Котёнок, едва раскрывая рот, жалобно запищал. Маленький, чёрный, точно уголёк из печи, он мог бы стать хорошим фамильяром, если б не один изъян — три белых волоска на хвосте. А это, как ни крути — брак.

— Как же ты, Мокша, такого уродила? — попеняла ведьма кошке.

Та, демонстративно отвернувшись, бросила через плечо, — с кем не бывает?

— А делать-то что? — не унималась старая.

— Мне оставь, — потянулась усатая красавица, — хоть одного малыша понежу.

На том и порешили. Когда братьев и сестёр раздавали в семьи, и малыши, наученные мамкой, кланялись и подавали лапку, называя имя, безымянный, бракованный малыш, сладко сопел в корзинке. Грелся, у маменьки, под боком, а ночами бродил по дому, удивляясь звукам и запахам. А еще больше любил сидеть на крыше, таращась на яркие огоньки в небе и слушая, как воет в трубе лихач ветер.

— Что ты бродишь? — косился на него ворон, — дурила картонная. Хоть бы слово молвил!

— Мяу, — откликался котёнок, сверкая молочными клыками, — мур.

— Дурачок, — охал ворон, и Мокша, слыша птицу, недовольно топорщила усы.

— Продай его, — потребовала кошка у ведьмы в один из пасмурных осенних дней, — мне гулять пора, а с ним только позориться.

— Кто ж его возьмёт? — фыркнула ведьма, — мало что с изъяном, так ещё и неговорящий!

— Может, людям сойдёт? Крыс, мышей гонять?

— А что? — оживилась ведьма, — Это мысль, — и справила его в подпол, пущай научится грызунов ловить!

И котёнок отправился в темноту погреба. Сперва он оробел и хотел вернуться, увы, старуха заперла дверь, и сколько он не скребся, сколько не звал матушку, никто ему не помог. Тогда он лёг у порога и решил, что станет ждать последнего часа. Усталый и голодный он не заметил, как задремал.

— Ты чего тут разлёгся? — кто-то теребил его за хвост и требовал ответа. Малыш, спросонья позабыв, где он, заурчал, и некто поскрёб его за ушком. Стало приятно.

— Экий ты глупыш, каждому веришь, — охнула старая одноглазая крыса. — Пойдём, покормлю что ли?

Когда через неделю ведьма вспомнила о котёнке и полезла в подполье, то нашла его за игрой в салочки с грызунами. Стало ясно, что о карьере крысолова не стоило и мечтать.

В день перед самой страшной ночью, в дверь дома, где жила ведьма пришел путник.

— Кого там нелегкая несёт? — заворчала старая. Она как раз примеряла шляпы, выбирая в какой из них полетит на шабаш. И никак не могла решить, в ядрено-розовой или пыльно-серой? Прошлогодняя модель, ядовито-зеленного оттенка бурной ночи, валялась в углу забракованная, а на ней спал не менее забракованный кот.

Дверь скрипнула, и порог переступил мокрый, точно мышь, бард. Некогда цветастый плащ висел потрёпанными крыльями, поля шляпы обвисли, с усов стекала дождевая вода.

— Тю, какие люди и без стука! — усмехнулась ведьма, — а воды-то сколько натекло! Пришёл, развёл грязюку.

— Не бузи, подруга, — отмахнулся музыкант, — налей лучше чего погорячее да позволь обсохнуть у очага.

— Некогда мне гостей принимать, — посетовала хозяйка, — но так уж и быть!

Бард повесил плащ и шляпу у огня, и от них тут же повалил пар. Пристроил сапоги рядом и, шевеля пальцами в дырявых чулках, заурчал словно кот.

Вот тут-то ему на колени и запрыгнул котёнок. За эти месяцы он подрос и сейчас стал тощим, несуразным подростком, у которого зубы через один и лапы длинные, как ходули. В зелёных глазах усатого плескалось любопытство.

— Привет, — улыбнулся гость, — а с тобой я незнаком! Как звать? — Но котейка только заурчал да начал притопывать лапками.

— Он у нас дурачок, — подсказал ворон, — не говорящий, с изъяном.

— А с виду и не скажешь, — удивился бард, — вон какой славный! — он погладил хвостатого, и тот доверчиво прильнул к человеку. — Красавица моя, — обратился бард к ведьме, а отдай мне малыша. Все не так скучно будет шататься по дорогам.

— Вот ещё я не раздавала породистых котят от магической кошки, — фыркнула ведьма, но было видно, что ей приятно такое обращение.

— Так ворон сказал, бракованный он, и не говорит. А мне и такой пойдёт, ну, милая? Отдашь? — бард заглянул в глаза старухи, и та зарделась точно молодуха.

— Отдать не отдам, — заворковала она, — а вот ежели в карты выиграешь, так бери!

На том и порешили.

Прихлебывая ароматный чай с толикой рома, где последнего было явно больше, похрустывая жареными свиными ребрышками, окутанные запахом табака и воска, бард и ведьма играли в дурака.

Котёнок все это время следил за игрой, словно смыслил в картах, и стоило музыканту задумать не тот ход, мохнатый топорщил шерсть.

Последние карты легли на стол, и бард с удовольствием шлепнул две шестерки перед хозяйкой, сжимающей целый веер валетов и дам.

— Ну что? — улыбнулся он, — за мной победа?

— За тобой, — бабка бросила картонки на стол, и нарисованные на них персонажи заохали, потирая ушибленные места.- Забирай безмозглого, будете с ним славная пара.

К вечеру распогодилось, и изрядно захмелевшая ведьма, криво напялив ядовито-зеленую шляпу, вышла провожать гостя. Бард одной рукой прижимал к себе лютню, а другой — котейку.

— Стану звать тебя Тузенбах 14, — сообщил он зверю.

— А чего 14? — подивилась старая.

— 13 уже тогось, — вздохнул бард, — ну да не суть, этот вот Тузенбах, а коротко Туз, раз я его в карты выиграл. Согласен, брат? — кивнул он коту.

— Вполне, — откликнулся тот, — но добавим к имени мур-мур, так звучит лучше.

От неожиданности ведьма, которая уже оседлала метлу, едва не свалилась.

— Ты что ж это? Говорящий? — вылупилась она, став похожей на болотную квакшу.

— Более чем, — кивнул Туз, — разумею людской, мышиный, птичий язык, а так же владею языком ветра и звёзд.

— А что ж ты, окаянный, молчал?! — вскинулась бабка, чувствуя, что прошляпила на редкость одаренного зверя.

— Так у меня имени не было, — хмыкнул кот, — а без имени какие разговоры?

Бард расхохотался, Тузенбах довольно заурчал, а ведьма, понимая, что сделанного не воротишь, зло сплюнула и, икая и слегка петляя на поворотах, умчалась на лысую гору.

Музыкант и кот шагали по дороге, и каждый был доволен переменой в жизни.