МИКРОВОЛНОВАЯ ПЕЧЬ
Микроволновая печь появилась на свет именно благодаря счастливому стечению обстоятельств. А начиналось все с проекта по разработке оружия. Инженер Перси Спенсер занимался разработкой радарных технологий в одной из крупнейших компаний мирового военно-промышленного комплекса Raytheon. В 1945 году, незадолго до окончания Второй мировой войны, он проводил исследования по улучшению качества радаров. Во время одного из опытов Спенсер обнаружил, что шоколадный батончик, который находился в его кармане, расплавился. Вопреки здравому смыслу Спенсер немедленно отбросил мысль, что шоколад мог расплавиться под действием тепла тела, — как истинный ученый, он ухватился за гипотезу, что на шоколад каким-то образом повлияло невидимое излучение магнетрона. После серии экспериментов была создана первая микроволновая печь весом около 350 кг с водяным охлаждением. Ее предполагалось использовать в ресторанах, самолетах и кораблях — т.е. там, где требовалось быстро разогревать пищу.

ПЕНИЦИЛЛИН
Антибиотики, несомненно, чрезмерно используются в нашем мире, но до их появления жизнь человека подвергалась множеству опасных инфекций. Пенициллин был первым антибиотиком, открытым молодым бактериологом, сэром Александром Флемингом в 1929 году. В 1928 году он заметил, что одна из пластиковых тарелок с болезнетворными бактериями стафилококка в его лаборатории покрылась плесенью. Тем не менее Флеминг покинул лабораторию на выходные, так и не вымыв грязную посуду. После выходных он вернулся к своему эксперименту. Он изучил тарелку под микроскопом и обнаружил, что плесень уничтожила бактерии. Флеминг назвал плесень Penicillium notatum и начал ее изучать. Вскоре выяснилось, что плесень способна убивать и другие бактерии и может применяться к небольшим животным, не нанося вреда их здоровью. Эта плесень и оказалась основной формой пенициллина. Это открытие считается одним из величайших в истории медицины. Значение открытия Флеминга стало понятным лишь в 1940 году, когда были начаты массовые исследования нового типа лекарств-антибиотиков. Сегодня антибиотики широко применяются в медицине, они составляют 15% всех продаваемых в мире лекарств.

СПИЧКИ
Мы уже не можем представить себе мир без электричества и интернета, но представьте себе, что у вас нет спичек и вы вынуждены добывать огонь с помощью кремня или камней. За случайное изобретение спичек мы можем быть благодарны британскому фармацевту Джону Уокеру и его палочкам для смешивания химикатов. В один из дней в 1826 году Джон заметил на одном из своих деревянных инструментов засохшую шишку из химикатов и попытался ее соскоблить. В ответ палочка произвела искры и пламя. Джон Уокер назвал свое изобретение «огни трения» и продавал их в аптеке, в коробках, снабженных наждачной бумагой для высечения огня. Сначала спички были картонными, позже стали изготовляться из дерева. Джон решил не патентовать изобретение, сделав его достоянием человечества, что не помешало другим, более предприимчивым производителям, записать изобретение на свое имя и запретить Джону его производство.

НЕБЬЮЩЕЕСЯ СТЕКЛО
Небьющееся стекло широко используется в автомобильной промышленности и строительстве. Сегодня оно повсюду, но, когда французский ученый Эдуард Бенедиктус в 1903 году случайно уронил на пол пустую стеклянную колбу и она не разбилась, это его очень удивило. Как оказалось, до этого в колбе хранился раствор коллодия, раствор испарился, но стенки сосуда были покрыты его тонким слоем. В то время во Франции интенсивно развивалось автомобилестроение, и ветровое стекло изготовляли из обычного стекла, что было причиной множества травм водителей, на что и обратил внимание Бенедиктус. Он увидел реальную выгоду для спасения человеческих жизней в использовании его изобретения в автомобилях, но автомобилестроители посчитали его слишком дорогим для производства. Впервые такие стекла начали использоваться в противогазах, во время Первой Мировой Войны, и, уже только вследствие их успеха, в 1930-м ими начали оснащать автомобили. Сегодня лобовое стекло не разлетается на острые осколки при столкновении.

СУПЕРКЛЕЙ
в 1942 доктор Гарри Кувер работал в компании Eastman Kodak, известной своими фотокамерами и аксессуарами к ним. Перед ним стояла задача создать прозрачную пластмассу, которую можно было бы использовать для орудийного прицела — это происходило в разгар Второй мировой войны, и все хорошо знали, какие деньги вращаются в военной промышленности. Вначале Кувер расстроился, поскольку полученный материал — цианоакрилат — быстро твердел, клеился к чему попало, и только портил лабораторное оборудование. Не подумав о том, что он изобрел одно из самых универсальных клеящих средств всех времен, Кувер с досадой избавился от клейкого вещества и продолжал потеть над созданием прозрачной пластмассы. Некоторое время спустя он обнаружил, что контейнер с цианоакрилатом приклеился ко дну мусорной корзины, и его нельзя отклеить никаким способом. И только годы спустя, в 1958 году, он понял, что его изобретение может принести немалую пользу для человечества. Самой ощутимой пользой оказалась способность клея моментально заклеивать раны — это спасло жизни множества солдат во время войны во Вьетнаме. В 1959 году необыкновенные способности клея были продемонстрированы миру — над оживленной улицей был поднят автомобиль при помощи подъемного крана, который якобы удерживался в устойчивом положении благодаря суперклею.

В Москву я впервые приехал десять лет назад: меня пригласили в посольство Швеции, где я отработал два года. За это время мы с друзьями старались побольше путешествовать: катались по западной части России, посетили страны бывшего Советского Союза. Дипломатический паспорт открывал все двери, и мы посмотрели Дагестан и Туркменистан, а потом еще съездили в соседние Иран, Пакистан и Китай.
О Москве я ничего не знал перед тем, как приехал: представление о вашей стране до сих пор у нас очень бедное, люди вообще не понимают, чего им от России ожидать. Мне казалось, что город будет скучнее, что будет совсем мало интересных баров и ресторанов, но оказалось не так: в 2005–2007 годах Москва очень быстро развивалась.

Помню свой первый день в 2004 году: мы вызвали такси из Шереметьево и попали в огромную пробку. Я смотрел по сторонам и видел только старые советские дома… А жили мы в гостинице «Россия» с крошечными номерами, где во всех стенах, как нам рассказывали, были микрофоны, и мы много шутили, думая, что нас прослушивают. Гостиница уже тогда переживала не лучшие времена: три четверти здания было закрыто. Вечером мы что-то съели в районе Кузнецкого Моста, а потом спросили у прохожих, куда бы нам отправиться дальше. Нам сказали, что есть какой-то бар «Пропаганда», и она стала нашим первым удивлением. Сначала нужно было спуститься в темный подвал, где было так много людей, что не протолкнуться, да и музыка была слишком громкой. Моему другу тут же предложили наркотики, практически у входа, — все было совсем не похоже на милые бары студенческого города Упсала, где мы учились. Но закончился вечер хорошо.

Мне тогда казалось, да и до сих пор так кажется, что в Москве намного больше свободы — и это главная разница между Швецией и Россией. В Швеции все слишком озабочены тем, что думают о тебе другие люди, а здесь я этого не чувствую. Шведы уважают друг друга намного больше — у нас другой взгляд на общество. Мы думаем об обществе в целом, даже когда принимаем какое-то маленькое решение, а русские решения принимают очень индивидуально. Вот, например, пробки: мало кто уступит место, пусть в конце концов это окажется выгодно всем. Любой водитель попытается вырываться вперед на пару сантиметров, окончательно перегородит дорогу остальным, и все из-за него будут стоять часы. Это частный пример, однако характерный для многих сфер, и в бизнесе дела тоже обстоят точно так. Конечно, неплохо было бы иметь разумный баланс обоих подходов, однако в бизнесе команда всегда будет играть лучше одиночек. Это как в футболе: если смотреть на каждого игрока шведской сборной, то они могут показаться довольно слабыми, хотя вся команда играет на мировом уровне.

В первый год я много путешествовал по России, оказавшейся довольно цельной страной — маленькие города тут похожи, зато разная природа. В Мурманске мы катались на лыжах, в Анапе и Сочи купались в море. Интересно, что рельеф России плоский, даже монотонный — в Швеции, например, на севере есть горы. И еще в России мало моря. Бедности мы не пугались — ездили на плацкарте. Напротив, нас удивляло, до чего все оказались гостеприимными. В Одессе нас поселил у себя проводник, и такая доброта встречалась на всем постсоветском пространстве. В провинции люди намного больше ценят отношения, о которых мы часто забываем в столицах.

Потом я вернулся в Швецию и отучился в университете. Поработал в Стокгольме, нашел новую работу и переехал в Алма-Ату. В какой-то момент мне позвонили посольские друзья из Москвы и предложили присоединиться к команде Avito. В этот раз мне все очень понравилось. Может, из-за того, что поменяли мэра, у города как будто бы изменились приоритеты: пешеходные улицы стали больше, стало приятно гулять, поменялись нюансы. Москва показалось мне современнее, и теперь здесь намного удобнее жить.

От Стокгольма город отличается прежде всего размерами. У нас после работы можно пойти и встретиться с кем-то — все живут довольно близко друг от друга, так что есть возможность гулять, и вообще нет необходимости спускаться в метро. Мне не нравится в Стокгольме, что люди планируют свою жизнь на годы вперед. Мы много шутим про экселевские таблицы, куда все заносят планы на ближайший месяц. Шведы — скучные люди и привыкли много планировать: никто здесь не хочет выходить из зоны комфорта.

Как иностранец я понимаю, что в Москве можно жить очень хорошо — если ваша компания помогает с жильем, если знаешь, куда идти и что делать. Налоги у вас намного меньше, а в Швеции примерно половину от всего, что зарабатываем, мы отдаем государству. Но взамен и государство дает нам многое: образование и медицинские услуги, инфраструктуру. В России нужно платить за медицинскую страховку, и, если бы у меня были дети, я бы не остался здесь — с семьей жить в Швеции удобнее.

Удивительно, сколько сейчас скандинавских ресторанов открылось в Москве. Конечно, в Стокгольме хорошая кухня — шведы попадают на первые места во всех международных конкурсах, и в данный момент это целая культура. Зато сто лет назад Швеция была очень бедная — все ели картофель круглый год.

Честно говоря, я до конца не понимаю, что такое русская кухня. По-прежнему не знаю, в какой ресторан вести друзей, которые приезжают сюда на пару дней: в Москве можно попробовать что угодно, но так сложно сказать, что же такое русская еда. Борщ, щи и солянка, салаты с майонезом — такого мы вообще не едим в Швеции, их вероятно надо считать русским специалитетом. Мне нравится кафе «Пушкин», хотя это, конечно, фейк. Есть еще «Одесса-мама» — они готовят более-менее русские блюда. Но самое главное здесь — это попробовать водку. Для шведов вообще непонятно, как можно пить водку за едой, мы никогда не пьем ее в чистом виде.

Помню, как-то раз я вернулся из Москвы в Швецию на Новый год, меня попросили взять на новогоднюю вечеринку что-нибудь для водки. Я принес огурцы и закуски — так на меня посмотрели круглыми глазами и спросили: да что с тобой такое? Где спрайт, где фанта? С чем мы будем смешивать водку? В Швеции водка всегда идет в микс-дринках. На солнцестояние или Рождество мы готовим аквавит — напиток со специями на основе спиртов, но это немного другое.

Интересно, что у нас в городах все здания принадлежат какому-то коллективу. Если я живу в доме, то обязательно в этом коллективе состою, и раз в несколько месяцев мы собираемся и обсуждаем, что нужно отремонтировать, что неисправно. Расходы ложатся на всех — каждый месяц откладываем немного в общий бюджет. В Москве все устроено иначе. Мои друзья пугаются, когда заходят в дом: открывают дверь, а лестница выглядит так, будто развалится прямо сейчас. Лифт старый, фасад старый, камни падают с потолка — и непонятно, кто несет за это ответственность. За дверями в квартиры сразу начинается зона ответственности каждого человека — видно, что люди этим занимаются. А до общего здесь никому нет дела.

К деньгам отношение у вас изменилось: я помню, как в 2007 году все хотели иметь роскошные машины, а на первой странице The Moscow Times было написано, что московские инвестиционные банкиры зарабатывают больше, чем в Нью-Йорке. Мне коллега-экспат рассказывал случай: он собрался ехать на Мальдивы и забронировал номер со своего русского почтового ящика на Mail.ru. Ему тут же перезвонили и спросили: вы русский? У нас уже переполнена доля русских, и мы больше не можем принимать их в своей гостинице. Некоторые страны еще помнят те веселые времена и опасаются слишком большого скопления русских. Или вот другая история: пару лет назад мой приятель ездил кататься на горных лыжах, а в его номере было полное горнолыжное оборудование от предыдущих постояльцев. До него там жили русские: приехали кататься, купили все самое дорогое, оно, конечно же, не влезло в багаж, поэтому все оставили — на десять тысяч долларов.

Единственное, чего я понять не могу, — какие у вас отношения между мужчинами и женщинами. В Швеции мы абсолютно равны друг с другом — если я открою дверь для девушки, которую не знаю, то она буквально может меня ударить. В России, если проявить к девушке недостаточно вежливости, то сталкиваешься с недовольством: почему, что происходит, как мне теперь выйти из машины? Про равные права на работе между полами сейчас идет дискуссия: далеко не все русские женщины хотят равенства. Для многих женщин здесь цель жизни — родить ребенка, почему-то в России это ответственность в первую очередь женщины. С другой стороны, у вас очень много целеустремленных девушек, они много учатся и хотят построить карьеру. В Швеции они скучнее: во вторник вечером останутся дома, чтобы постирать и убраться. В Москве в будний день ты можешь засидеться с друзьями до двух часов ночи просто потому, что так получилось. Москва, наверное, немного испортила меня в этом смысле.

Понятно, что коррупция — главное препятствие для развития страны. Здорово, что Россия растет так быстро даже в кризис. Здесь много умных людей, а низкий курс рубля позволит с выгодой продавать товар другим странам. Но опыта создания современных компаний вам не хватает, а в образовании осталось много советского. При этом математику русские студенты знают в сто раз лучше, чем в Швеции, но шведы почему-то создают больше мощных компаний. Все дело в том, что у нас другое представление о справедливости. Мы очень боимся воровства и неправды. Если швед заберет с работы даже ручку с логотипом своей компании, то ему станет очень плохо. Он придет на следующий день и сознается. А русскому станет нехорошо, если он увидит такую возможность и не воспользуется ей. Тогда на следующий день он вернется на работу и сопрет эту чертову ручку. Это шутка, но в ней есть доля правды, и разговор снова будет о разнице индивидуального и коллективного. В России главное — чтобы тебе и твоей семье было хорошо, и лучше воспользоваться этой возможностью прямо сейчас.

С другой стороны, шведы настолько сильно боятся лжи, что постоянно стучат друг на друга: самый важный источник для налогового ведомства у нас — это соседи. Они могут легко позвонить в налоговую и заявить: знаете, мой знакомый купил машину, а работа у него сейчас не такая хорошая — давайте его проверим.

В Швеции фетишизируют равенство так сильно, что даже не радуются успехам. В Америке принято хвастаться победами, а мы очень скромные: наши министры и депутаты едут на работу на велосипеде, никаких сирен и охранников — такой менталитет. В России важно показывать, что у тебя есть власть. Особенно это чувствуется в бизнесе: российской фирме необходима четкая иерархия, босс должен четко сказать каждому, что он должен делать.

Было исследование, где работников разных компаний спрашивали, должен ли начальник знать ответы на все вопросы, и в России больше всего опрошенных сказали да, а в Швеции — меньше всего. В России если руководитель обратится к подчиненному за советом, тот решит, что боссу пора на пенсию. Вот почему тут по дорогам все катаются с мигалками.