Между тем, что такое конкуренция? Скажут — ясно, что: стремление сделать больше, лучше и дешевле, чем это делают другие. Однако если оторваться от этого сугубо экономического догмата теории «свободного рынка» и распространить данное понятие на другие сферы общественной жизни, особенно на политику, то всё выглядит несколько иначе. Конкуренция — это способ подняться над остальными, опередить их, получив за счет этого определенные преимущества, причем прежде всего в сфере безопасности, более высокий уровень которой неизбежно, в силу естественной логики событий, будет обеспечиваться за счет менее удачливых конкурентов. Откроем, например, действующую Концепцию внешней политики (КВП) России (Ст. 13): «Глобальная конкуренция впервые в новейшей истории приобретает цивилизационное измерение и выражается в соперничестве различных ценностных ориентиров и моделей развития в рамках универсальных принципов демократии и рыночной экономики. Все более громко заявляет о себе культурно-цивилизационное многообразие современного мира».
К этому тезису имеются вопросы: «цивилизационное измерение» глобальная конкуренция приобрела не «впервые»; под большим вопросом и «универсальность» принципов демократии и рыночной экономики. Но эти вполне поправимые (в следующей редакции) издержки существенно перевешиваются признанием приоритета цивилизационных (социокультурных) факторов над экономическими. В конце концов, и Фернан Бродель, не говоря уж о его последователях из мирсистемной школы, констатировал, что экономика — «всеобъемлющий» взгляд на мир, но лишь с одной стороны, в то время как существуют и другие, к которым этот мэтр западной социологической мысли относил политику, культуру и социальную иерархию. Экономический детерминизм — заблуждение не только марксизма, но прежде всего либерализма, откуда он был позаимствован (см. работу В.И. Ленина «Три источника и три составных части марксизма». Полн. собр. соч. Т. 23. С. 40−48).
Но самое интересное, что всё это — для Медведева не откровение. В предыдущей редакции КВП (2008 г.) он сам, будучи президентом, подписался не только под приоритетом «цивилизационного измерения глобальной конкуренции», но даже и под «возрастанием значения религиозного фактора в формировании системы современных международных отношений…». Тогда откуда эта зацикленность именно на экономической конкуренции? Особенно в условиях, когда России объявлена холодная война, отличающаяся от холодной войны Запада против СССР только тем, что протекает она, во-первых, в гораздо менее стабильной международной обстановке, во-вторых, в много худших для нас стартовых условиях и в-третьих, при куда более жестком, чем прежде, режиме санкций.
А чем отличается война от конкуренции? Тем, что в этом случае стараются уже не сами подняться над конкурентами, а опустить их ниже себя, как врагов, по умолчанию соглашаясь и с собственными издержками. Этим Запад и занимается. Премьер же тем временем как будто всего этого в упор не видит. «Разумеется, в мире можно найти немало примеров того, когда проводимая политика или конкретные решения не укладываются в такую повестку дня (упомянутую в предыдущем абзаце «либерализацию экономической жизни». — Авт.) и даже ей противостоят, — пишет Медведев. — Именно к такого рода мерам относятся санкции. Зато нелегко найти примеры того, когда санкции оказывались эффективными, достигая целей, ради которых вводились. Рано или поздно санкции отменяются, и отношения между странами входят в нормальное русло».
Чтобы понять глубочайшую, непреходящую наивность и ущербность этого тезиса (если не сказать хуже), нужно обратиться к документам, которые выходят «из-под пера» западных элитарных концептуальных центров, занятых стратегическим планированием.
Скажут, что они «негосударственные» и отнесут анализ их продукции к пресловутой конспирологии? В 2008 году Институтом Европы РАН был выпущен трехтомник «Россия в многообразии цивилизаций» (под редакцией Николая Шмелева, Тимура Тимофеева и Валентина Федорова) — впоследствии на его основе вышла объемная и интересная, хотя и дискуссионная монография. В этом сборнике трудов крупного и авторитетного научного коллектива упоминалась свойственная Британии, этой цитадели англосаксонского мира, парламентская система Вестминстерского образца. Отличительными признаками такой системы авторы называли отсутствие писаной конституции и, как следствие, значительное влияние неформальных институтов, превращенных в важный самостоятельный механизм процесса принятия решений (Ч. I. С. 155). И, добавим, увода этого, лишенного публичности, процесса в тень.
Одним из важнейших таких институтов является «Chatham House» — лондонский Королевский институт международных отношений (КИМО), созданный в 1920 году на базе «Круглого стола» (КС) — элитной группы, связанной с кланом Ротшильдов. (Основатель — Сесил Родс, колонизатор Юга Африки, именем которого названа Родезия, создатель алмазного монополиста «De Beers», идеолог англосаксонского экспансионизма: ратовал за глобальное распространение британской модели; его преемник — Альфред Милнер, автор «Программы процветания нации», соединяющей расово-имперский подход с «холодным рационализмом», в Первую мировую войну, в должности главы британского военного кабинета, лично организовывал финансирование и поддержку корниловского мятежа в России). Первоначально КИМО должен был стать англо-американским институтом. Но отказ Сената Конгресса ратифицировать Версальский договор, оставивший США за бортом Лиги Наций, привел к формальному разделению и появлению американской секции — основанного тогда же Совета по международным отношениям (СМО). По иронии судьбы именно в СМО Дмитрий Медведев, тогда президент, выступил 16 ноября 2008 года на заседании под председательством экс-госсекретаря и «заклятого друга России» Мадлен Олбрайт.
4 июня 2015 года «Chatham House» презентовал общественности доклад «Российский вызов» («The Russian Challenge»). Среди шести авторов — двое послов Британии в Российской Федерации: Родрик Лайн и Эндрю Вуд. Что же там написано про «экономическую либерализацию», санкции и перспективу их «отмены», вводящую межгосударственные отношения России и Запада «в нормальное русло», как это представляется главе правительства?
«Сами по себе европейские и американские санкции вряд ли спровоцируют такие экономические трудности, которые заставят Россию отказаться от своей политики в отношении Украины, — сообщают авторы доклада. — Напротив, для российского руководства они являются удобным объяснением, на которое можно списать существующую стагфляцию. Тем не менее, санкции оказывают ощутимое давление на режим при продолжении конфронтации с Западом». И далее, в рекомендациях: «Запад не должен возвращаться к сценарию сотрудничества с Россией в более широком контексте отношений с российскими властями до тех пор, пока не будет достигнуто приемлемое урегулирование украинского конфликта, и пока Россия не начнет соблюдать свои международно-правовые обязательства».
Все понятно, уважаемый читатель? Условием отмены санкций и восстановления отношений нам выставлено урегулирование на Украине на приемлемых для Запада условиях? А что это за условия, премьер не в курсе? Во-первых, сдача Крыма. Ибо
«санкции были введены в ответ на нарушение территориальной целостности Украины, — констатируют авторы доклада, — и должны оставаться в силе до тех пор, пока этот вопрос не будет ПОЛНОСТЬЮ решен». А во-вторых, отказ от поддержки Донбасса. Ведь «привязывание отмены санкций исключительно к выполнению ПЛОХО ПРОРАБОТАННЫХ (с точки зрения Запада. — Авт.) минских соглашений, — заключают они, — обречено на провал»(выдел. — Авт.).
Рассуждая о «нормальном русле» и далее о том, что несмотря на текущий кризисный характер российско-западных отношений, «восстановление сотрудничества все равно неизбежно», премьер призывает к чему? Он не читал доклад «Chatham House»? Или не понял в нем того, что Запад в принципе Минские соглашения не устраивают и именно поэтому тот потворствует их профанации украинской стороной?
Тогда это крупный просчет его советников. А если он его все-таки читал и все написанное там понял и принял к сведению? И, скажем, сделал акцент и подобным экстравагантным способом «отозвался» на такой его фрагмент:
«С точки зрения долгосрочных интересов России самым разумным было бы провести структурные реформы внутри страны и достичь взаимовыгодных договоренностей с различными по своей мощи и влиянию внешними игроками.
Однако такая политика поставила бы под угрозу возможность В.В. Путина и его окружения удержаться у власти»?
Выступление в СМО разве не свидетельствует о горячем стремлении «взаимовыгодно договориться» с «внешними игроками»? Если вернуться к той стенограмме, то легко убедиться, что президент Медведев говорил:
— о ядерном разоружении — в контексте «настоящего партнерства» в российско-американских отношениях. Как будто не знал о том, что все «безъядерные» инициативы Барака Обамы, с приходом которого он связал надежды на укрепление двустороннего доверия, обусловлены ставкой США на стратегию глобального неядерного удара с помощью высокоточного оружия. И что в условиях существенного превосходства США и НАТО по этому оружию и по конвенциональным силам в целом обнуление ядерных потенциалов гарантирует Вашингтону полное и безраздельное доминирование, а Москве — утрату суверенитета;
— о своей инициативе создать «Договор о европейской безопасности, так называемый панъевропейский договор» — с сохранением всех западных институтов — НАТО, ЕС, ОБСЕ — и включением в него США и Канады. Как будто не было печального опыта хельсинкского Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, Заключительный Акт которого в 1975 году провозгласил нерушимость европейских границ, которая просуществовала всего полтора десятилетия.
А как вам, уважаемый читатель, например, такие фрагменты выступления Медведева в Совете по международным отношениям:
— «США — это супервлиятельное государство, поэтому мы всегда анализировали то, что происходит в Америке, и понимаем важность всех внутриполитических процессов, влияние этих процессов на мировую среду». (Без унизительных славословий на грани потери лица, и своего, и страны, никак? — Авт.);
— «Я не могу вам обещать, что, скажем, новый Бреттон-Вуд (так в стенограмме. — Авт.) возник сегодня в Вашингтоне (речь идет о провалившихся затем решениях саммита «двадцатки», на полях которого состоялась встреча в СМО. — Авт.), но совершенно очевидно, что сделан шаг к созданию такой системы. И это очень важно и для того, чтобы снять проблемы, существующие в экономике США, в Евросоюзе и в Российской Федерации». (Медведев считает Россию не просто частью Запада, но его младшим партнером? — Авт.);
— «…Могу вам еще раз сказать в этом зале, что мы не будем действовать, отвечая на европейскую ПРО, первыми. Мы будем действовать только в порядке ответных шагов. Да и то в том случае, если программа будет продолжаться в неприемлемом для нас варианте. Мы свои предложения делали, мы открыты к тому, чтобы обсуждать и другие варианты…». (Медведев не знает историю Запада, в которой навязчивые подобострастные упрашивания и заверения в открытости всегда рассматриваются признаком слабости и готовности сдавать позиции? — Авт.);
— «Россия сегодня не входит в какие-то военно-политические союзы. У нас, правда, есть союз в рамках ОДКБ, но мы не рассматриваем его все-таки как военный союз. Это все-таки политический блок. Но мы заинтересованы в том, чтобы наш голос слышали в Европе. И с учетом того, что мы принимаем участие не во всех европейских институтах, мы не участвуем в Североатлантическом блоке, мы не входим в Евросоюз, нам бы хотелось, чтобы была какая-то площадка, на которой мы можем обсуждать самые разные проблемы». («Ну пустите нас хоть посидеть рядышком, хоть с краешку», разве не так? А на союзников по ОДКБ, которые, рассматривая его военным союзом, рассчитывают на российский «зонтик», — на них просто наплевать? И не только на участников ОДКБ; на вопрос об отношениях с Китаем тогдашний президент, ничтоже сумняшеся, оправдывается перед американской элитой за стратегическое партнерство с этой страной: «Это не значит, что у нас одинаковые политические системы или что у нас одинаковые политические взгляды на все. Но тем не менее это очень хорошие, полноценные, добросердечные коммуникации…». — Авт.).
Ну и т.д.
Скажут: «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Как бы не так!
Целый ряд пассажей из выступления в Совете по международным отношениям без труда отыскивается в обсуждаемой статье. Как будто и не минуло целых семи лет. Сравниваем:
Первое.«Россия — часть глобальной экономической системы» (из выступления в СМО). «Развитие России — неотъемлемая часть глобальных процессов. Глобальная повестка не может формироваться без участия нашей страны» (из статьи в «Российской газете»). Патриотизм, скажете? Ровно через шесть абзацев эта мысль повторяется и «развивается»: «Развитие России — неотъемлемая часть глобальных процессов. Глобальная повестка не может формироваться без участия нашей страны. Но и Россия не может в одиночку формировать глобальную повестку или просто ее игнорировать, сосредоточившись лишь на собственном понимании успеха и справедливости». Вот так!
Во-первых, текстуальный повтор — признак авторского непрофессионализма, неспособности логически выстроить материал. Завуалировать подаваемую мысль, если уж автору это потребовалось, — для этого существуют сотни других приемов.
Во-вторых, «не игнорировать» — значит, принимать. Отсюда и упомянутое «нормальное русло», в которое «войдут отношения между странами», и многое другое. Например, такое. «…Отношения могут меняться и в будущем, но стратегическое направление останется неизбежным — сотрудничество, партнерство, а при благоприятном развитии событий и формирование единого экономического пространства (с Европой. — Авт.)». То есть на условиях Европы и, в целом, Запада, которые изложены в докладе «Chatham House», так надо Медведева понимать?
В-третьих, и это главное. «Собственное понимание успеха и справедливости» — это те самые цивилизационные ценности, которые лежат в основе нашей идентичности. Получается, по Медведеву, от этого «собственного понимания» следует отказаться? В угоду какому? «Общечеловеческому», сиречь, западному?
Второй пример. «Нам нужны структурные преобразования, мы хотели бы создать инновационную экономику, а не просто экономику, которая работает только за счет поставок нефти и газа. Интеллектуальный потенциал российской нации очень велик, это преимущество не используется» (из выступления в СМО). «Структурные сдвиги в экономике и социальной сфере, на рынке труда всегда проходят болезненно. Но возникли и дополнительные трудности, связанные с внешними факторами. И поэтому у Правительства сегодня задача «двойной сложности» — даже в этих непростых условиях, проводя структурные преобразования, не допустить серьезного снижения уровня жизни людей» (из статьи в «РГ»).
Во-первых, структурные реформы, которые в узком смысле определяют динамику институциональной среды развития бизнеса, в широком смысле охватывают все, что связано с «расходной» частью бюджета, — образование, здравоохранение, ЖКХ. Весьма критические оценки действиям правительства в этих сферах давались неоднократно. В том числе, скажем, в наблюдениях, обнародованных активистами Общероссийского народного фронта на сентябрьском форуме по вопросам здравоохранения.
Во-вторых, преимущества отечественного интеллектуального потенциала системно уничтожаются правительственной концепцией реформы образования, ориентированной — и по Фурсенко, и по Ливанову — на подготовку «квалифицированных потребителей», способных не создавать собственный продукт, а потреблять чужой. Этот инструментарий внешней зависимости подпитывается и Болонской системой, и ЕГЭ, и сохраняющейся системой грантов, за которой стоят вполне определенные круги на Западе. Например, Ватикан, который через спецпрограмму «Santander-Universities» обеспечивает «нужную» ему направленность образовательных программ. И кто первый в списке этих «поставщиков человеческого капитала» и «квалифицированных импортеров» собственных разработок, сделанных на Западе нашими умами? Разумеется, Высшая школа экономики, которая в правительстве — «на особом счету».
И случайно ли в докладе «Chatham House» присутствует следующая многозначительная мысль: «Необходимо поддерживать каналы контакта с простыми россиянами (в том числе посредством образовательных программ и других межличностных связей»)?Никакого повода для критики того, как развиваются эти контакты сегодня, в Лондоне не нашли, хотя от всего остального не оставили камня на камне!
В-третьих, о том, как слова о «недопустимости серьезного снижения уровня жизни» сочетаются у правительства с делами, нам день в день с появлением в «РГ» статьи Дмитрия Медведева поведал глава Минфина Антон Силуанов.
И таких примеров, как «первое» и «второе», если пренебречь разумным объемом статьи, можно набрать еще. Мы же пренебрегать не станем и вернемся к лондонскому докладу. Ведь приведенные оттуда выдержки, свидетельствующие как о бескомпромиссности и наступательном характере антироссийской западной стратегии, так и об откровенной ставке на внутренние подрывные силы в нашей стране, далеко не единственные. Авторы доклада настойчиво, если не сказать настырно, проталкивают мысли о том:
— что реализуемая Россией модель «независимой «Великой Державы», восстанавливающей свое геополитическое положение на собственных условиях, …В КОРНЕ расходится с концепцией международного порядка, которую приняла Европа»;
— что «новая модель развития России неустойчива, и западным правительствам следует разработать возможные варианты реагирования на различные сценарии… перемен»;
— что еще с десяток лет назад «Россия сигнализировала о своих амбициях и намерениях, но тогда Западу было удобно… предаваться фантазиям, что Россия развивается в направлении либерально-демократической модели, УСТРАИВАВШЕЙ ЗАПАД»;
— что главной «стратегической целью» Запада заявляется «сдерживать и ограничивать попытки принуждения со стороны России по отношению к ее европейским соседям…, но не создавать при этом фиксированных разделительных линий (оставляя открытой возможность экспансии в Российскую Федерацию? — Авт.). Двери должны оставаться открытыми для возобновления взаимодействия с Россией в будущем, когда изменятся обстоятельства»;
— что «нельзя с уверенностью ожидать, что это произойдет при В.В. Путине, но также невозможно предсказать, каким будет следующий режим»; что «существует вполне резонная вероятность, что спад в российской экономике, расходы на конфронтацию и подъем Китая (подкоп под наше стратегическое партнерство. — Авт.) ПОЛОЖИТЕЛЬНО ПОВЛИЯЮТ на готовность БУДУЩЕГО РОССИЙСКОГО РУКОВОДСТВА к возобновлению сотрудничества с Западом»;
— что, в конце концов, авторы доклада требуют «убедить российский режим и российский народ (через внутреннюю агентуру влияния? — Авт.) в том, что их долгосрочным национальным интересам отвечает интеграция России в основанную на правилах Европу, а не изоляция в качестве регионального гегемона» (выдел. — Авт.).
Во-первых, поражает уровень «аналитического провидчества»: что из нарисованной Совету по международным отношениям благостной перспективы в российско-американских отношениях за семь лет сбылось, ведомо наверное только самому премьеру. И коль так, то что удивительного в том, что и во внутренней политике «воз» и поныне там, где был? На авторский взгляд — в тупике.
Во-вторых, все это выглядит парафразом ряда фрагментов весьма известного исторического документа — Директивы Совета национальной безопасности США от 18 августа 1948 г. № 20/1 (и не только его):
— «Наша первая цель в отношении России в мирное время состоит в том, чтобы содействовать и поощрять невоенными средствами постепенное сокращение несоразмерной российской мощи и влияния в нынешней зоне сателлитов и выхода восточноевропейских стран на международную сцену в качестве независимого фактора»;
— «Первая из наших военных целей… должна заключаться в ликвидации российского военного влияния и господства в районах, прилегающих к любому российскому государству, но находящихся за его пределами»;
— «…До какой степени мы могли бы стремиться к изменению советских границ в результате успешных военных действий с нашей стороны… Ответ почти полностью зависит от типа режима, который в итоге военных действий останется на этой территории. Если этот режим будет иметь по крайней мере достаточно благоприятные перспективы соблюдения либерализма во внутренних делах и умеренности во внешней политике, то можно было бы оставить под его властью большинство, если не все, территории, приобретенные Советским Союзом в последней войне. Если же, что более вероятно, будет трудно полагаться на либерализм и умеренность послевоенных российских властей, то может потребоваться более значительное изменение этих границ…»
Премьер опять не в курсе этих хорошо знакомых профессионалам параллелей? Или лишен способности сопоставить заявленные цели и задачи? И узреть, что они одинаковые, только с поправкой на «текущий момент»? Как он тогда, будучи президентом, руководил внешней политикой? Ливийский провал, нанесший тяжкий урон международному авторитету России, — не по этой ли причине?
В-третьих, его не коробит абсолютно не изменившийся за полстолетия стиль того, каким языком ОНИ разговаривают? Не только С НАМИ (см. июльское интервью посла США Джона Тефта «Московскому комсомольцу»). Но и между собой — О НАС.
В-четвертых, не слишком ли наивным (или наоборот, расчетливым) является ссылка на утверждение екатерининского «Наказа комиссии по составлению нового уложения», что «Россия есть Европейская держава»? И не забыто ли при этом, что завершение екатерининской эпохи отделено от поражения под Аустерлицем и Тильзитского мира всего лишь десятилетием?
Кстати, о «европейскости», в которую ее поборников, в том числе и Медведева, с головой окунают авторы лондонского доклада:
«…Перспектива стратегического партнерства с Россией, к которому стремились многие на Западе, становится все более призрачной из-за НЕСОВМЕСТИМОСТИ ИНТЕРЕСОВ России и Запада и КОНФЛИКТА их ЦЕННОСТЕЙ»;
«Среди западных политиков будут сохраняться разногласия в оценке серьезности проблемы России и того, как лучше реагировать на нее. Однако уже складывается КОНСЕНСУС относительно того, что Россию невозможно интегрировать в европейский международный порядок на основании правил, признаваемых всеми европейскими государствами, до тех пор, пока не произойдет КАРДИНАЛЬНОГО ИЗМЕНЕНИЯ КРЕМЛЕВСКОГО КУРСА. И такое изменение должно произойти ИЗНУТРИ» (выдел. — Авт.).
Вот тебе, бабушка, и Юрьев, точнее «европейский», день. Понимает ли премьер, что из «конфликта ценностей» есть только два выхода? Первый: сохранение своих ценностей за счет отказа от «европейского выбора», не разделяемого значительной частью сограждан и близкого только тем, кого премьер именует «энергичными и образованными» (а остальные в его понимании — кто?). И второй: преодоление обозначенного лондонским институтом конфликта ценой сдачи и отказа от своих ценностей в угоду чужим? Все остальные, паллиативные, варианты отсечены самим Западом. А отнюдь не «косными ретроградами», которые не воспринимают излюбленных «инновационных» премьерских словечек, которыми статья в «РГ» испещрена вдоль и поперек.
И какой из этих двух вариантов, оставленных нам Западом, выбирает Медведев, прямо-таки «по Фрейду» проговаривающийся насчет «нормального русла» отношений с Западом? Какую цену готов он за это платить? Каким практическим способом намерен это сделать? Отдает ли отчет, что коренной разворот страны ОТ Запада требует и новой модели развития? Что все ресурсы либерального монетаризма исчерпаны? Что на повестке дня не «инновации» и «инвестиции в человеческий капитал», а восстановление Госплана, государственной промышленной и социальной политики и тотальная, беспощадная, борьба с коррупцией, о которой в премьерской статье не сказано ни слова, что особенно удивительно на фоне нарастающего потока новостей в этой сфере?
Что бы, наконец, ответил бы он авторам лондонского доклада на следующие пассажи и кому именно из российской элиты, на его взгляд, они адресованы:
«Коренная причина кризиса вокруг Украины кроется во внутреннем развитии России и ее неспособности найти удовлетворительную модель развития после распада Советского Союза…»;
«Крах Украины усугубит нестабильность в Восточной Европе, увеличит риск новых авантюр со стороны Кремля и ограничит перспективы потенциальных БЛАГОПРИЯТНЫХ ПЕРЕМЕН в России»? (выдел. — Авт.).
И имеет ли после проведенного анализа автор этих строк право на аналитическую гипотезу о том, что появление статьи в «РГ» за пять дней до выступления президента Владимира Путина на Генеральной Ассамблее ООН и его возможной встречи с Бараком Обамой, — это своеобразный месседж? Или, если угодно, сигнал, если не сказать манифестация вполне определенных сил, которые с легкой руки «статусного» либерала Евгения Гонтмахера получили название «партии холодильника».
