 396% к ее ВВП за 2013 год. Чтобы его выплатить, вся страна должна бесплатно трудиться на протяжении четырех лет, при этом не тратя ни копейки даже на еду. И это лишь один пример из многих. Огромное количество стран и отдельных бизнес-субъектов накопили такие долги, которые, совершенно очевидно, уже не могут быть погашены никогда.
Общая сумма мирового внешнего долга составляет 98% от мирового ВВП. Общий долг нефинансового сектора (население + бизнес + государство) в пересчете на одного (!) работника составляет: в США — $250 тысяч; в ЕС — $207 тысяч; в Великобритании — $252 тысячи; в Японии — $267 тысяч. Тем временем чистый (то есть за вычетом налогов и прочих обязательных платежей вроде страховки) среднегодовой доход работника составляет $40–43 тысячи.
Таким образом, разговоры насчет возможного решения ФРС США относительно перспектив повышения учетной ставки с нынешних 0,25%, в общем, являются беспредметными, как, впрочем, и разговоры об учетной ставке нашего ЦБ. Формально — да, Америка действительно находится между Сциллой и Харибдой. Чтобы продлить трепыхания своей экономики, она должна не только сохранить ставку низкой, но запустить еще одну программу QE (то есть печатать деньги) минимум на $2 трлн. Однако ценой этого будет смерть американской пенсионной системы, доходы которой прямо зависят от размера учетной ставки ФРС. Сегодня из-за ее низкого значения пенсионные фонды имеют растущее отрицательное сальдо платежного баланса, то есть приближаются к банкротству. А это примерно 20 млн пенсионеров, которые останутся без средств к существованию. Получается, что ставку необходимо поднять. Но в этом случае рушатся банковская и кредитная системы, еще сильнее проседают фондовые индексы, а затем — безработица, кризис потребления, кризис экономики. По мнению Марка Фабера, одного из самых успешных инвестбанкиров США, величина падения фондового рынка Америки может запросто достигнуть 40%.
Российский курс в штормовом океане
В общем, каким бы ни оказалось решение ФРС на ближайшей сессии 16–17 сентября, очевидно, что оно не отменит глубинных, системных, то есть основополагающих проблем западной экономической модели, сегодня проявляющих себя во всей их кризисной красе. То же самое касается любых решений монетарных и политических властей Евросоюза, БРИКС или государств АТР. Так что вопрос лежит не столько в компетенции экономики, сколько политики. И это делает бесперспективным любое экономическое прогнозирование, например возможных курсов рубля к доллару или евро. Слишком много значащих факторов и еще больше вариантов их взаимного сочетания.
Запустит ФРС QE4 на $2 трлн или нет? Китай в рамках антикризисных мер уже напечатал новых денег за одно утро понедельника на $27 млрд. Как долго и в каком объеме он намерен повторять этот прием в дальнейшем? Пекин разрешил покупать акции на бирже своим пенсионным фондам, что раньше категорически запрещалось регулятором. Если это не остановит падение, то допустит ли он их разорение или компенсирует потери из своих ЗВР? И так далее. Подобных вопросов сегодня множество, и, поскольку по большей части они решаются, исходя из политических соображений, а не из экономической целесообразности, говорить следует не о частности вроде учетной ставки ЦБ РФ, а прежде всего о выборе генерального стратегического курса России в надвигающемся экономическом идеальном шторме.
Только не на Запад
Но пока внятного, очевидного и простого решения нет. К тому же некоторая часть правящей элиты все еще пытается его найти в рамках все той же западной экономической модели. В частности, нам предлагают такие традиционные «западные» решения, как: кардинально урезать госрасходы (примерно на 400 млрд рублей в год), в том числе сократить индексацию зарплат и пенсий; прекратить финансирование обширного списка «лишних» госпроектов; начать брать средства из Фонда национального благосостояния; и, наконец, запустить собственный печатный станок.
Предлагаемые меры, в общем, может, и правильны — жить надо по средствам, и, если падают доходы, следует сокращать расходы, а эмиссией денег поддерживать потребительский спрос. Но правильными они выглядят лишь в рамках западной экономической модели, системность ошибки в конструкции которой как раз и привела к этому кризису.
К тому же наша экономика от западной отличается кардинально, поэтому одни и те же «лекарства» априори не могут нам подойти. Это в США и Европе расходы бюджета формируют около 43,6–50% ВВП, а в России их доля не превышает 17%, то есть бездумный перенос западной экономической логики на наши реалии приводит к тому, что ключевые задачи экономической политики формулируются неверно. Спасать-то следует не сам бюджет как таковой, а те самые 83% ВВП, которые создаются реальным сектором, потому как именно они в итоге и формируют бюджет.
Это как в детской поговорке: не «ветер дует потому, что деревья качаются», а «деревья качаются потому, что дует ветер». Сокращение бюджетных расходов, особенно в части финансирования крупных проектов, вкупе с прочими ограничениями финансового характера в конечном итоге приведут лишь к еще большему сжатию экономики в целом. Следовательно, к сокращению налоговых поступлений, снижению зарплат (а значит, и покупательской способности населения) и росту инфляции, то есть росту цен на товары и услуги. Стало быть, они усилят негативное действие именно тех факторов, возникновение которых и называется кризисом.
Это все равно что тушить пожар бензином. Причем роль бензинового шланга будет исполнять печатный станок. Как уже говорилось выше, из каждого вливаемого в нынешнюю экономику рубля до реального сектора добирается максимум тридцать копеек, а в условиях кризиса и того меньше. Все остальное неизбежно оказывается вовлечено в спекулятивную игру на бирже. Впрочем, «Русская планета» уже писала об этом в материале «Деньги есть. Ума бы надо».
Не «откуда взять?», а «как потратить?»
Как показывают примеры истории, уж коль деньги все равно придется сжигать в топке инфляции, лучше это делать с пользой. Прежде всего, путем расширения строительства масштабных инфраструктурных проектов. Дорог. Мостов. Электро- и теплогенерации. Технического и технологического перевооружения промышленности. Тем более у нас вроде как санкционная война, посему для импортозамещения работы просто поле непаханое.
Чудес на свете не бывает. К тому же мудрые книги учат, что на бога надейся, а коня все равно привязывай. Конечно, кризис экономику затронет и вызовет негативные явления в виде сокращения зарплат, персонала, общих расходов. Но эта стратегия сможет создать значительное количество новых рабочих мест для обеспечения занятости и тем самым борьбы с безработицей. А занятость — это не только сама работа или налоговая база, это еще зарплаты, стабильность, уверенность в будущем и, стало быть, социальное спокойствие, что особенно важно в непростые кризисные времена. Заодно, пока обстановка будет проясняться до более предсказуемого и понятного состояния, мы сможем решить некоторую часть внутренних проблем. Например, с жильем, дорогами и развитием промышленности. Это куда полезнее, чем просто выбрасывать деньги на кризисный ветер.
Тут самое время вспомнить, что в Китае слово «кризис» обозначается сочетанием двух иероглифов. Один означает «опасность», второй — «шанс». С опасностью кризиса мы уже поделать не можем ничего, не в наших силах его предотвратить. Но вот подворачивающимся шансом на успех мы воспользоваться просто обязаны.
