Первая – 880 дезертиров разыскиваются Военной прокуратурой Западного региона Украины. Почти тысяча человек самовольно покинули места несения службы – преимущественно в зоне АТО (многие — захватив с собой оружие) и сказали родному государству: «На хрена нам война? Пошла она на!..».

Чтобы было понятно, речь тут идет только о дезертирах – то есть, тех кто уже был мобилизован, а потом сбежал, и только из Западной Украины. Цифры по остальным регионам страны — не меньше. А всего в октябре 2015 года Военная прокуратура насчитала 16 тысяч дезертиров. Шестнадцать тысяч! Но если считать с теми, кто был достаточно умен и везуч, чтобы вообще не попасть в ряды ВСУ – то получается и вовсе феерическая картина. Шестую волну мобилизации «закосили» порядка 27 тысяч человек, то есть больше половины!

Итак, первая цифра показывает нам количество тех, кто не желает участвовать в бессмысленной братоубийственной войне. А теперь обратимся ко второй цифре – и на этот раз узнаем кое-что о качестве. Качестве тех, кого все-таки «загребли» в ряды украинской армии.

И вот она, вторая цифра – более тысячи человек небоевых потерь. Это откровение от главного военного прокурора Анатолия Матиоса действительно шокирует, особенно с учетом того, что общее число потерь за 2014-205 годы заявлено в 2027 человек (я так понимаю, сюда не вошли потери нацбатов, отрядов «правосеков» и прочих полурегулярных формирований). Половина потерь украинской армии – небоевые! Украинские вояки в самом что ни на есть прямом смысла перебили сами себя!

Но где же подробности? Сам Матиос говорит довольно обтекаемо, без конкретных цифр, но все же давая понять, как живые бойцы превращаются в мертвых: «Я вам сейчас цифры озвучу небоевых безвозвратных и санитарных потерь украинской армии. Три полка. Более тысячи человек — это небоевые потери в АТО. Расстрел сослуживцев, неосторожное обращение с оружием, увечье, что привело к смерти, ДТП, якобы болезни сердца. Кто в военно-медицинских комиссиях работает? Президент? Нет, врач районной амбулатории, который за сто-двести гривен здорового Ивана делал больным, а больного, у которого не было денег заплатить, отправлял воевать… А теперь он пришел туда и он пьет. Случай был, когда на пьяную голову один «герой» бросил гранату в буржуйку. Тринадцать человек легло!».

Оставим на совести «военного прокурора» представление о составе полков (может быть, это такие, специфически-украинские штаты полков, где из тысячи человек можно легко сделать целых три штуки), перейдем к той сути, которую удалось накопать в данных за октябрь 2015 года. Тогда, кстати, число небоевых потерь было всего 597 человек, что очень красноречиво говорит нам, что за «мирные» осень и зиму 2015-2016 годов украинская армия сократила саму себя еще минимум на 400 человек, что куда продуктивнее всех действия «сепаратистов». Так держать, камраден! Наращиваем темп!

Вот сама конкретика на эти 600 человек:

- 171 человек совершил самоубийство,

- 137 стали жертвами несчастного случая (из них 33 утонули, 39 отравились),

- 64 были убиты другими военнослужащими,

- 26 были убиты гражданскими,

- 112 погибли в ДТП,

- 87 погибли из-за нарушения мер безопасности (из них 66 — из-за ненадлежащего обращения с оружием и боеприпасами).

Кра-со-та! Ну красота же!

Где ухитрились утонуть в степном Донбассе 33 человека?! Какую нечеловеческую тягу к воде нужно было испытывать?!

112 человек разбились насмерть (число покалеченных наверняка в разы больше!) в авариях транспортных средств. А так как транспортные средства в армии весьма тяжелые и трудноуправляемые, то сколько при этом погибло мирного населения, не говорят – но достаточно вспомнить хотя бы случай в Константиновке, где БМД с пьяным водителем задавила ребенка.

66 дурачков убили себя и, возможно, окружающих по причине катастрофического недостатка обучения, как обращаться со вверенным им оружием. О том, как обстоят дела с обучением мобилизованных в ВСУ написано уже столько, что повторяться нет нужды. Смысл простой: армия неучей опаснее для самой себя, чем для противника.

26 были убиты гражданскими – вот это любопытно! Скорее всего, речь идет о пьяных разборках, которые так любят устраивать «герои». За что и огребли без всякого снисхождения к зеленому цвету одежды. А может быть, и наоборот – военные стали уже так раздражать всех в стране, что их и убивают охотнее?

64 были убиты другими военнослужащими («граната в буржуйку») – ах, как бы хотелось побольше подробностей! Тогда мы узнали бы, не были ли часом убиты в числе этих 64-х особо дерзкие офицеры и особо рьяные каратели. Такие, зачастую, долго не живут в солдатской среде, умирают от рук своих же.

И, наконец, лидер нашего топа – самоубийцы, коих целых 171. Тут комментировать нечего. Я думаю, что одним из главных движущих факторов для суицида стали не только плохие условия быта, но и откровенно мерзкий характер самой войны. Такое история уже проходила во Вьетнаме.

И, наконец, чисто для сравнения – за 9 лет войны в Афганистане Советская армия потеряла небоевыми потерями 739 человек. Всего. А тут, даже официально – тысяча за два года. Выводы – более, чем очевидны: сколько бы не надувались ВСУ мобилизациями, а качество личного состава – хуже некуда.

Григорий Игнатов.

Давно замечено, что продуманная политика не может существовать в отрыве от исторической перспективы. Обращение к истории тем более оправданно, что в последний период отмечался целый ряд юбилейных дат. В прошлом году мы праздновали семидесятилетие Великой победы, в позапрошлом – вспоминали о начале сто лет назад Первой мировой войны. В 2012 г. отмечалось двухсотлетие Бородинской битвы, а также четырехсотлетие освобождения Москвы от польских захватчиков. Если вдуматься, эти вехи недвусмысленно свидетельствуют об особой роли России в европейской и мировой истории.

Исторические факты не подтверждают расхожий тезис о том, что Россия, дескать, всегда находилась на европейских задворках, была аутсайдером европейской политики. Напомню в этой связи о том, что крещение Руси в 988 г. – кстати, 1025 лет этого события также отмечалось недавно, – способствовало рывку в развитии государственных институтов, социальных отношений и культуры, превращению Киевской Руси в полноправного члена тогдашнего европейского сообщества. В то время династические браки являлись лучшим индикатором роли страны в системе международных отношений, и сам за себя говорит тот факт, что в XI столетии сразу три дочери великого князя Ярослава Мудрого стали королевами соответственно Норвегии и Дании, Венгрии, Франции, его сестра – женой польского короля, а внучка вышла замуж за германского императора.

Многочисленные научные исследования свидетельствуют о высоком – нередко более высоком, чем в западноевропейских государствах – культурном и духовном уровне развития тогдашней Руси. Ее вписанность в общеевропейский контекст признается многими видными западными мыслителями. Но при этом русский народ, имея собственную культурную матрицу, свою духовность, никогда не сливался с Западом. В этой связи уместно вспомнить трагическую и во многом переломную для нашего народа эпоху монгольского нашествия. Александр Пушкин писал: «Варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в степи своего Востока. Христианское просвещение было спасено истерзанной и издыхающей Россией». Хорошо известно и альтернативное мнение Льва Николаевича Гумилева о том, что монгольское нашествие способствовало формированию обновленного русского этноса, что Великая степь дала нам дополнительный импульс в развитии.

Как бы то ни было, очевидно, что тот период крайне важен для утверждения самостоятельной роли русского государства на евразийском пространстве. Вспомним в этой связи политику великого князя Александра Невского, который принял временное подчинение в целом веротерпимым правителям Золотой Орды, чтобы отстоять право русского человека иметь свою веру, самому распоряжаться своей судьбой вопреки попыткам европейского Запада полностью подчинить русские земли, лишить их собственной идентичности. Такая мудрая, дальновидная политика, убежден, осталась в наших генах.

Русь согнулась, но не сломалась под тяжестью монгольского ига и смогла выйти из этого тяжелого испытания в качестве единого государства, которое впоследствии и на Западе, и на Востоке стали рассматривать как своего рода наследника павшей в 1453 г. Византийской империи. Внушительная по размерам страна, раскинувшаяся практически по всему восточному периметру Европы, начала органично прирастать огромными территориями Урала и Сибири. И уже тогда она играла роль мощного балансирующего фактора в общеевропейских политических комбинациях, включая знаменитую Тридцатилетнюю войну, по итогам которой в Европе сложилась Вестфальская система международных отношений, принципы которой, прежде всего уважение государственного суверенитета, имеют значение и сегодня.

Здесь мы подходим к дилемме, которая давала о себе знать на протяжении нескольких столетий. С одной стороны, быстро развивающееся Московское государство естественным образом все более весомо проявляло себя в европейских делах, с другой – европейские страны испытывали опасения в отношении нарождавшегося гиганта на востоке и предпринимали шаги для того, чтобы по возможности изолировать его, не допустить до участия в наиболее важных делах континента.

Из тех же времен – кажущееся противоречие между традиционным общественным укладом и стремлением к модернизации с использованием наиболее передового опыта. На самом деле энергично развивающееся государство не может не пытаться осуществить рывок вперед с опорой на современные технологии, что не означает обязательного отказа от своего «культурного кода». Мы знаем множество примеров модернизации восточных обществ, которые не сопровождались радикальным сломом традиций. Это тем более верно для России, которая по своей глубинной сути является одной из ветвей европейской цивилизации.

Кстати, запрос на модернизацию с использованием европейских достижений отчетливо проявился в российском обществе еще при царе Алексее Михайловиче, а Петр I с его талантом и энергией придал этому императиву взрывной характер. С опорой на жесткие меры внутри страны, на решительную и успешную внешнюю политику первый русский император за два с небольшим десятилетия сумел выдвинуть Россию в разряд ведущих государств Европы. С тех пор с Россией уже не могут не считаться, ни один серьезный европейский вопрос невозможно решить без учета российского мнения.

Нельзя сказать, что такое положение дел всех устраивало. На протяжении последующих столетий вновь и вновь повторялись попытки вернуть нашу страну на допетровские рубежи. Но этим расчетам не суждено было сбыться. Уже в середине XVIII века Россия выходит на ключевую роль в общеевропейском конфликте – Семилетней войне. Русские войска тогда триумфально вошли в Берлин – столицу считавшегося непобедимым прусского короля Фридриха II, – и лишь неожиданная кончина императрицы Елизаветы Петровны и восшествие на российский престол симпатизировавшего Фридриху Петра III спасло Пруссию от неминуемого разгрома. Этот поворот событий в истории Германии до сих пор именуется «чудом Бранденбургского дома». Размеры, мощь и влияние России существенно укрепились в период правления Екатерины Великой, достигнув такого положения, когда, по выражению канцлера тех времен Александра Безбородко, «ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела».

Хотел бы привести мнение известного исследователя российской истории, постоянного секретаря французской Академии Элен Каррер д’Анкос о том, что Российская империя по совокупности всех параметров – размеров, способности управлять своими территориями, долговечности существования – являлась величайшей империей всех времен. При этом она вслед за Николаем Бердяевым отстаивает ту точку зрения, что России историей предназначена великая миссия связующего звена между Востоком и Западом.

На протяжении по крайней мере двух с лишним последних столетий любые попытки объединить Европу без России и против нее неизменно оканчивались тяжелыми трагедиями, преодолевать последствия которых всякий раз удавалось лишь при решающем участии нашей страны. Имею в виду, в частности, наполеоновские войны, по завершении которых именно Россия выступила спасительницей системы международных отношений, основанной на балансе сил и взаимном учете национальных интересов и исключающей тотальное доминирование на европейском континенте какого-либо одного государства. Мы помним, что император Александр I принял самое непосредственное участие в выработке решений Венского конгресса 1815 г., которые обеспечивали развитие континента без серьезных вооруженных конфликтов на протяжении последующих сорока лет.

Кстати, идеи Александра I можно в определенном смысле считать прообразом концепции подчинения национальных интересов общим целям, имея в виду прежде всего поддержание мира и порядка в Европе. Как говорил российский император, «не может быть более политики английской, французской, русской, австрийской; существует только одна политика – общая, которая должна быть принята и народами, и государями для общего счастья».

Венская система была разрушена опять-таки на волне стремления вытолкнуть Россию на европейскую обочину, которым был одержим Париж в период правления императора Наполеона III. В попытке сколотить антироссийский альянс французский монарх был готов, как незадачливый гроссмейстер, жертвовать всеми остальными фигурами. Чем это обернулось? Да, Россия потерпела поражение в Крымской войне 1853–1856 гг., последствия которой ей через не очень продолжительное время удалось стряхнуть с себя благодаря последовательной и дальновидной политике канцлера Александра Михайловича Горчакова. Что же касается Наполеона III, то его правление закончилось в немецком плену, и кошмар франко-германского противостояния на долгие десятилетия навис над Западной Европой.

Приведу еще один эпизод, связанный с Крымской войной. Как известно, австрийский император тогда отказался помочь России, которая за несколько лет до этого, в 1849 г., пришла ему на выручку в период венгерского восстания. Известны слова, сказанные по этому поводу австрийским министром иностранных дел Феликсом Шварценбергом: «Мы поразим Европу своей неблагодарностью». В целом можно сказать, что разбалансировка общеевропейских механизмов запустила процессы, которые привели к развязыванию Первой мировой войны.

Отмечу, что и тогда российская дипломатия выступала с идеями, опережающими свое время. Сейчас не очень часто вспоминают о созванных по инициативе императора Николая II Гаагских мирных конференциях 1899 г. и 1907 г., которые были первыми попытками договориться о том, чтобы развернуть вспять гонку вооружений и подготовку к разрушительной войне.

Первая мировая война привела к гибели и бесчисленным страданиям миллионов людей и крушению четырех империй. В этой связи уместно вспомнить еще об одном юбилее, который предстоит в будущем году, – столетии русской революции. Сейчас остро стоит задача выработки сбалансированной, объективной оценки тех событий, тем более в условиях, когда, особенно на Западе, находится немало желающих использовать эту дату для новых информационных атак на Россию, представить революцию 1917 г. в виде какого-то варварского переворота, чуть ли не столкнувшего под откос последующую европейскую историю. Хуже того – поставить советский режим на одну доску с нацизмом, возложить на него часть ответственности за развязывание Второй мировой войны.

Без сомнения, революция 1917 г. и последовавшая Гражданская война были тяжелейшей трагедией для нашего народа. Однако трагедиями были и все другие революции. Это не мешает, скажем, нашим французским коллегам превозносить свои потрясения, которые помимо лозунгов свободы, равенства и братства принесли гильотину и реки крови.

Невозможно отрицать, что русская революция была величайшим событием в плане воздействия на мировую историю, причем воздействия неоднозначного и многопланового. Она стала своего рода экспериментом по реализации на практике социалистических идей, имевших тогда широчайшее распространение в Европе, и ее поддержка со стороны населения опиралась в том числе на стремление значительной его части к социальной организации при опоре на коллективные, общинные начала.

Для серьезных исследователей очевидно огромное влияние преобразований в Советском Союзе на процессы формирования так называемого социального государства или «общества всеобщего благоденствия» в Западной Европе в период после Второй мировой войны. Правительства европейских государств пошли на внедрение беспрецедентных мер социальной защиты именно под воздействием примера Советского Союза и в стремлении выбить почву из-под ног левых политических сил.

Можно сказать, что сорок лет после Второй мировой войны стали удивительно благоприятным периодом для развития Западной Европы, которая была избавлена от необходимости принятия собственных крупных решений и под своего рода «зонтиком» американо-советского противостояния получила уникальные возможности спокойного развития. В этих условиях в западноевропейских странах были отчасти реализованы идеи конвергенции капиталистической и социалистической моделей, которые в качестве предпочтительной формы социально-экономического прогресса выдвигались Питиримом Сорокиным и другими выдающимися мыслителями двадцатого столетия. А теперь мы в течение уже пары десятков лет наблюдаем и в Европе, и в США обратный процесс: сокращение прослойки среднего класса, усиление социального неравенства, демонтаж механизмов контроля крупного бизнеса.

Бесспорна роль, которую Советский Союз сыграл в вопросах деколонизации, в подтверждении в международных отношениях таких принципов, как независимое развитие государств, их право самостоятельно определять свое будущее.

Не буду подробно останавливаться на моментах, связанных со сползанием Европы ко Второй мировой войне. Очевидно, что здесь опять роковую роль сыграли антироссийские устремления европейских элит, их желание натравить на Советский Союз гитлеровскую военную машину. И вновь выправлять положение дел после этой страшнейшей катастрофы пришлось с ключевым участием нашей страны в определении параметров и европейского, и теперь уже мирового порядка.

В этом контексте разговоры о «столкновении двух тоталитаризмов», которые сейчас активно внедряются в европейское сознание, в том числе на уровне школьных учебников, безосновательны и безнравственны. Советский Союз, при всех пороках существовавшей тогда в нашей стране системы, не ставил перед собой цели уничтожения целых народов. Вспомним Уинстона Черчилля, который всю свою жизнь был принципиальным противником СССР и сыграл большую роль в развороте от союзничества времен Второй мировой к новому противостоянию с Советским Союзом. Он, тем не менее, вполне искренне признавал: «Концепция добронравия – жить по совести – это по-русски».

Кстати, если честно смотреть на положение небольших европейских государств, которые раньше входили в Варшавский договор, а теперь – в НАТО и ЕС, то очевидно, что речь должна идти отнюдь не о переходе от подчинения к свободе, о чем так любят рассуждать западные идеологи, а скорее о смене лидера. Об этом недавно хорошо сказал российский Президент Владимир Путин, да и представители этих стран за закрытыми дверями признают, что не способны принимать сколь-либо значимые решения без отмашки из Вашингтона и Брюсселя.

Думается, в контексте столетия русской революции нам очень важно глубоко осознать непрерывность российской истории, из которой невозможно вымарать какие-то отдельные периоды, и важность синтеза всего массива наработанных нашим народом позитивных традиций и исторического опыта в качестве основы для энергичного продвижения вперед и утверждения по праву принадлежащей нашей стране роли одного из ведущих центров современного мира, поставщика ценностей развития, безопасности и стабильности.

Послевоенный миропорядок, опиравшийся на противостояние двух систем, был, разумеется, далек от идеального, но он, тем не менее, позволил сохранить основы международного мира и избежать самого страшного – искушения прибегнуть к массированному применению оказавшегося в руках политиков оружия массового уничтожения, прежде всего ядерного. Укоренившийся на Западе в связи с распадом Советского Союза миф о победе в холодной войне оснований под собой не имеет. Это была воля народа нашей страны к переменам, помноженная на неблагоприятное стечение обстоятельств.

Эти события привели, без преувеличения, к тектоническим сдвигам в международном ландшафте, к серьезнейшему изменению всей картины мировой политики. При этом выход из холодной войны и связанного с ним непримиримого идеологического противостояния открывал уникальные возможности для переустройства европейской архитектуры на принципах неделимой и равной безопасности и широкого сотрудничества без разделительных линий.

Появлялся реальный шанс на решительное преодоление раскола Европы и реализацию мечты об общем европейском доме, в поддержку чего выступали многие мыслители и политики на континенте, включая президента Франции Шарля де Голля. Наша страна была полностью открыта для такого варианта и выступала с многочисленными предложениями и инициативами на этот счет. Совершенно логичным было бы создание новых основ европейской безопасности через усиление военно-политического компонента Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе. Владимир Путин в интервью немецкому изданию Bild недавно приводил высказывание видного германского политика Эгона Бара, который выдвигал подобные идеи.

Западные партнеры, к сожалению, пошли по другому пути, выбрали вариант расширения НАТО на Восток, приближения к российским границам контролируемого ими геополитического пространства. Именно в этом заключается корень тех системных проблем, от которых сегодня страдают отношения России с США и Европейским союзом. Примечательно, что Джордж Кеннан, который считается одним из творцов американской политики сдерживания СССР, в конце жизни назвал решение о расширении Североатлантического альянса трагической ошибкой.

Глубинная проблема, связанная с таким западным курсом, заключается еще и в том, что конструировался он без должного учета общемирового контекста. А ведь современный мир в условиях глобализации отличается беспрецедентной взаимозависимостью различных государств, и сегодня отношения между Россией и ЕС уже невозможно выстраивать так, как если бы они все еще, как в период холодной войны, были в эпицентре мировой политики. Нельзя не принимать в расчет мощные процессы, которые происходят в Азиатско-Тихоокеанском регионе, на Ближнем и Среднем Востоке, в Африке, в Латинской Америке.

Главной приметой современного этапа являются стремительные перемены во всех сферах международной жизни. Причем они часто принимают неожиданное для всех направление. Например, сегодня очевидна несостоятельность популярной в 1990-е гг. концепции «конца истории», авторство которой принадлежит известному американскому социологу и политическому исследователю Фрэнсису Фукуяме. Она предполагала, что бурное развитие глобализации знаменует собой окончательную победу либерально-капиталистической модели, а задача всех остальных заключается лишь в том, чтобы побыстрее к ней подстраиваться под руководством мудрых западных учителей.

На деле же второе издание глобализации (предыдущая ее волна случилась перед Первой мировой войной) привело к рассредоточению глобальной экономической мощи и, соответственно, политического влияния, к появлению новых крупных центров силы, прежде всего в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Наиболее яркий пример – резкий рывок вперед Китая, который благодаря беспрецедентным темпам экономического роста в течение трех десятилетий вышел на позиции второй, а в соответствии с подсчетами по паритету покупательной способности – уже и первой экономики мира. На этом фоне можно воспринимать, как говорится, в качестве «медицинского факта» множественность моделей развития, что исключает унылое однообразие в рамках единой – западной – системы координат.

Соответственно, произошло относительное сокращение влияния так называемого «исторического Запада», который на протяжении практически пяти веков привык видеть себя в роли вершителя судеб человечества. Обострилась конкуренция по вопросу о формировании контуров мироустройства XXI века. Причем переход от холодной войны к новой международной системе оказался намного более длительным и болезненным, чем это виделось 20–25 лет назад.

На таком фоне один из базовых вопросов в международных делах сегодня заключается в том, какую форму принимает эта в целом естественная конкуренция между ведущими мировыми державами. Мы видим, как США и ведомый ими западный альянс пытаются любыми средствами сохранить доминирующие позиции или, если использовать американскую лексику, обеспечить свое «глобальное лидерство». В ход идут самые разные методы давления, экономические санкции, а то и прямая силовая интервенция. Ведутся широкомасштабные информационные войны. Отработаны технологии неконституционной смены режимов путем осуществления «цветных революций». При этом для народов, являющихся объектами таких действий, демократические революции оказываются разрушительными. И наша страна, прошедшая в своей истории через период поощрения искусственных преобразований за рубежом, твердо исходит из предпочтительности эволюционных перемен, которые должны осуществляться в формах и со скоростью, соответствующих традициям и уровню развития того или иного общества.

Россию в западной пропаганде принято сейчас обвинять в «ревизионизме», в якобы имеющемся у нас стремлении разрушить сложившуюся международную систему, как будто это мы бомбили Югославию в 1999 г. в нарушение Устава ООН и Хельсинкского заключительного акта. Как будто это Россия игнорировала международное право, вторгаясь в Ирак в 2003 г., и извращала резолюции Совета Безопасности ООН, свергая силовым путем режим Муаммара Каддафи в Ливии в 2011-м. Эти примеры можно продолжать.

Рассуждения о «ревизионизме» не выдерживают критики и базируются по существу на простой до примитивности логике, предполагающей, что «заказывать музыку» в мировых делах сегодня может только Вашингтон. В соответствии с таким подходом получается, что на международный уровень переместился сформулированный когда-то Джорджем Оруэллом принцип: все равны, но некоторые более равны, чем другие. Однако международные отношения сегодня – слишком сложный механизм, чтобы им можно было управлять из какого-то одного центра. Это подтверждают результаты американского вмешательства: в Ливии государства по сути не существует, Ирак балансирует на грани распада – и далее по списку.

Надежное решение проблем современного мира может быть обеспечено только через серьезное, честное сотрудничество ведущих государств и их объединений в интересах решения общих задач. Такое взаимодействие должно учитывать многоцветие современного мира, его культурно-цивилизационное многообразие, отражать интересы основных компонентов международного сообщества.

Практика показывает, что когда эти принципы применяются на деле, удается добиться конкретных, весомых результатов. Упомяну, в частности, заключение соглашения по урегулированию вопросов, связанных с иранской ядерной программой, ликвидацию сирийского химического оружия, согласование условий прекращения боевых действий в Сирии, выработку основных параметров глобального соглашения по климату. Это свидетельствует о необходимости восстановления культуры поиска компромиссов, опоры на дипломатическую работу, которая может быть сложной, даже изматывающей, но которая остается, тем не менее, по сути единственным путем обеспечения взаимоприемлемого решения проблем мирными средствами.

Такие наши подходы разделяет сегодня большинство государств мира, включая китайских партнеров, другие страны БРИКС, ШОС, наших друзей в ЕАЭС, ОДКБ, СНГ. Другими словами, можно сказать, что Россия борется не против кого-то, а за решение всех вопросов на равноправной, взаимоуважительной основе, что только и может быть надежным фундаментом долгосрочного оздоровления международных отношений.

Важнейшей задачей считаем объединение усилий против не надуманных, а совершенно реальных вызовов, среди которых главным является сегодня террористическая агрессия. Экстремистам из ИГИЛ, «Джабхат ан-Нусры» и другим подобным удалось впервые поставить под контроль значительные территории в Сирии и Ираке, они пытаются распространить свое влияние на другие страны и регионы, совершают теракты по всему миру. Недооценку этой опасности нельзя расценивать иначе как преступную близорукость.

Президент России призвал к формированию широкого фронта для нанесения террористам военного поражения. Серьезный вклад в эти усилия вносят Воздушно-космические силы России. Одновременно энергично работаем в интересах налаживания коллективных действий по политическому урегулированию конфликтов в этом охваченном глубоким кризисом регионе.

Но подчеркну – долгосрочный успех может быть достигнут только на основе продвижения к партнерству цивилизаций, опирающемуся на уважительное взаимодействие различных культур и религий. Считаем, что общечеловеческая солидарность должна иметь нравственную основу, формируемую традиционными ценностями, которые являются во многом общими для ведущих мировых вероисповеданий. Хотел бы в этой связи обратить внимание на совместное заявление Патриарха Кирилла и Папы Римского Франциска, в котором, в частности, выражается поддержка семьи как естественного средоточия жизни человека и общества.

Повторю – мы не стремимся к конфронтации ни с США, ни с Евросоюзом, ни с НАТО. Наоборот, Россия открыта для самого широкого взаимодействия с западными партнерами. По-прежнему считаем, что наилучшим способом обеспечения интересов народов, проживающих на европейском континенте, было бы формирование общего экономического и гуманитарного пространства, простирающегося от Атлантики до Тихого океана, так чтобы недавно сформированный Евразийский экономический союз смог стать интегрирующим звеном между Европой и АТР. Стремимся делать все, что от нас зависит, для преодоления препятствий на этом пути, включая урегулирование на основе Минских договоренностей украинского кризиса, спровоцированного госпереворотом в Киеве в феврале 2014 года.

Сошлюсь на мнение такого умудренного жизнью и опытом политика, как Генри Киссинджер, который, выступая недавно в Москве, сказал, что «Россию следует рассматривать как ключевой элемент любого глобального равновесия, а не как прежде всего угрозу Соединенным Штатам… Я выступаю, – подчеркнул он, – за возможность диалога с целью обеспечения нашего общего будущего, а не для углубления конфликтов. Для этого требуется уважение обеими сторонами жизненных ценностей и интересов друг друга». Мы придерживаемся именно такого подхода. И мы продолжим отстаивать в международных делах принципы права и справедливости.

Русский философ Иван Ильин, размышляя о роли России в мире в качестве великой державы, подчеркивал, что «великодержавие определяется не размером территории и не числом жителей, но способностью народа и его правительства брать на себя бремя великих международных задач и творчески справляться с этими задачами. Великая держава есть та, которая, утверждая свое бытие, свой интерес, … вносит творческую, устрояющую, правовую идею во весь сонм народов, во весь “концерт” народов и держав». С этим трудно не согласиться.

Если вы возьмётесь разобраться с гордиевым узлом тех сложностей, которые представляет собой афганская война, вы обнаружите, что в основе американского провала лежит величайший политический парадокс века: стальные гусеницы огромной военной машины Вашингтона заклинил один розовый цветочек – опиумный мак.

На протяжении более чем тридцати лет в Афганистане военные операции Вашингтона оказывались успешными, только когда они достаточно спокойно  вписывались в незаконный центральноазиатский  трафик опиума, и страдали, когда их не удавалось с ним согласовать. Первая американская интервенция туда началась в 1979 году. Она была отчасти успешной, потому что суррогатная война, начатая ЦРУ, чтобы изгнать Советы из этой страны, совпала с тем, как его афганские союзники использовали нарастающий наркотрафик страны для поддержания своей десятилетней борьбы.

С другой стороны, почти 15 лет за непрерывной войны со времени американского вторжения 2001 года, с помощью миротворческих усилий не удалось остановить мятеж Талибана, по большей части потому, что США не смогли взять под контроль растущие прибыли страны от торговлей героином. Производство опиума резко выросло от минимальных 180 тонн до огромной цифры в 8200 тонн в первые пять лет американской оккупации, а земля Афганистана, казалось, была засеяна зубами дракона из древнегреческого мифа. Каждый сбор урожая мака рождал новую группу бойцов-подростков для растущей повстанческой армии Талибана.

На каждом этапе бурной трагической истории Афганистана за последние 40 лет – в необъявленной войне 1980-х, в гражданской войне 1990-х, и при американской оккупации с 2001 года – опиум играл необычно важную роль в определении судьбы страны. Во время одного из самых жестоких поворотов судьбы путь уникальной экологии Афганистана сошёлся с американской военной технологией, превратившей эту изолированную, отрезанную от моря страну, в первое в мире истинное нарко-государство – страну, где запрещённые наркотики доминируют в экономике, устанавливают границы политического выбора и   определяют судьбу внешних интервенций.

Необъявленная война (1979-1992)

Тайная война ЦРУ против советской оккупации Афганистана в 1980-е способствовала превращению неконтролируемых центральным правительством областей на границе Афганистана и Пакистана  в  рассадник постоянного расширения глобальной торговли героином. «В Зоне племён, – как будет сказано в докладе Госдепартамента США в 1986 году, – не существует полиции. Не существует судов. Не существует налогообложения. Никакое оружие не является незаконным… Гашиш и героин часто демонстрируются открыто». К тому времени процесс шёл уже давно. Вместо того, чтобы сформировать собственную коалицию лидеров сопротивления, ЦРУ полагалось на важнейшую внутреннюю службу Пакистана, Межведомственную разведку (ISI),  и её афганских клиентов, которые вскоре стали заправилами контрабандной трансграничной опиумной торговли.

Неудивительно, что ЦРУ закрывало глаза на то, что производство опиума в Афганистане безудержно росло от 100 тонн в год в 1970-х до 2 тысяч тонн к 1991 году. В 1979 и 1980 годах, как раз когда ЦРУ начинало наращивать усилия, вдоль афгано-пакистанской границы открывалась сеть лабораторий по производству героина. Вскоре регион превратился в крупнейшего производителя героина. К 1984 году он занял ошеломляющие 60% героинового рынка США и 80% европейского. В самом Пакистане число героиновых наркоманов выросло от почти нуля (да, нуля) в 1979 году до 5 тысяч в 1980-м и 1 300 000 к 1985 году – темп роста числа наркозависимых настолько высокий, что ООН назвала его «особенно шокирующим».

Согласно докладу Госдепартамента 1986 года, опиумный мак – «идеальная культура в раздираемой войной стране, поскольку он требует небольших вложений капитала, растёт быстро и его продукт легко транспортируется и продаётся». Больше того, климат Афганистана хорошо подходит для этой неприхотливой культуры, причём средняя урожайность в 2-3 раза выше, чем в Золотом треугольнике  Юго-Восточной Азии, прежней столице опиумной торговли. Когда бесконечная война между ЦРУ и советскими войсками, действующими под видом сил другой страны породила по крайней мере три миллиона беженцев и нарушила производство продовольствия, афганские крестьяне начали обращаться к опиумному маку «от отчаяния», поскольку он так легко давал «большие прибыли», которые могли покрыть растущие цены на продовольствие. В то же время, элементы сопротивления, согласно Госдепартаменту, участвовали в производстве опиума и его трафике, «чтобы обеспечить снабжение населения продуктами под своим контролем и финансировать закупки оружия».

По мере того как сопротивление моджахедов набирало силу и создавало освобождённые зоны на территории Афганистана в начале 1980-х, это помогало финансировать его операции, собирая налоги с крестьян, выращивающих очень прибыльный опиумный мак, особенно в плодородной долине Гильменд, некогда житнице южного Афганистана. Караваны, везущие поставляемое ЦРУ оружие в регион для сил сопротивления, зачастую возвращались а Пакистан, гружёные опиумом – иногда, как сообщала «Нью-Йорк Таймс», «с согласия сотрудников спецслужб Пакистана или США, которые поддерживали сопротивление».

Как только моджахеды переправляли опиум через границу, они продавали его пакистанским производителям героина, действовавшим в Северо-Западной приграничной провинции Пакистана, тайной военной зоне, находившейся под управлением близкого союзника ЦРУ генерала Фазла Хака. К 1988 году, по оценкам, только в одном районе провинции Хайбер действовало от 100 до 200 лабораторий по производству героина. Южнее, в районе Кох-и-Солтан, провинции Белуджистан, Гульбеддин Хекматияр, любимый афганский актив ЦРУ, контролировал 6 лабораторий, перерабатывавших в героин большую часть урожая опиума из долины Гельменд. Грузовики из «Национальной логистической группы» (NLC) армии Пакистана, доставлявшие на эти приграничные территории из порта Карачи ящики с оружием от ЦРУ, уезжали с грузом героина в порты и аэропорты, откуда он поставлялся на мировые рынки.

В мае 1990 года, когда эта тайная война заканчивалась, «Вашингтон Пост» сообщила, что главный актив ЦРУ, Хекматияр, был также и ведущим наркоторговцем у повстанцев. Американские чиновники, как заявила «Пост», долго отказывались проводить расследования по обвинениям в торговле героином, которой занимался Хекматияр, как и пакистанская ISI, в основном «потому что американская политика в отношении наркотиков в Афганистане подчинялась войне против влияния там Советов».

Действительно, Чарльз Коган, бывший руководитель операций ЦРУ в Афганистане, позднее откровенно говорил о предпочтениях своего Управления. «Нашей главной задачей было нанести как можно больший возможный ущерб Советам», – заявил он Афганскому телевидению в 1995 году. – У нас на самом деле не было ресурсов или времени на расследование наркоторговли. Не думаю, что нам надо за это извиняться… Да, было такое нежелательное последствие в смысле наркотиков. Но главная цель была достигнута. Советы ушли из Афганистана».

Гражданская война в Афганистане и усиление Талибана (1989-2001)

За долгий период подобное «тайное» вмешательство (о котором так открыто писали и которым хвастались) привело к появлению чёрной дыры геополитической нестабильности, так и не закрытой и не вылеченной до сих пор.

Лежащий на северной окраине сезонных муссонов, куда дождевые облака приходят уже выжатые досуха, засушливый Афганистан так и не оправился от небывалого опустошения, от которого он пострадал в годы первой американской интервенции. Земли, кроме орошаемых территорий, таких как долина Гильменд, полузасушливые высокогорья страны и без того были хрупкой экосистемой, с трудом поддерживающей значительное население, когда в 1979 году впервые разразилась война. В 1989-1992 годах, когда она постепенно затихала, возглавляемый Вашингтоном альянс по существу отказался от страны, не преуспев ни в поддержании мирного урегулирования, ни в финансировании восстановления.

Вашингтон просто обратился к другим местам, когда в стране разразилась кровавая гражданская война, с 1.5 миллионами убитых, тремя миллионами беженцев, разорённой экономикой и толпами хорошо вооружённых полевых командиров, нацеленных драться за власть. За годы последовавших кровопролитных гражданских беспорядков афганские фермеры выращивали единственную культуру, которая гарантировала мгновенную прибыль – опиумный мак. Сбор опиума, увеличившись в 20 раз, до 2 тысяч тонн в годы тайной войны 1980-х, во время гражданской войны 1990-х годов удвоился.

В этот период смуты, выход опиума на первый план нужно рассматривать как ответ на тяжёлый ущерб, который был нанесён двумя десятилетиями войны. С возвращением этих трёх миллионов беженцев на разорённую войной землю, поля опиумного мака были нежданной удачей для тех, кому была нужна работа, поскольку для этих полей требовалось в девять раз больше работников, чем для выращивания пшеницы, традиционной сельскохозяйственной культуры этой страны. Вдобавок, торговцы опиумом одни были способны аккумулировать капитал достаточно быстро, чтобы выплачивать так необходимые наличные деньги нищим крестьянам, выращивающим опиумный мак в виде авансов, которые составляли больше половины их годового дохода. Этот кредит имел решающее значение для выживания многих бедных сельских жителей. 

На первом этапе гражданской войны, с 1992 по 1994 год, безжалостные полевые командиры сочетали оружие и опиум в идущей по всей стране борьбе за власть. Полный решимости поставить у власти в Кабуле, столице Афганистана, своих союзников-пуштунов, Пакистан с помощью ISI поставлял оружие и финансирование своему главному клиенту, Хекматияру. К тому времени он был  номинальным премьер-министром хрупкой коалиции, чьи войска два года обстреливали с помощью артиллерии и ракет Кабул в ходе военных действий, которые превратили Кабул в руины и привели к гибели ещё около 50 тысяч афганцев. Когда, тем не менее, ему не удалось взять столицу, Пакистан бросил свои силы на поддержку новой силы, появившейся среди пуштунов, Талибану, фундаменталистскому движению, зародившемуся из военизированных исламских школ.

Захватив в 1996 году Кабул и взяв под контроль большую часть страны, режим талибов поощрял местное производство опиума, предлагая защиту государства для торговли на экспорт т собирая столь необходимые налоги и с произведённого опиума, и с полученного из него героина. Доклад ООН по проблеме опиума показал, что во время первых трёх лет своего нахождения у власти, талибы увеличили сбор опиума в стране до 4600 тонн, или 75% мирового производства на тот момент.

Однако в июле 2000 года, на второй год опустошительной засухи, когда по всему Афганистану начался голод, правительство талибов неожиданно объявило запрет на выращивание опиумного мака в очевидной попытке получить международное признание и помощь. Последующий доклад ООН по результатам обследования урожаев в 10030 деревнях обнаружил, что этот запрет сократил производство опиума на 94%, всего до 185 тонн.

Через три месяца Талибан направил делегацию, возглавляемую заместителем министра иностранных дел, Абдуром Рахманом Захидом, в штаб-квартиру ООН в Нью-Йорке, чтобы обменять продление запрета на производство наркотика на дипломатическое признание. Вместо этого ООН ввела новые санкции против этого режима за укрывательство Усамы бен Ладена.  С другой стороны США действительно вознаградили Талибан 43 миллионами долларов гуманитарной помощи, несмотря на то, что поддержали критику ООН по поводу Бен Ладена.

Заявив о предоставлении помощи в мае 2001 года, госсекретарь США Колин Пауэлл расхвалил «запрет на выращивание мака, решение Талибана, которое мы приветствуем» и убеждал режим «принимать меры по множеству фундаментальных проблем, которые нас разделяют: это поддержка им терроризма, нарушение им признанных во всём мире стандартов в области прав человека, особенно их обращение с женщинами и девочками»,

Война с террором (2001-2016)

Вашингтон, после того как он десять лет игнорировал Афганистан, вновь открыл эту страну в порыве мщения после атак 11 сентября 2001 года. Всего через какие-то недели, в октябре  2001 года, США начали бомбить страну, а затем начали «военное вторжение», передовым отрядом которого стали местные полевые командиры. Режим Талибана рухнул, по словам ветерана «Нью-Йорк Таймс», журналиста Р.У.Эппла «с такой внезапной скоростью и так неожиданно, что чиновники из правительства и аналитики по стратегии… затруднялись это объяснить». Хотя американские бомбардировки действительно нанесли значительный физический и психологический ущерб, многие другие общества выдерживали гораздо более массированные бомбардировки, не разрушаясь таким образом. Если оглянуться назад, представляется вероятным, что запрет на производство опиума экономически истощил Талибан, оставив от его теократии пустую оболочку, которая рассыпалась от первой американской бомбы.

В какой-то степени, которую, как правило, недооценивают, в предшествующие два десятилетия Афганистан вкладывал всё большую часть своих ресурсов – капитала, земли, воды и труда – в производство опиума и героина. Но ко времени, когда талибы поставили выращивание опиумного мака вне закона, страна превратилась с точки зрения сельскохозяйственного производства, без малого в страну монокультуры  опиумного мака. Торговля наркотиками давала основную часть налоговых поступлений, почти весь доход от экспорта, и обеспечивала основную часть занятости. На этом фоне искоренение опиума оказалось актом экономического самоубийства, которое привело уже ослабленное общество на грань катастрофы. Действительно, в 2001 году доклад ООН показал, что этот запрет «привёл к серьёзному падению доходов, по оценкам, 3.3 млн. человек», или 15% населения, включая 80 тысяч фермеров,   480 тысяч кочующих с места на место сельскохозяйственных рабочих, и миллионов их иждивенцев.

В то время как весь октябрь 2001 года бушевала кампания американских бомбардировок, ЦРУ потратило 70 миллионов долларов на «прямые денежные затраты на местах», для мобилизации своей старой коалиции полевых командиров племён, чтобы сокрушить Талибан – расходы, которые президент Джордж У.Буш позднее расхваливал как одну из величайших «сделок» в истории. Чтобы взять Кабул и другие важнейшие города, ЦРУ поддерживало своими деньгами лидеров Северного альянса, который талибам так и не удалось разгромить. Альянс, в свою очередь, давно доминировал в наркоторговле на территориях северного Афганистана, которые им контролировались в годы Талибана. Между тем, ЦРУ обратилось также к группе усиливающихся пуштунских полевых командиров, которые занимались незаконной контрабандной наркоторговлей в юго-восточной части страны. В результате, когда Талибан пал, фундамент для возобновления выращивания опиумного мака и широкомасштабной наркоторговли был уже заложен.

Как только были взяты Кабул и столицы провинций, ЦРУ быстро уступило оперативное управление регулярным силам коалиции и гражданским чиновникам, чьи неуклюжие программы по борьбе с наркотиками в последующие годы, в конечном счёте, отдадут растущие прибыли от героинового трафика сначала полевым командирам, а в последующие года в основном партизанам Талибана.  В первые годы американской оккупации, даже до того, как это движение возродилось, сбор опиума вырастёт до 3400 тонн.  В процессе, который не имеет исторических прецедентов, колоссальные 62% валового внутреннего продукта страны в 2003 году придутся на незаконную торговлю наркотиками. В первые несколько лет американской оккупации министр обороны Дональд Рамсфельд «отрицал растущие признаки того, что деньги от наркоторговли направляются Талибану», в то время как ЦРУ и американские военные «закрывали глаза на связанную с торговлей наркотиками деятельность видных полевых командиров».

В конце 2004 года, почти через два года, в которые он не проявлял почти никакого интереса к этому предмету, оставив вопрос о производстве опиума в руки своих британских, а обучение полицейских – немецких союзников,  Белый дом внезапно столкнулся с тревожными разведданными ЦРУ, говорящими о том, что наращивание наркоторговли питает возрождение Талибана. При поддержке президента Буша, госсекретарь Колин Пауэлл после этого выступил за агрессивную стратегию по борьбе с наркотиками, включая распыление дефолиантов с воздуха над некоторыми сельскими районами Афганистана, в стиле войны во Вьетнаме. Однако посол США в Афганистане Залмай Халилзад воспротивился такому методу, вместе со своим  местным союзником, Ашрафом Гани, в то время министром финансов Афганистана (а сейчас его президентом), который предупредил, что такая программа по уничтожению будет означать «широкое обнищание» в стране, если не будет иностранной помощи в 20 миллиардов долларов на создание «реальной альтернативы для обеспечения средств к существованию».

В качестве компромисса Вашингтону пришлось полагаться на частных  подрядчиков, вроде  «ДайнКорп», чтобы обучать афганские подразделения по ликвидации посевов «вручную». Однако к 2005 году, как сообщает корреспондент «Нью-Йорк Таймс» Карлотта Галл, этот метод уже превратился «в какую-то насмешку». Через два года, когда и Талибан, и выращивание опиумного мака распространились так, что это походило на эффект синергии, посольство США снова надавило на Кабул, чтобы он согласился на распыление дефолиантов с воздуха, вроде того, который США спонсировали в Колумбии. Президент Хамид Карзай отказался, оставив так эту критическую проблему без решения.

«Обзор по проблеме опиума в Афганистане» ООН 2007 года выявил, что годовой сбор вырос на 24%, до рекордных 8200 тонн, что превращалось в 53% ВВП страны и 93% незаконных поставок героина в мире.  Важно отметить, что ООН констатировала, что партизаны Талибана «начали извлекать из наркоэкономики ресурсы для оплаты оружия, логистики и вооружённых формирований». Исследование американского «Института мира» приходит к заключению, что к 2008 году это движение имело уже 50 лабораторий по производству героина на своей территории и контролировало 98% полей опиумного мака в стране. В том году, как сообщается, Талибан собрал 425 миллионов долларов «налогов», взимаемых с опиумного трафика, и с каждым урожаем он получает необходимые суммы денег для набора новой поросли молодых бойцов из деревень. Каждый из этих будущих партизан может рассчитывать на  ежемесячную плату в 300 долларов, что намного больше, чем он может зарабатывать как сельскохозяйственный рабочий.

К середине 2008 года, стремясь сдержать расширяющееся повстанческое движение, Вашингтон решил направить в страну ещё 40 тысяч солдат, увеличив силы союзников до 70 тысяч человек. Признавая важнейшую роль доходов от торговли опиумом в практике найма Талибаном бойцов, министерство финансов США организовало также Группу по борьбе с финансированием афганской угрозы, и командировало 60 своих аналитиков  в боевые подразделения, с задачей начать стратегические удары по наркоторговле.

Используя количественные методы «анализа социальных сетей» и «влияния на моделирование сетей», эти наскоро подготовленные гражданские эксперты зачастую, по словам одного аналитика-ветерана, «указывают на посредников «хавала» [деревенских кредиторов] как критические узлы в сети группировок мятежников», толкая американских солдат на «силовые варианты действий – в самом буквальном смысле, вышибающих двери отделений «хавала» и прекращающих их операции», Подобные «крайне неоднозначные» действия могли «временно подрывать сеть финансирования повстанческой группировки», но эти успехи «достигались ценой возмущения целой деревни», зависящей от кредитора, дававшего кредиты на законном основании, а это была «подавляющая часть бизнеса владельца отделения «хавала». И в этом случае поддержка Талибана опять же росла.

К 2009 году повстанцы расширяли свою территорию с такой скоростью, что новая администрация Обамы предпочла нарастить численность группировки солдат США до 102 тысяч человек в попытке  сокрушить Талибан. Спустя несколько месяцев после наращивания численности развёрнутых войск, официально был дан старт  реализации новой военной стратегии Обамы – 13 февраля 2010 года, в Мардже, отдалённом местечке в провинции Гильменд. Несколькими волнами на его окраинах, поднимая облака пыли, приземлились вертолёты, и сотни морских пехотинцев рванули через маковые поля к глинобитным строениям городка.  Хотя их целью были местные повстанцы-талибы, морские пехотинцы на самом деле захватили столицу мировой торговли героином. Сорок процентов опиума, незаконно поставляемого на мировой рынок, было выращено в окружающих районах, и большая часть этого урожая продавалась в Мардже.   

Через неделю в городок прибыл на вертолёте командующий войсками США генерал МакКристалл вместе с Каримом Халили, вице-президентом Афганистана,  для представления средствам массовой информации новой стратегии борьбы против повстанцев, которая, как он заявил журналистам, «железобетонно» умиротворит селения, подобных Мардже. Только ничего такого так и не произошло, потому что всю музыку испортила торговля опиумом. «Если они заявятся с бульдозерами, – заявила одна вдова-афганка под хор поддерживающих её недовольных возгласов соседей-фермеров, – они должны будут проехать по мне и убить меня, прежде чем смогут уничтожить мой мак». Разговаривая со мной по сотовому телефону, сотрудник американского посольства сообщил мне с поля опиумного мака в этом районе: «Невозможно выиграть эту войну,  не решив проблему с производством наркотиков в провинции Гильменд».

Глядя, как развивались эти события почти шесть лет назад, я написал очерк для «TomDispatch», предсказывая последующий провал. Итак, выбор достаточно ясен, –  писал я тогда. – Мы можем продолжать удобрять эту гибельную землю, проливая ещё больше крови в  жестокой войне с неясным исходом… либо мы можем оживить эту древнюю, безводную землю, заново высадив фруктовые сады, возродив стада и отары, и восстановив сельское хозяйство, уничтоженное десятилетиями войны… до тех пор, пока урожаи продовольствия не превратятся в жизнеспособную альтернативу опиуму. Проще говоря, говоря так просто, чтобы даже Вашингтон мог понять, мы можем умиротворить нарко-государство только тогда, когда оно перестанет быть нарко-государством». 

Атакуя повстанцев, но игнорируя выращивание опиума, которое каждую весну давало финансирование для новых повстанцев, «волна» Обамы вскоре захлебнулась, как и было предсказано. К концу 2012 года, повстанцы-талибы, по словам «Нью-Йорк Таймс»,  «выдержали направленный против них крупнейший удар коалиции под руководством  США». На фоне стремительного сокращения союзных войск, чтобы успеть к установленному Обамой сроку, «завершения» боевых действий США до декабря 2014 года, сокращение воздушных операций позволило Талибану начать массовые атаки на севере, северо-востоке и юге,  в результате которых было убито рекордное число солдат Афганской армии и полицейских.

В то время Джон Сопко, специальный генеральный инспектор США в Афганистане, предложил показательное объяснение живучести Талибана.  Несмотря на затраты в ошеломляющие 7.6 миллиардов долларов на программы по «искоренению наркотиков» в предшествующее десятилетие, он сделал вывод, что «по всем мыслимым показателям мы потерпели провал. Производство и выращивание растут, запреты и уничтожение неэффективны, финансовая поддержка повстанцев растёт, а наркомания и злоупотребления в Афганистане находятся на беспрецедентных уровнях».

Действительно, посевы опиумного мака в 2013 году превысили рекордные 209 тысяч гектаров, подняв урожай на 50%, до 5500 тонн. Этот огромный урожай дал приблизительно 3 миллиарда долларов незаконного дохода, с которого Талибан, по оценкам, собрал налог в 320 миллионов долларов, – больше половины своих доходов. Посольство США подтвердило эту мрачную оценку, назвав этот незаконный доход «золотым дном для мятежников, которые наживаются на наркоторговле почти на всех уровнях».

Когда был собран урожай опиума 2014 года, свежие данные ООН рассказали о том, что удручающая тенденция только сохраняется, причём площади под посевами выросли до рекордных 224 тысяч гектаров, а производство до 6400 тонн остаётся вблизи исторических максимумов.

В мае 2015 года, увидев этот поток наркотиков, хлынувший на мировой рынок, в то время как затраты США на борьбу с наркотиками приближались к 8.4 миллиардам долларов, Сопко попытался передать, происходящее с помощью одного, понятного каждому американцу, образа. «В Афганистане, – сказал он, – приблизительно 500 тысяч акров, или 780 квадратных миль, занято под выращивание опиумного мака. Это эквивалентно площади более чем 400 тысяч футбольных полей  – включая зачётные зоны».

В боевой сезон 2015 года Талибан решительно перехватил инициативу в боевых действиях, а опиум, казалось, даже ещё больше встроился в его операции. «Нью-Йорк Таймс» сообщала, что новый лидер движения Мулла Ахтар Мансур был «среди первых руководителей Талибана, связанных с наркоторговлей… а позднее стал главным сборщиком налогов для Талибана, собиравших деньги с наркоторговли – приносящей огромные прибыли». После нескольких месяцев неустанного давления на правительственные войска в трёх северных провинциях, первой крупной операцией группировки под его командованием был двухнедельный захват стратегического города Кундуз, который оказался расположенным как раз на «наиболее прибыльных маршрутах наркоторговли в стране… по которым опиум идёт из урожайных маковых провинций юга в Таджикистан… а также в Россию и Европу». Вашингтон почувствовал, что вынужден притормозить с планами дальнейшего вывода своих боевых частей».

В разгар поспешной эвакуации своих региональных отделений из подвергшихся угрозе северных провинций, ООН в октябре опубликовала карту, на которой видно, что Талибан обладает «высоким» или «крайне высоким» контролем над более чем половиной сельских районов страны, включая многие из тех, где ранее у него не было значительного присутствия. В течение месяца Талибан развил наступления по всей стране, нацеленные на захват и удержание территории, угрожая военным базам в северной провинции Фарьяб и окружая все районы западной части Герата.

Неудивительно, что самые сильные бои разразились в основном районе выращивания мака, в провинции Гельминд, где в то время выращивалась половина опиумного мака а, по словам «Нью-Йорк Таймс», «прибыльная торговля опиумом делало её критически важной для экономических замыслов повстанцев». К середине декабря, захватив блок-посты, отвоевав большую часть территории провинции и приведя в замешательство правительственные силы безопасности, повстанцы были готовы взять сердце героиновой торговли, Марджу, то самое место,  с которого в 2010 году началось развёртывание широко разрекламированной в СМИ «волны» президента Обамы. Не вмешайся тогда Отряды специального назначения США и американские ВВС, чтобы поддержать «деморализованные» афганские войска, город и провинция, без сомнения, пали бы. К началу 2016 года, через 14 с лишним лет после того, как Афганистан был «освобождён» в результате американского вторжения, а также при значительном отходе от проводимой администрацией Обамы политики сокращения численности войск, США, как сообщается, отправляли дополнительные «сотни» американских солдат на «мини-волну» в провинции Гельменд для укрепления нерешительных правительственных войск и с целью лишить повстанцев «экономического приза» в виде самых продуктивных в мире маковых полей.   

После провальной военной кампании 2015 года, в которой Афганская армия понесла, по выражению американских чиновников, «неприемлемые» потери, и которую ООН назвала «настоящим ужасом» по числу жертв среди мирного населения, длинная, суровая зима, установившаяся по всей стране, не принесла никакой передышки. Когда холод и снег ослабили боевые действия в сельской местности, Талибан перенёс свои операции в города, когда пять мощных взрывов прогремело в Кабуле и других крупных городах  в первую неделю января, а за ними последовало нападение террористов-смертников на полицейский комплекс зданий в столице, в результате которого было убито 20 сотрудников полиции.

Между тем, к концу 2015 года выращивание опиумного мака в стране после шести лет постоянного роста, снизилось на 18%, до 183 тысяч га, и сбор резко упал до 3300 тонн. Хотя представители ООН приписывают большую часть этого снижения засухе и распространению грибкового заболевания, поразившего мак, эти условия могут и не сохраниться в 2016 году, долгосрочные перспективы – это по-прежнему смесь позитивных и негативных новостей. Погребённая в горах данных, опубликованных в докладах ООН по проблеме наркотиков, существует важная статистика: экономика Афганистана росла в те годы, когда ему оказывалась международная помощь, доля от производства опиума в ВВП постоянно падала от пугающих 63% в 2003 году до гораздо более  поддающихся контролю 13% в 2014 году. Даже при этом, как сообщает ООН, «зависимость от опиумной экономики на уровне фермерских хозяйств во многих сельских общинах всё ещё высока».

На местном уровне в провинции Гильменд «чиновники правительства Афганистана также стали непосредственно участвовать в опиумной торговле», – недавно сообщила «Нью-Йорк Таймс». Делая это, они «расширяют свою конкуренцию с Талибаном… до борьбы за контроль над наркотрафиком», в то же время облагая «налогами фермеров практически так же, как это делает Талибан», и «передавая часть своих незаконных доходов вверх по цепочке, вплоть до властей в Кабуле…гарантируя, что местные власти будут пользоваться поддержкой со стороны вышестоящих и сохранять возможность выращивания опиумного мака».

Одновременно недавнее расследование Совета Безопасности ООН показало, что Талибан систематически «запускает руку в цепочку поставок наркоторговли на каждом этапе», собирая 10%-й налог с клиентов за выращивание опиумного мака в Гильменде, воюя за контроль над лабораториями по производству героина и действуя как «главный гарант трафика опия-сырца и героина из Афганистана». Больше не облагая просто трафик, Талибан сейчас настолько глубоко и непосредственно в него вовлечён, что, добавляет «Таймс», «стало трудно отличить эту группировку от подлинного наркокартеля». Каковы бы ни были долгосрочные тенденции, в обозримом будущем опиум глубоко встроен в сельскую экономику, повстанческое движение Талибан и правительственную коррупцию, что в сумме составляет афганскую головоломку.

При достаточных доходах от прошлых богатых урожаев, Талибан, несомненно, будет готов к новой войной кампании, которая последует с началом весны. Когда со склонов гор сойдёт снег, а на земле появятся всходы мака, будет и новый «урожай» подростков-новобранцев, готовых сражаться на стороне повстанцев, как это было последние 40 лет.

Разрубить афганский гордиев узел

Для большинства людей в мире экономическая деятельность, производство и обмен товарами, – это основная точка контакта с правительством, что подтверждается выпускаемыми государством монетами и банкнотами, которые есть у каждого в кармане. Но когда самый важный товар страны незаконен, тогда политические привязанности, естественно, переходят на тайные сети, по которым товар безопасно переправляется с полей на зарубежные рынки, обеспечивая финансирование, кредиты и  занятость на каждом этапе этого пути. «Наркоторговля отравляет финансовый сектор Афганистана и питает растущую теневую экономику», – объясняет Джон Сопко. – Это, в свою очередь, подрывает легитимность афганского государства, питая коррупцию, взращивая преступные сети, и обеспечивая серьёзную финансовую поддержку Талибану и другим повстанческим группировкам».

После 15 лет непрерывной войны в Афганистане Вашингтон сталкивается с тем же выбором, который стоял перед ним пять лет назад, когда генералы Обамы отправили на вертолётах тех морпехов в Марджу, чтобы начать «волну». Точно так же, как это было на протяжении последних 15 лет, США могут снова попасть в тот же бесконечный цикл, воюя с каждым новым «урожаем» деревенских воинов, которые ежегодно, кажется, с каждой весной всходят во всеоружии на этих маковых полях. На данном этапе, история говорит нам одно: на этой земле, засеянной зубами дракона и в этом году, и в следующем, и ещё через год взойдёт новый «урожай» повстанцев.

Однако даже в неспокойном Афганистане есть альтернативы,  сумма которых потенциально может разрубить этот гордиев узел политических проблем. В качестве первого фундаментального шага, может быть, пришло время прекратить разговоры об очередном наборе солдат, а президенту Обамы – завершить запланированный вывод войск.

Затем, инвестирование хоть малой части всего этого впустую растрачиваемого военного финансирования в сельский Афганистан смогло бы создать экономические альтернативы для миллионов фермеров, занятость которых зависит от урожая опиума. Эти деньги помогли бы восстановить вырубленные на этой земле сады, уничтоженные стада и отары, растраченные семенные фонды и разрушенные ирригационные системы для  снеготаяния,  которые, до этих нескольких десятилетий войны, поддерживали диверсифицированную систему сельского хозяйства. Если международное сообщество может заставить снизить зависимость страны от контрабанды опиума с сегодняшних 13% ВВП за счёт такого устойчивого развития сельского хозяйства, тогда, возможно, Афганистан перестанет быть лидирующим нарко-государством планеты и, может быть, как раз этот ежегодный цикл, в конце концов, будет разорван.

Об авторе:

Альфред МакКой, постоянный автор TomDispatch, – профессор истории профессор истории в Университете Висконсин-Мэдисон. Автор ставшей классикой книги «Героиновая политика: Соучастие ЦРУ в глобальной наркоторговле», в которой исследуется взаимосвязь между контрабандой наркотиков и тайными операциями за 50 лет. Среди его последних работ – «Пытки и безнаказанность: Американская доктрина силового допроса» и «Полицейская американская империя: США, Филиппины и подъём государства слежки».