Два с половиной года он раздавал безбилетникам и джентльменам, которые уступают места «заслуженным жителям города» (так он называет пенсионеров, инвалидов и беременных женщин), сладости и оплачивал за них проезд своей картой. Во время сочинской Олимпиады Виктор Петрович помимо остановок объявлял сводки о спортивных победах. В Новый год ходил в салоне в костюме Деда Мороза. Своим пассажирам говорил спасибо на 79 языках. И они платили ему взаимностью — за годы работы Виктор Лукьянов собрал целый двухтомник благодарностей.
На работу Виктор Петрович ходил как на праздник: белоснежная рубашка, галстук, брюки выглажены, усы подкручены. Но настроение ему пытались испортить практически каждый день: его невзлюбили вахтерши на проходной — просто за его внешний вид, поведение, за то, что он приезжал на велосипеде. Кондуктор, майор запаса, отдавший Родине 28 лет, настолько устал постоянно слышать в свой адрес «идиот», «дебил» и «в дурдом иди», что в один день просто пошел и написал заявление по собственному желанию.
Новость о том, что лучший кондуктор Петербурга уходит, мгновенно облетела социальные сети и СМИ. Интернету удалось «отвоевать» Виктора Петровича: в его поддержку высказалось такое множество людей, что руководство петербургского Горэлектротранса встретилось с Лукьяновым и попросило его остаться. Недружелюбных коллег кондуктора могут привлечь к ответственности, если в ходе разбирательства выяснится, что они вели себя недопустимо.

"Его восстановили на работе, увеличили зарплату,  тех, с кем был конфликт, уволили" - написал "единоросс" Сидякин в Твиттере. Ранее 25 августа обратил внимание на ситуацию спортивный комментатор Васили Уткин.

Знаю я этого кондуктора, часто с ним ездила. Маршрут идет от Балтийского вокзала через весь центр.

Она вообще не воспринимала ни одного его слова — даже в реальной жизни. Яростный, неистовый, идущий напролом, живущий на последнем дыхании, он пугал ее своей безудержной страстью. Ее не трогала его собачья преданность, ее не подкупала его слава. Ее сердце осталось равнодушным. И Маяковский уехал в Москву один.
От этой мгновенно вспыхнувшей и не состоявшейся любви ему осталась тайная печаль, а нам — волшебное стихотворение «Письмо Татьяне Яковлевой» со словами: «Я все равно тебя когда-нибудь возьму — Одну или вдвоем с Парижем!»
Ей остались цветы. Или вернее — Цветы. Весь свой гонорар за парижские выступления Владимир Маяковский положил в банк на счет известной парижской цветочной фирмы с единственным условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов — гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз, орхидей, астр или хризантем. Парижская фирма с солидным именем четко выполняла указания сумасбродного клиента — и с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны Яковлевой стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: «От Маяковского». Его не стало в 1930 году — это известие ошеломило ее, как удар неожиданной силы. Она уже привыкла к тому, что он регулярно вторгается в ее жизнь, она уже привыкла знать, что он где-то есть и шлет ей цветы. Они не виделись, но факт существования человека, который так ее любит, влиял на все происходящее с ней: так Луна в той или иной степени влияет на все, живущее на Земле, только потому, что постоянно вращается рядом.
Она уже не понимала, как будет жить дальше — без этой безумной любви, растворенной в цветах. Но в распоряжении, оставленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова о его смерти. И на следующий день на ее пороге возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: «От Маяковского».
Говорят, что великая любовь сильнее смерти, но не всякому удается воплотить это утверждение в реальной жизни. Владимиру Маяковскому удалось. Цветы приносили в 1930-м, когда он умер, и в 1940-м, когда о нем уже забыли. В годы Второй мировой в оккупированном немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом «люблю», то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти. Потом союзные войска освободили Париж, потом она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин, — а букеты все несли. Посыльные взрослели на ее глазах, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой легенды — маленькой, но неотъемлемой. И, уже как пароль, который дает им пропуск в вечность, говорили, по-заговорщицки улыбаясь: «От Маяковского». Цветы от Маяковского стали теперь и парижской историей. Правда это или красивый вымысел, но однажды, в конце 70-х, юный Аркадий Рывлин, будущий советский инженер, услышал эту историю от своей матери и захотел попасть в Париж.
Татьяна Яковлева была еще жива и охотно приняла своего соотечественника. Они долго беседовали обо всем на свете за чаем с пирожными.
В этом уютном доме цветы были повсюду — как дань легенде, и ему было неудобно расспрашивать седую царственную даму о романе ее молодости: он полагал это неприличным. Но в какой-то момент все-таки не выдержал, спросил, правду ли говорят, что цветы от Маяковского спасли ее во время войны? Разве это не красивая сказка? Возможно ли, чтобы столько лет подряд... «Пейте чай, — ответила Татьяна, — пейте чай. Вы ведь никуда не торопитесь?»
И в этот момент в двери позвонили... Он никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного, букета золотых японских хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес: «От Маяковского».