Жалеть себя особенно хорошо на кухне. Во-первых, там пол с подогревом. Во-вторых, можно пожрать не отходя от кассы.
Полить слезами крабовую палочку и назвать это фьюженом. Закусить колбасой. Насвинячить крошками от печенья, засыпать весь пол, устроить погром, как будто залетал пьяный Карлсон и не мог потом найти форточку. Ути-боссе-буссе-капут-биссе и тарарам! Это я умею.

Но стоило мне сесть на пол и приготовиться к сеансу острой непродуктивной жалости, как пришли коты.
– Слышь, ты, страдалица! Пожрать дай.

Один понюхал и пнул крошки. Второй отдавил мне ногу.
– Уйдите, – говорю, – упыри. Оставьте меня одну.
– Пожрать дай, уйдём!

Делать нечего. Пришлось встать. Насыпать корма. Подождать, пока набьют желудки. Прибрать свинство.

Тут прибежал малютка пудель. "А я? А как же я?"
Покормила и его.

Вернулась на своё место, на тёплый пол, к воображаемым друзьям: колбасе и крабовой палочке. Сейчас, думаю, начну!
И мысленно уже дирижёрской палочкой взмахнула: альты, виолончели – приготовились!

Подошли. Обступили, как гопники в подворотне. Усы хищно торчат.
– Что вам ещё нужно, – спрашиваю, –вурдалаки?
– Любви и ласки!

Погладила, приголубила. Матвей ласкается как паровой каток. Степа утыкается в шею и мурчит так, что сонная артерия вибрирует. В процессе получила два тычка под рёбра: халтурно гладишь, старайся качественнее!

Употребив меня по назначению, коты сели на поперечный шпагат и принялись вылизываться под хвостами.
– Пошли прочь, – говорю, – выродки! Не оскверняйте мне торжественность момента своими грязными волосатыми жопами.
– Уже чистыми! – отвечают.

И ржут.

Тут альты с виолончелями в моей голове завели песню "Человек и кошка", за ними разухабисто вступили контрабасы, а там и первые скрипки вдарили от души. К концу песни убивать ещё хотелось, рыдать – уже нет.

Встала, непримиримо взмахнула ресницами, так и не орошёнными слезами. Как Ума Турман катаной.

– Ну, – говорю, – сами напросились, уроды.

И принялась свирепо гладить их обоих, только что помывшихся, хватать за мокрые шкуры жирными колбасными пальцами, трепать за бока, натирать носы, невзирая на крики, вопли и мольбы о пощаде.

А потом пошла и ещё раз демонстративно покормила пуделя им назло, потому что пудель – благородное животное, а не то что эти.

Елена Михалкова.

- А у этой паразитки Цилечки, какая фигура?
- Ойц, обнять и плакать.
-Значит всё-таки обнять.
- Сонечка, даже не думай в эту сторону.
- Так значит я всё-таки красивая?
- Даже не сомневайся.
- А эта паразитка Цилечка, красивая?
- Та на любителя...
- А тебе нравится как я готовлю еду?
-Можно проглотить язык.
- А эта Цилечка, как готовит? Вкусно?
- Сонечка, солнце мое, даже не думай в эту сторону.
- Тада я хочу новое платье.
- Та на раз.
- И сумочку.
- Та на раз, два.
- И туфельки.
- Та на раз, два, плюнуть.
- Плюнуть! На кого? На меня?
- Та не, шо ты ,на Цилечку, конечно. Сонечка, я хочу предложить тебе вечернюю прогулку на бульвар. Зайдём в твое любимое кафе, возьмём тебе французский круасанчик и чашечку горячего шоколада.
- Нет, дорогой, не надо лишних трат. Вот когда я куплю себе новое платье , тогда мы его выгуляем. А то эта Цилечка сегодня заходила ко мне в новом платье аж три раза. Один раз за солью, другой раз за спичками. Паразитка.
......
Фима знал, шо спорить с женой нельзя ни в коем разе. Надо только соглашаться. Совсем не обязательно, шо Сонечка побежит завтра покупать новое платье. Просто у нее такой характер, ну ,не любит она,когда с ней спорят. Вот Фима и не спорил, поэтому в семье царит покой, счастье и любовь.

✍ Марина Гарник