В конце зала ожидания пригрелась старушка. Вся в черном.  Сухонькая. Сгорбленная. Рядом лежит узелок. В нем не было еды -  иначе старушка в течение суток коснулась его хотя бы раз. Судя по  выпирающим углам узелка, можно было предположить, что там  лежала икона, да виднелся кончик запасного платка, очевидно, «на  смерть». Больше ничего у нее не было.

Вечерело. Люди располагались на ночлег, суетились, расставляя  чемоданы так, чтобы обезопасить себя от недобрых прохожих. А  старушка все не шевелилась. Нет, она не спала. Глаза ее были  открыты, но безучастны ко всему, что происходило вокруг. Маленькие  плечики неровно вздрагивали, будто зажимала она в себе какой-то  внутренний плач. Она едва шевелила пальцами и губами, словно  крестила кого-то в тайной своей молитве. В беспомощности своей она  не искала к себе участия и внимания, ни к кому не обращалась и не  сходила с места. Иногда старушка поворачивала голову в сторону  входной двери, с каким-то тяжким смирением опускала ее вниз,  безнадежно покачиваясь вправо и влево, словно готовила себя к  какому-то окончательному ответу.

Прошла нудная вокзальная ночь. Утром она  сидела в той же позе, по-  прежнему  молчаливая и изможденная. Терпеливая в  своем  страдании, она даже не прилегла на спинку дивана. К полудню  недалеко от нее расположилась молодая мать с двумя детьми двух и  трех лет. Дети возились, играли, кушали и смотрели на старушку,  пытаясь вовлечь ее в свою игру.

Один из малышей подошел к ней и дотронулся пальчиком до полы  черного пальто. Бабуля повернула голову и посмотрела так удивленно,  будто она впервые увидела этот мир. Это прикосновение вернуло ее к  жизни, глаза ее затеплились и улыбнулись, а рука нежно коснулась  льняных волосенок.

Женщина потянулась к ребенку вытереть носик и, заметив ожидающий  взгляд старушки, обращенный к дверям, спросила ее:

- «Мама, а кого вы ждете? Во сколько ваш поезд?».

Старушку вопрос застал врасплох. Она замешкалась, засуетилась, не  зная, куда деваться, вздохнула глубоко и будто вытолкнула шепотом из  себя страшный ответ:

- «Доченька, нет у меня поезда!». И еще ниже согнулась.

Соседка с детьми поняла, что здесь что-то неладно. Она подвинулась, участливо наклонилась к бабушке, обняла ее, спросила умоляюще:
- «Мама, скажите, что с вами! Ну, скажите! Скажите мне, мама, - снова и снова обращалась она к старушке.
- Мама, вы кушать хотите? Возьмите!» И она протянула ей вареную картофелину. И тут же, не спрашивая ее согласия, завернула ее в свою пушистую шаль.

Малыш тоже протянул ей свой обмусоленный кусочек и пролепетал:
- «Кушай, баба». Та обняла ребенка и прижала его кусочек к губам.

- «Спасибо, деточка», - простонала она.
Предслезный комок стоял у нее в горле…

И вдруг что-то назрело в ней и прорвалось такое мощное и сильное, что выплеснуло ее горькую беду в это огромное вокзальное пространство:
- «Господи! Прости его!» - простонала она и сжалась в маленький комочек, закрыв лицо руками.

Причитала, причитала покачиваясь:
- «Сыночек, сыночек… Дорогой… Единственный… Ненаглядный… Солнышко мое летнее… Воробышек мой неугомонный… Привел… Оставил».

Она помолчала и, перекрестившись, сказала:
- «Господи! Помилуй его грешного».
И не было у нее больше сил ни говорить, ни плакать от постигшей ее безысходности.

- «Детки, держитесь за бабушку», — крикнула женщина и метнулась к кассе.
- «Люди добрые! Помогите! Билет мне нужен! Старушку вон тую забрать, — показывала она в конец зала — Мамой она моей будет! Поезд у меня сейчас!».

Они вышли к поезду, и весь вокзал провожал их влажными взглядами...

- «Ну вот, детки, маму я свою нашла, а вы — бабушку», — сияя от радости, говорила она ребятишкам.

p.s. Странно, но большинство из тех, кому я рассказываю об этом случае, свидетелем которого стала несколько лет назад на вокзале города Кургана - не верят в то, что вот так, за несколько минут человек мог принять такое важное для себя решение...