Захарова: Мне кажется, правильнее было бы говорить об «информационной агрессии». Война — это когда сражаются две стороны. А мы не сражаемся, мы не начинали этого конфликта. Мы только дезавуируем обвинения, направленные против нас. Этому приходится уделять много времени и внимания, поскольку каждый день с чем-то таким сталкиваемся.

Иными словами, Россия не нападает, а только защищается?

Я отвечаю за информационное направление в Министерстве иностранных дел России. И я могу вас заверить, что вся информация, которая идет от нас, тщательно проверяется, основана на фактах. Мы всегда либо предоставляем цитату, либо называем источник информации и так далее. Мы ни разу не выступили с какими-то обвинениями, не имея на руках всех доказательств. Например, когда Россия заявила, что турецкие власти покупают контрабандную нефть у «Исламского государства», тут же журналистам была предоставлена по линии Минобороны соответствующая информация. Заявлять «мы что-то знаем, но вам не скажем» — не наш метод. А вот наши зарубежные партнеры так поступают буквально каждый день. Мы привыкли уже к тому, что постоянно раздаются обвинения, дескать, Россия в Сирии бьет не по террористам, а по гражданским лицам, инфраструктуре и объектам. И все эти обвинения идут без каких-либо доказательств. Единственный раз за все время контактов с западниками они нам в ответ на многочисленные просьбы предоставить хоть какую-то фактуру продемонстрировали некую фотографию. Но когда наш представитель попросил передать ее для изучения, нам ответили, что показывать этот снимок будут только из своих рук.

Вы сейчас использовали слово «западники»…

Да.

Можете сказать, кто именно особенно активно атакует Россию в информационном пространстве?

Это вовсе не секрет, мы уже прямо говорили о том, что вся информационная кампания против России дирижируется из Вашингтона. Там каждый день проходят брифинги, на которых журналистам, как мантру, повторяют: Россия бьет по гражданским объектам в Сирии. Корреспонденты, посещающие эти брифинги, волей-неволей ежедневно подобные заявления тиражируют, отправляя сообщения в столицы стран НАТО.

А «друзья» России на Ближнем Востоке в этой кампании участвуют?

Кого вы имеет в виду?

Например, Турцию, Саудовскую Аравию.

Само собой. Они выполняют самую грязную работу, опускаясь до откровенных фальшивок. Примером может послужить недавнее обвинение России в том, что мы нанесли удар по двум больницам в Сирии. Это же все пошло из турецких источников, и только потом было подхвачено остальными.

И вас лично, и аккаунт МИДа в Facebook часто критикуют за злоупотребление тем, что сегодня принято называть словом «троллинг»...

За это можно критиковать?

Да. Например, критики утверждают, что с помощью троллинга нельзя переубедить оппонента, нельзя заставить его задуматься о возможных ошибках. То есть когда вы кого-то троллите, то апеллируете не к оппоненту, а к и так лояльной вам аудитории.

Наш троллинг — это своеобразный ответ на какие-то новости или заявления. Это оправданная практика. Бывает информация, которую надо серьезно комментировать, приводя аргументы и доказательства. Но бывают ситуации, когда, кроме как троллингом, отвечать просто невозможно.

Не могли бы вы на конкретных примерах пояснить, что вы имеете в виду?

Например, сообщения, поступающие из Великобритании, по поводу дела Литвиненко — это тоже часть информационной войны, но мы к ним относимся серьезно. Мы отвечаем на них аргументированно, приводя доказательства. Но когда британские коллеги, занимающие высокие посты, говорят, что Путин может закончить войну в Сирии одним телефонным звонком, как на это отвечать? Выпустить заявление: «Нет, одним звонком из Кремля урегулировать сирийский кризис не получится»? Но вы же понимаете всю несуразность этого. Поэтому тут важнее не наша реакция, а то чем она была вызвана, что сказали наши коллеги. Это же порой даже не ложь, а что-то настолько низкопробное, что из уст серьезных людей и звучать-то не должно. Но они до этого опускаются, получая в ответ соответствующую реакцию.
Мария Захарова во время брифинга в пресс-центре МИД России
Мария Захарова во время брифинга в пресс-центре МИД России

А почему вообще такое происходит?

Это во многом связно с тем, как воспринимает информацию аудитория. Большие, глубокие тексты, неважно какой теме они посвящены, не в моде. Гораздо популярнее 140-значные твиты. У обывателей нет времени изучать историю вопроса, смотреть вглубь, просто потому что они заняты другими вещами — учебой, бизнесом, искусством. Неспециалисту сложно вспомнить, например, что сирийский кризис начался с того, что западные страны активнейшим образом поддерживали «арабскую весну», спонсировали оппозицию, а когда конфликт перешел в более серьезную фазу, они стали передавать оппозиционерам оружие и технику, на этом фоне расцвел терроризм и так далее. Обыватель всего этого не помнит, у него голова занята другими вещами. Ему проще поверить, когда говорят, что сирийский кризис можно завершить одним звонком из Москвы, потому что это простая и легко воспринимаемая фраза.

Наверное, свою роль играет еще и то, что подобные фразы соответствуют клише, оставшимся еще со времен холодной войны?

Да, вы правы, эти клише существуют до сих пор. Я несколько лет проработала в Нью-Йорке еще в те времена, когда отношения России и США были нормальными. Тогда я для себя придумала такую формулировку — policy of zero good news from Russia (политика отсутствия хороших новостей о России). Это когда ты включаешь телевизор и о России не узнаешь ничего позитивного: ни о том, что здесь строится, ни о том, какие выставки тут проходят, какие снимаются фильмы, делаются научные открытия и так далее. Вместо этого в эфир попадают сообщения про то, как в России что-то взрывается, совершается какое-то резонансное преступление, разгорается коррупционный скандал или случается техногенная катастрофа. Даже теракт в России подается как следствие неправильных действий власти. То есть террористические атаки, произошедшие на территории США, Франции или Великобритании вызывают колоссальное сочувствие и к самим этим странам, и к их гражданам. Новости же о теракте, произошедшем в нашей стране или устроенном против россиян, специально подаются так, чтобы не вызвать сострадания к жертвам. И с помощью информационных технологий вина за трагедию возлагается на государство.

Первый раз я таким подходом была шокирована, когда почитала статьи в центральных американских газетах, посвященные очередной годовщине захвата школы в Беслане. Я тогда многие свои взгляды пересмотрела. Если можно сказать, что когда-то с меня свалились розовые очки, то именно тогда. Стало понятно, что объективно происходящее в России не освещают. Беслан — одна из ужаснейших трагедий в новейшей истории, сопоставимая с тем, что творили нацисты. Но даже эта чудовищная история была подана как следствие неправильной политики и действий российской власти. Но мы же видели на примере других терактов, как американские СМИ умеют проявлять сострадание, умеют вызывать в людях чувство сопереживания. Они же умеют рассказывать истории обывателей, погибших от рук террористов, и их близких. Почему же тогда все, что связано с нашей страной, подается в настолько искаженном виде?
Работа иностранных журналистов на авиабазе Хмеймим в Сирии
Работа иностранных журналистов на авиабазе Хмеймим в Сирии

В завершении разговора не могу не задать вопрос на другую тему. На ваш взгляд, кто из участников переговоров по Сирии настроен наиболее конструктивно?

Из международных игроков?

Да.

Хороший вопрос представителю России! (Смеется.) Я не могу не сказать, что мы делаем все, чтобы быть максимально конструктивными.

Это понятно. А из тех, с кем приходится вести переговоры?

В последнее время наши американские коллеги в рамках Международной группы поддержки Сирии (МГПС) делают все возможное, чтобы продвинуться вперед. Мы видим, как плотно они работают с представителями других стран, которые проявляют меньше гибкости.

В общем, позиция США стала намного более конструктивной, чем прежде. Мантра «Сначала Асад должен уйти, а остальное обсудим потом» осталась в прошлом. Мюнхен показал, что американцы сосредоточены на достижении конкретного результата.