Он был принят вольноопределяющимся и, вероятно, будучи технически грамотным и прошедшим образовательный ценз на право носить это звание, имея навыки вождения автомобилем, сначала служил шофером, а позже — техником–пулеметчиком в экипаже аэроплана “Илья Муромец – № 10”.

На одном из боевых заданий, 13 апреля 1916 года, при бомбардировке укрепленной зенитными батареями станции Даудзевас ответным огнем с земли самолет был сильно поврежден. Его командир, будучи раненым и несмотря на сильный огонь с земли, решил все равно пойти на второй круг и еще раз пролететь над противником. Всего аэропланом во время бомбардировки было сброшено 20 бомб, которыми разрушено станционное здание и поврежден состав с воинской амуницией.

В последние секунды боя, когда бомбардировщик уже фактически вышел из–под вражеского огня, его настиг еще один шрапнельный залп, и пилот глава экипажа А. М. Костенчик был ранен еще раз — уже тяжело, — лишился сознания и, упав с пилотского места, потянул штурвал на себя. Сначала аэроплан круто пошел вверх, но, потеряв скорость, накренился на крыло и стал стремительно приближаться к земле.

По первой версии, Марсель в это время находился на одной из плоскостей, предварительно привязавшись к стойке, и во время падения самолета сорвался и болтался в воздухе. Что он пережил в эти моменты, нетрудно догадаться (позже он, кстати, долго восхищался крепостью конструкции русского аэроплана, которая и спасла ему жизнь). Пля опять на веревке подтянулся на крыло и в течение последующего полета продолжил попытки запуска поврежденных двигателей.

По второй версии, вольноопределяющийся Пля был в салоне “Ильи Муромца”, во время падения самолета ему сломало руку сорвавшимся с креплений прибором, но, не смотря на боль, ему удалось подхватить и удержать тяжелый пулемет, вываливающийся из окна. На высоте 1500 метров помощнику командира В. Ф. Янковиусу удалось выровнять самолет, раненому главе экипажа была оказана помощь и полет продолжался на трех рабочих двигателях (по второй версии, только на одном).

Марсель Пля вышел на крыло и во время полета через линию фронта, продолжавшегося 52 минуты, занимался обслуживанием двигателей, поддерживал их в рабочем состоянии и пытался запустить неисправные. Во многом благодаря ему, бомбардировщику с 70 пробоинами удалось дотянуть до своего аэродрома, расположенного в в Зегевольде, и более–менее благополучно сесть – при посадке сломалась верхняя плоскость правого крыла, лонжерон был перебит и крыло держалось только за счет подъемной силы!

За героизм, проявленный во время этого боевого рейса, поручик А. М. Костенчик был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени, а прапорщик В. Ф. Янковиус получил золотую георгиевскую саблю. Фельдфебель Касаткин был произведен в офицеры, а Марселя Пля наградили солдатским Георгиевским крестом 3-й степени.

Известно про еще один бой Марселя Пля. Он сам предложил взять его в боевой рейс на усовершенствованный бомбардировщик “Илья Муромец Г–3”, где имелся боевой пост хвостового стрелка. Лейтенант Лавров, командир экипажа аэроплана, зная меткость русского полинезийца, согласился. Во время выполнения дебютного задания нового аэроплана произошло столкновение с вражескими самолетами. Ниже идет описание этого боя со слов свидетеля событий.

“Все на борту приготовились. Первый истребитель, имея превышение в 150 м, начал атаку с удаления в 300 м. Он в пикировании открыл огонь. Почти одновременно ему ответил Пля. Заговорил и верхний пулемет. Немец дернулся в сторону, перевернулся и стал беспорядочно падать. Тут пошел в атаку второй. Пля не дал ему прицелиться и первый открыл огонь. Истребитель, не меняя угла пикирования, проскочил мимо «Муромца» и устремился к земле. Третий немного походил кругами, развернулся и отбыл восвояси”.

Из этого рассказа можно предположить, что он был первым чернокожим авиастрелком, сбившим в бою вражеский самолет, и, вероятно, сбил еще один ранее.

К сожалению, неизвестно, что стало с Марселем Пля, чернокожим французом, русским солдатом и, несомненно, героем, после 1916 года и как сложилась его судьба в революционной российской круговерти тех лет…

Но вот прошли свадебные гулянья, закончились поздравления и подарки, и начинается совместная бытовая жизнь мужа и жены. И в этом совместном проживании вдруг открываются дурные привычки мужчины разбрасывать свои носки и ужасные недостатки женщины капать на мозги и контролировать каждый шаг своего избранника. Появляются первые упреки, ссоры, скандалы. А где же та самая любовь?

Да и не было ее изначально! Была влюбленность, страсть, романтика, желания, нежность — все, что угодно, кроме любви.

Настоящая любовь никогда не уходит. Она только видоизменяется в браке. И начинается она не в период встреч и свиданий, а после периода притирки и какого-то времени, прожитого совместно с партнером. Когда уже знаешь и все достоинства, и все недостатки, но все равно продолжаешь уважать, терпеть, закрывать глаза на мелкие неудачи и замечать только хорошее.

Любовь — это когда принимаешь своего избранника таким, какой он есть. Целиком! И никогда не пытаешься его переделать, не ограничиваешь его свободу, не диктуешь ему свои условия и не навязываешь интересы.

Почему проходит любовь? Потому что люди не выдерживают стадию притирки в отношениях. Они изо всех сил пытаются переделать под себя любимого человека, а когда это не удается, что, впрочем, естественно, то они опускают руки и бегут в ЗАГС. Уже чтобы развестись. Потому что не сошлись характерами.

Чтобы любовь не кончалась, нужно очень много работать именно над собой! Нужно четко понимать, что хочешь получить от этих отношений, решить для себя — нужен этот человек или нет. Меняясь сами, мы помогаем меняться в лучшую сторону и тех, кто живет рядом.

Настоящая любовь вырастает из маленькой крупинки уважения, нежности и терпения, а также желания быть счастливым с тем, кого подарила судьба. Настоящая любовь вырабатывается со временем и укрепляется с годами. Она не проходит, пока мы сами этого не захотим.

Она уже не понимала, как будет жить дальше — без этой безумной любви, растворенной в цветах. Но в распоряжении, оставленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова о его смерти. И на следующий день на ее пороге возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: «От Маяковского».

Говорят, что великая любовь сильнее смерти, но не всякому удается воплотить это утверждение в реальной жизни. Владимиру Маяковскому удалось. Цветы приносили в тридцатом, когда он умер, и в сороковом, когда о нем уже забыли. В годы Второй Мировой, в оккупировавшем немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом «люблю», то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти. Потом союзные войска освободили Париж, потом, она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин — а букеты все несли. Посыльные взрослели на ее глазах, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой легенды — маленькой, но неотъемлемой. И уже как пароль, который дает им пропуск в вечность, говорили, улыбаясь улыбкой заговорщиков: «От Маяковского». Цветы от Маяковского стали теперь и парижской историей. Правда это или красивый вымысел, однажды, в конце семидесятых, советский инженер Аркадий Рывлин услышал эту историю в юности, от своей матери, и всегда мечтал попасть в Париж.

Татьяна Яковлева была еще жива, и охотно приняла своего соотечественника. Они долго беседовали обо всем на свете за чаем с пирожными.

В этом уютном доме цветы были повсюду — как дань легенде, и ему было неудобно расспрашивать седую царственную даму о романе ее молодости: он полагал это неприличным. Но в какой-то момент все-таки не выдержал, спросил, правду ли говорят, что цветы от Маяковского спасли ее во время войны? Разве это не красивая сказка? Возможно ли, чтобы столько лет подряд… — Пейте чай, — ответила Татьяна — пейте чай. Вы ведь никуда не торопитесь?

И в этот момент в двери позвонили… Он никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного, букета золотых японских хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес: «От Маяковского».