Русский подходит к своему ближнему непосредственно и тепло. Он сорадуется и сострадает. Он всегда склонен к расположению и доверию. Быстро сближается. Он естествен, и в этом его шарм. Он прост, интимен, склонен к откровенности, стремится быть полезным.

Новый человек Европы не заметил, как он прошел через иудаизацию христианства и утратил и Бога и Христа. В России иное понимание Евангелия.

Русские были христианами до своего обращения в христианство. Поэтому христианство распространилось в России не мечом, как у Карла Великого, а само, легко и быстро — избранием.

Русское сердце было открыто не Ветхому, а именно Новому Завету. Так оно и осталось; в русской душе есть данные, делающие русского человека самым верным сыном Христа.

Вот откуда русская национальная идея: спасение человечества придет из России. Это самая глубокая и самая широкая национальная идея из всех, имеющихся у других народов.

Основная социальная идея русского народа такова: общество как церковь, как духовная общность, как свободное многообразие в любовном единстве, как мистическое Тело Христа…

И ещё замечательно, что русское безбожие — иное, чем на Западе: оно не холодное сомнение, не безразличие, а огненный вызов Богу, трепещущее кощунство, восстание, жалоба на Бога, может быть, тоска по утерянном Боге. Самое безбожие носит у русских характер религиозного неистовства.

И самое понимание Евангелия в России иное, чем на Западе: западное христианство болеет властолюбием — оно насильственно обращает в христианство, это воинственное, милитаризованное учение о Боге, дающем победу; это искажение Евангелия Ветхим Заветом и естественный переход от Ветхого Завета к безбожию…

Можно сказать, что европеец — человек дела, а русский — человек души и сердца. И Европа есть страна деловитости, а Россия есть родина души.

Душевный человек вчувствуется в ближнего и воспринимает его интуитивно и чутко; ему не важно происхождение, образование, партийность, профессия, титул и орден.

И замечательно, когда неевропеец впервые приезжает в Россию, он бывает приятно изумлен и обрадован; а когда русский впервые приезжает в Европу — то он чувствует себя отрезвленным и разочарованным.

Кто узнает русского лично — тот полюбит его. Пока европейца знаешь по его заслугам — до тех пор он тебе импонирует.

Русский человек, может быть, и плохой делец, но братский человек. Он мастер давать и помогать — и дает с тактом и нежностью. Он гостеприимнее всех народов Земли. Он чувствует глубоко, умиляется и плачет. Русские люди и называют друг друга не по титулам и званиям — а просто по имени и отчеству.

Просты и скромны — русские ученые. Сердечны и отзывчивы русские писатели. У русского человека — человек человеку не волк, а Бог (Преп. Серафим говорил — «человек человеку радость»).

Русский человек — не одержим западным честолюбием и властолюбием: в глубине души он хочет угодить Богу, устоять пред Его лицом, а не пред человеками.

Эта русская братскость есть выражение веры и Царства Божия. Русский человек уверен — что любящий Бога будет любить и людей; и обратно. А любить — значит, уважать.

Русский человек — настолько укоренен в вечности, что способен наслаждаться настоящим мгновением. Для европейца характерно страхование жизни в страховых обществах; для русского — пренебрежение к скопидомству. Верным инстинктом русский чует, что капиталист — раб своего капитала и что жадность есть страх и безбожие. Отсюда же у русского — не историческое, а религиозно-метафизическое созерцание истории. В истории он стремится не ухватить все и все запомнить — а постигнуть религиозный смысл событий.

Русский человек творит свою историю религиозным ожиданием, сверхчеловеческою способностью страдать и терпеть. Поэтому русская культура есть метафизическая культура, а западная — техническая культура; и будущее принадлежит России.

Русский человек добр не из чувства долга, а потому, что это ему присуще, что он иначе не может. Это нравственность не рассудка, а сердца.

Воображение у русского человека — богато, дерзновенно и глубоко. Европеец — техник. Русский — романтик. Отсюда у него два особых дара: способность к чужим языкам и дар к сцене и театру. Русские актеры не играют, а живут на сцене. Перед русским театром — всякий европейский искусственен, натянут и дилетантичен.

Европейца тянет к специализации. Русского — к целостному созерцанию. Европеец — расчленяющий аналитик. Русский — всепримеряющий синтетик. Он стремится не побольше знать, а постигнуть связь вещей, уловить сущность. Русский способен как никто — слить поэзию, науку и религию; и в этом — будущее за ним, а он сам — человек будущего.

В России иное понимание Евангелия. У русского народа целый ряд христианских добродетелей является устойчивыми национальными добродетелями — христианство как бы врождено славянской душе. Русские были христианами до своего обращения в христианство. Поэтому христианство распространилось в России не мечом, как у Карла Великого, а само, легко и быстро — избранием.

Русское сердце было открыто не Ветхому, а именно Новому Завету. Так оно и осталось; в русской душе есть данные, делающие русского человека самым верным сыном Христа. Вот откуда русская национальная идея: спасение человечества придет из России.

Это самая глубокая и самая широкая национальная идея из всех, имеющихся у других народов.