За два дня до этого объявления в парижской резиденции посла Бельгии, расположенной в роскошном особняке на улице Сюрен неподалеку от квартала Мадлен, проходит шикарная презентация книги «Демократические переходы», выпущенная под эгидой фонда Idea, которым руководит бывший бельгийский премьер-министр Ив Летерм. Из-за терактов в Брюсселе на этом мероприятии царила печальная атмосфера, но его не отменили «по причине его созвучия с текущими событиями». Все взгляды были обращены не к Сесиль Дюфло, которая производила такое впечатление, будто она пришла только потому, что увидела свет, а к Басме Кодмани — соосновательнице Сирийского национального совета и посреднице на мирных переговорах в Женеве по Сирии. Она поделилась своими надеждами на перемены в ее стране: «Нужно найти выход, приемлемый для всех, без Башара Асада и ИГ, и избегать ошибок, совершенных в Ираке [расформирование армии, усилившее ИГ] и в Боснии [Дейтонские соглашения, навязанные извне]».
«Русские выступают за то, чтобы решение было принято по итогам переговоров», – отметила Кодмани. Таким элегантным образом она ответила на вопрос «модератора» – эссеиста и либерала Николя Тензе, который вцепился в линию Фабиуса, как клещ, и ранее называл Путина диктатором.
Удивительный поворот
Напомним, в мае 2015 года, когда мир обнаружил, что черное знамя «Исламского государства» развевается над развалинами греко-римского города Пальмиры, все ограничилось жалобами и криками ужаса. Франсуа Олланд подчеркивал, что нужно срочно предпринимать действия против террористической угрозы. Через десять месяцев, когда Пальмиру отбили у сеющих ужас террористов, в комментариях чувствуется неловкость, а в словах и реакциях – сдержанность. В воскресенье, 27 марта, мы зря ждали, что Елисейский дворец опубликует коммюнике по случаю освобождения населения. Ничего не было сказано и о муках главного смотрителя «города Зенобии» Халида Асаада, обезглавленного на городской площади в возрасте 82 лет.
Почему? Потому что это войска сирийского режима вошли в Пальмиру при поддержке российской авиации и путинских спецслужб. Однако для многих российский лидер по-прежнему остается противником.
Удивительный поворот для тех, кто на протяжении длительного времени утверждал, что российские силы в Сирии странным образом щадят ИГ и выбирают своей целью исключительно так называемых умеренных исламистов (включая и тех, кто связан с «Аль-Каидой», – собственно, прямых наследников бен Ладена) и даже первых зачинщиков антиасадовского восстания, которых очень быстро обошли или вытеснили фундаменталисты, стремящиеся прежде всего создать исламистский халифат во всем регионе. И, кстати, мы воздержимся от описания славной и мутной «коалиции между арабскими и западными странами в Ираке и Сирии», богатой на стратегии в кулуарах женевских отелей в своей борьбе официально – с «Исламским государством» и неофициально – с Асадом. Не будем о них. Но все время получается так, что в тайных связях с ИГ обвиняют Путина.
А между тем вдруг ИГ начинает отступать по всем фронтам под напором армии Путина, а не только храбрецов из курдских отрядов пешмерга. Особенно на востоке Сирии, в направлении Ракки. Теперь ясно, что своим наступлением Россия хочет вернуть город Дейр-эз-Зор, отрезав таким образом «столицу» ИГ от его крупной тыловой базы в Ираке. Отсюда и замешательство тех, для кого главный враг в Сирии – это враг «Исламского государства», иначе говоря Асад, а за ним – Владимир Путин.
Разумеется, никто не стал бы притворяться, что и тот, и другой – большие гуманисты. Первый –диктатор, худший в своем роде, которого только мог породить этот регион. Так что легко можно понять сирийских демократов, которые мечтают положить конец его правлению. Второй – автократ, наподобие Эрдогана в Турции или Орбана в Венгрии. Он лелеет надежду на дипломатическо-военный реванш над альянсом НАТО, который вызывающе ведет себя в «ближнем зарубежье», как называет это Кремль, – то есть в границах империи. Кроме того, он не хочет бросать дружественную страну в регионе, которому грозит общая дестабилизация. С этим все ясно, и речь ни в коем случае не идет о том, чтобы строить из них новых плюшевых медвежат серии Bisounours, как это делает Тьерри Мариани, чье лихорадочное присутствие на международной сцене указывает на отсутствие там Франции.
Но международная политика не ограничивается добрыми чувствами. Если вооружиться только этими параметрами анализа, то неминуемо рискуешь оказаться лицом к лицу с определенными противоречиями. Так, довольно странно наблюдать, как французские власти смешивают с грязью сирийского диктатора, в то время как они же вешают ордена на наследного принца средневекового королевства Саудовской Аравии, который сеет ужас в Йемене с помощью французского оружия. А оно было отправлено вопреки призывам к военному бойкоту со стороны Европейского парламента и европейских стран, таких как Нидерланды. Политика навязывает минимум прагматизма и реализма, что никоим образом не запрещает защищать собственные ценности без манихейства и двойственного восприятия мира, который сегодня таковым отнюдь не является.
Тирания или тоталитаризм
Нужно ли снова это подчеркивать? Это давно уже стало отличительной чертой французской дипломатии. Ее вырабатывали под влиянием голлистов, и в ее правилах было уважать своих традиционных союзников, но все же не быть для них подстилкой. С течением времени и благодаря своему постоянству именно это придало образу Франции черты независимости, позволяя ей говорить со всеми с одинаковым уважением. Кстати, именно об этом в духе голлистов и писал Франсуа Фийон в своей колонке. Как не без напыщенности говорил Виктор Гюго: «Когда говорит Франция, весь мир слушает; когда она советует, в умах происходит таинственная работа; во все времена, во все эпохи Франция играла в цивилизации эту важную роль, и это только духовная мощь».
Таким образом, на протяжении многих лет Париж смог оставаться союзником Вашингтона и при этом быть в доверительных отношениях с теми странами, которые являлись символами противоположных тенденций. Так продолжалось и после ухода генерала де Голля в 1969 году. Даже во времена холодной войны Франция сохраняла с Москвой «честный, но вежливый диалог», как говорят в официальных сообщениях (то есть полный дипломатических уколов), хотя по поводу нарушений и репрессий советской власти не было никаких сомнений.
Одним из самых ярких проявлений этого стремления к независимости стало осуждение Жаком Шираком американского вмешательства в ситуацию в Ираке в 2003 году, ущерб от которого мы сегодня подсчитываем на Ближнем Востоке. В то время некоторые говорили, что Франция изолирует сама себя и что она должна была вернуться в строй. На пост президента должен был прийти Николя Саркози, чтобы наша страна вернулась в пронатовское лоно неоконсерваторов, снова вошла в Объединенное командование НАТО – эту машину войны из той эпохи, когда весь мир был разделен на два блока, и которая не скрывает сегодня своих намерений заменить ООН, – и стала все больше и больше равняться на США, относясь к России, будто это все еще Советский Союз, и приравнивать Путина к новому Сталину.
Именно так и произошло и на Украине, и в Сирии. В первом случае Франция полностью встала на сторону президента Порошенко – а речь, кстати, идет об олигархе, который решительно ничем не отличается от тех, которые окружают президента России. Он пришел к власти в Киеве, чтобы подавить зародившееся на востоке страны движение сепаратистов. В этом деле, конечно, ответственность за произошедшее действительно лежит на Путине. Но это не причина для Европы вводить экономические санкции, которые в первую очередь обернулись против некоторых членов ЕС, начиная с Франции.
Во втором случае, в Сирии, чрезмерные требования французской дипломатии и вовсе обернулись катастрофическим провалом. Занимавший тогда пост министра иностранных дел Лоран Фабиус, внешнеполитическая линия которого застряла в 1980-х, стал представителем тех, кто считал, что достижение любого компромисса возможно лишь в случае ухода Башара Асада. В результате новому председателю конституционного совета нередко приходилось в одиночку отстаивать несостоятельную, нереалистичную позицию, которая играла на руку ИГ. Совсем не обязательно разбираться в геополитике, чтобы понять, что в случае падения режима Башара власть в Дамаске получили бы вовсе не сирийские демократы, а «Исламское государство». Участь, уготованная христианам на Востоке и езидам, должна была предостеречь от опасности, которую мы сами на себя и навлекали. Тирания или тоталитаризм? Порой надо уметь выбирать меньшее из двух зол, хотя бы для того, чтобы не губить настоящее и не пренебрегать будущим.
Отказаться от двойственной логики
Это поражение французской дипломатии объясняет всеобщее замешательство, которое воцарилось после падения Пальмиры. Поскольку мы нарекли российского президента новым Сталиным, мы не можем смотреть на него иначе, чем как на монстра и палача. В итоге мы уже совсем не понимаем эту личность, которая, сведенная нами до карикатурного образа с душком теории заговора, на самом деле не так проста, как нам кажется. Мы охотно представляем его большим манипулятором, кукловодом, который играет на страхах и низменных страстях. Каждого, кто пытается объяснить (а не оправдать) свое решение, подозревают в связях с архаичными левыми или со старомодными правыми. Его судят по его предполагаемым связям, которые складываются в поразительные схемы и о которых бесконечно говорит пресса. Это все равно как если бы еще недавно кремленологи изучали советскую геополитику по служебным запискам чиновников комитетов Коммунистической партии.
Можем ли мы рассчитывать хоть на какую-то серьезность? Сколь авторитарным ни был бы Владимир Путин (и еще раз, да, он правит авторитарно), он руководит страной, которая имеет вес на международной арене, страной, которая стала незаменимой (распад Советского Союза не привел к восстановлению России), страной, которой он своими хитростями и долгим пребыванием у власти вернул потерянное достоинство и к которой мы не можем относиться со снисхождением и презрением, иначе нас рискует постигнуть жестокое разочарование.
Жан-Робер Жуанни в своем эссе показывает, что «сегодня кремленологи на пенсии». Журналов и институтов, которым интересна именно Россия, мало: «Изучение России больше не привлекает». Одним из последствий этой потери интереса стало то, что обозреватели полагают, будто нашли святой Грааль, когда возвращаются к устаревшим идеям: к примеру, когда судят обо всем православном мире, глядя на него глазами католиков, что приводит к еще большим заблуждениям. Автор книги «Мир в состоянии войны» издательства Montparnasse (3) Рено Жерар подчеркивает: «В 1999 году, веря, что сможем создать мультиэтническое и мирное Косово (как обещал Билл Клинтон), мы бомбили Белград и поддерживали косовских сепаратистов. Сегодня Косово ни мультиэтническое, ни мирное. Все неалбанское население убили или изгнали путем запугивания. Страна превратилась в оплот преступности и всякого рода незаконной торговли: торговли оружием, наркотиками, человеческими органами…».
Так иметь или не иметь дело с Путиным? Пора отказаться от этой двойственной логики, из-за которой слово Франции, бывшего мандатария Сирии, больше не имеет веса, не имеет значения. Когда заключалось катастрофическое Мюнхенское соглашение, Уинстон Черчилль шепнул Невиллу Чемберлену: «Если бы Гитлер завоевал ад, я бы вышел из положения и нашел бы добрые слова и для дьявола». Добрые слова для дьявола? Пока это лучшее определение дипломатии. С самого появления государств дипломатия формировалась не для дружеских бесед. Вот о чем мы забыли, когда закрыли наше посольство в Дамаске, тогда как другие, например Германия, поступили иначе. Делать «ни то, ни другое» формулой внешней политики ошибочно. Это даже преступление — говорить «ни Башар, ни ИГ». Массовое убийство в «Батаклане» совершил вовсе не сирийский режим, а «Исламское государство». Забывать об этом ради искусного балансирования, как это делают на дебатах социалисты, значит демонстрировать редкостное неумение расставлять приоритеты.
Путин нам мешает. Путин нас стесняет. Путин заставляет нас вспомнить о наших обязанностях. Первая из них – четко называть противника. В этом хозяин Кремля, который пообещал «мочить террористов в сортире», не сильно обременяет себя выбором выражений. Вторая наша обязанность – не позволить ввести себя в заблуждение тем фактом, что у страны нет внутренних ресурсов для удовлетворения своих внешнеполитических амбиций. Режим в России совсем не так прочен, как можно предположить по его внешней политике? Да, в мирное время темпы экономического роста или уровень ВВП укрепляют позицию страны, но разве мы все еще живем в мирное время? Именно это обстоятельство больше всего смущает наши власти: вовсе необязательно располагать большими ресурсами, чтобы участвовать в большом споре.
Второе посольство России в Париже
На фоне первого из пяти золотых куполов, которые будут венчать будущую русскую православную церковь в Париже, расположенную на площади 450 квадратных метров на набережной Бранли, Эйфелева башня кажется маленькой...
Установленный в торжественной обстановке 19 марта девятитонный купол – матового золотого цвета, чтобы не слишком выделяться. Он должен символизировать большое возвращение России на международную арену. Учитывая то, что от Кремля святостью и не пахнет с аннексии Крыма двухлетней давности и последовавших санкций, Русская православная церковь выступает в роли духовного посольства России в Париже – и даже в Европе, поскольку Корсунская епархия, расположенная в Париже, объединяет прихожан Московского патриархата во Франции, Швейцарии, Испании и Португалии. Землю приобрели в 2007 году за 70 миллионов евро, и сделал это не патриархат, хотя он и процветает, а российское государство. И оно же взяло на себя весь парижский проект, который оценивают еще в 30 миллионов. Это явный парадокс для страны в принципе уже сто лет светской, но в которой дипломатии церкви и государства легко наступают на пятки друг другу.
Будущий собор станет выполнять и культовые, и культурные функции – помимо церкви центр будет включать в себя три здания, которые к патриархату не относятся: это культурный центр, административное здание (где будут заседать отдел посольства по культуре и приходской центр) и начальная франко-русская школа. Официально это «витрина русской цивилизации» и «место встреч», от которого мы можем отныне ожидать открытости и широты взглядов. В двух шагах от МВД Франции, от статуи зуава на мосту Альма (он получил свое название по наименованию реки в Крыму, которую франко-британская армия перешла, чтобы побить русскую армию в сентябре 1854 года во время Крымской войны) и от моста Александра III наступает постсоветская Россия. Какой символ!
Авторы статьи: Джек Дион, Анн Дастакян и Жозеф Масе-Скарон
Ссылка
