— Дресс-код?

— Все спокойно — костюм, рубашка. Пиджаки не очень люблю. Особенно весной и летом. У меня повышенная температура тела и давление стабильно чуть выше нормы, поэтому в костюме жарко. Но поход в Кремль — случай особый.

— Волновались?

— Думал, буду сильнее переживать. Испытывал некоторый трепет, но вел себя осмотрительно — в том смысле, что постоянно поглядывал по сторонам и перемещался по залу. Любопытно же, кто пришел!

— Знакомых встретили?

— Поздоровался с Валентиной Матвиенко, и она меня тепло поприветствовала. Видел плеяду представителей шоу-бизнеса — Григория Лепса, Стаса Михайлова, Сергея Трофимова…

— Они были доверенными лицами Путина, вот и попали на церемонию. А вы вроде бы как в ЛДПР числились.

— Это старая, даже древняя история, не получившая развития. Все осталось на уровне прощупывания почвы, осмотров владений партии и лично Владимира Вольфовича. Я представлял тогда легкомысленный жанр песни и пляски, был в компании Виктора Батурина, а он поддерживал Жириновского. Появилась возможность поездить по всяким митингам, гарнизонам и площадям, посмотреть на работу предвыборного штаба… Но дальше я не шагнул, ни под чем не подписался, ни в какие партийные списки не вошел.

— А предлагали?

— Ну да. Чтобы потом заниматься делами молодежи. Можно было бы подключиться. Но это мешало бы музыкальной карьере, отвлекало от неё, а переквалифицироваться в политика в мои планы не входило. Очень серьёзная профессия, к ней надо иметь призвание. Конечно, если ты осьминог и способен решать сразу сто разных дел, умеешь наладить систему сдержек и противовесов, тогда да. Но я не такой, я слишком прямолинейный… Или молчу.

— То есть?

— Не люблю, когда внутри перегорает, открыто говорю, что думаю. Либо совсем ничего не комментирую. Среднего не дано. Поэтому и в ЛДПР не вышагал на финишную прямую, раньше сошел с дистанции. Но грамоты получал.

— От Жириновского?

— От него. Когда в 2006-м занял второе место на «Евровидении» в Афинах, меня пригласили в Госдуму на встречу с фракцией либерал-демократов. Говорили всякие слова, наградили. Было приятно, не скрою. Сейчас понимаю: политтехнологии. С моей помощью пытались привлечь внимание молодежи к ЛДПР, но не скажу, будто сильно о чем-то жалею. Прекрасное было время…

— Однако оно прошло, а вы все не расстанетесь с «Евровидением». Как Иосиф Кобзон с комсомолом.

— Хотите поговорить об этом? Давайте-давайте. У меня давно не было больших и серьёзных интервью, всё отменяю да отменяю, не хочу ни с кем общаться…

— Кризис?

— Колоссальная усталость.

— Вы про «Евровидение» не ответили. Вот опять хотели участвовать от России. Трудно сосчитать, сколько попыток у вас уже было! Словно медом там намазано…

— Почему попыток? Я разгадал этот конкурс, впервые привез его в Москву…

— С тех пор четыре зимы минуло, а вы никак не успокоитесь.

— Да я вообще не собирался! Подумал: на фиг оно мне надо? Честно! Но мы с Юлей Волковой ещё года три назад хотели что-нибудь замутить вместе, спеть дуэтом. Тогда не срослось, наши дороги разошлись, а тут встретились, поужинали, и закрутилось. Попёрла энергия! Хотя я долго сомневался. У меня 30 января стартовал тур по России, за три месяца проехал сорок с лишним городов от Нарьян-Мара до Красноярска и Новосибирска. Перемещался из точки А в точку Б… Но в итоге записали с Юлей песню.

— Ну а на отбор для поездки в Баку зачем пошли?

— Я же говорю: в принципе «Евровидение» для меня отыгранная тема. Секрет раскрыт. Кстати, знаете, что на мне закончился большой этап в биографии конкурса? После 2008 года победителям уже не дают частный самолёт для полётов по разным странам. Кризис долбанул, и всё. Никто теперь не совершает тур по лучшим шоу, как это делал я. Париж, Лондон, Стокгольм, фьорды какие-то… Эндрю Ллойд Уэббер сюда приезжал, я к нему ездил… Словом, масштабная история была. Всё время самолёт стоял под боком. Не кукурузник, не думайте. Современный аппарат. Те лауреаты, что после меня пришли, даже шутят: «Ну, Дима, ты и оттянулся за всех!» Как после этого не отождествлять себя с «Евровидением»? Разве так честно? Если хотите, я собственность конкурса. Не по бумагам, конечно, а чисто в моральном смысле.

— Тем более непонятно, к чему пытаться ещё раз войти в ту же реку.

— Не слушаете, вот и не понимаете! Объясняю: энергия заиграла — не остановиться! Находиться в таком состоянии — уже драйв, хотя бы ради него стоило попробовать.

— А в итоге вы проиграли старушкам из Буранова. Обидно поди?

— Я умею грамотно беседовать с внутренним адвокатом. Мы с ним всегда обо всём договоримся, будет полный порядок, не переживайте… Не хочется иронизировать по этому поводу. Посмотрите на меня: мы ещё в кроссовках и на беговых дорожках, а бабушки где? Однако от них идёт необузданная страсть, люди раскрепостились, повеселились, но, кажется, сами удивились победе. Не знаю, как бабушек примут в Европе, но меня от них пёрло. Честно! Если бы во время конкурса не был сверхуставшим, улыбался бы. В смысле ещё шире. Бурановская солистка, не Наталья Пугачева — другая, потом подошла ко мне: «Вот вы-то поёте, а мы — нет…» Я говорю: «Да ладно! Главное, что цепляет…» Она и сказала: «Только на нас не обижайтесь». Вот дословно! Зато теперь никто не станет утверждать, будто Билан не даёт дорогу молодым!

— Про обвинения бабушек в плагиате слыхали?

— Мне позвонили журналисты, начали расспрашивать. Даже зажмурился: «Не дай бог!» Если бы бабушек сняли с пробега, пришлось бы ехать на конкурс как занявшему второе место на отборе. А я уже не хочу… Сам слушать песню, на которую ссылались критики, не стал, связался с давним другом. Виктор Гуревич окончил консерваторию, сейчас делает партитуру к моему концерту в Зале Чайковского. Спросил его открытым текстом: «Вить, бабушки что-то взяли у Ингрид?» Он послушал и говорит: «Нет, это не плагиат». Ну я и успокоился. Теперь всем так отвечаю со ссылкой на авторитетного человека… Словом, будем болеть за бабушек с чистой душой.

— А у вас нет ощущения, что конкурс давно себя изжил?

— Вы это говорите потому, что Россия в нем побеждала. Если бы я не выиграл, по-прежнему бились бы за первое место. Такие уж мы люди: едва находим ответ, сразу теряем интерес. На Западе всё иначе, хотя, соглашусь, и там внимание снизилось. Тем не менее оно остаётся большим. «Евровидение» задаёт вектор на год вперёд. Знаете, как вспышки на Солнце. Вроде бы не замечаешь их, но ощущаешь: самочувствие меняется, техника из строя выходит. Наверняка конкурс ждут перемены, это нормально, ведь с момента создания прошло полвека с лишним...

— Не боитесь пожизненно остаться заложником той белградской победы?

— Да, мне говорили: всё, Дима, никуда тебе от этого клейма не деться. Но так рассуждают лишь те, кто не следит за моей жизнью. Я не останавливался ни на минуту, есть новые победы, международные награды, первые места в чартах. Другое дело, надо понять, куда двигаться дальше. Я не обуздываю фантазию. И на «Звёздном льду», пока было интересно, успел на коньках покататься, и в телепроекте «Призрак оперы» на Первом канале исполнил арии Париса, Христа, князя Елецкого, принца Раджами…

— Даже в кино силы попробовали.

— Пока на уровне эксперимента. Хотел бы замутить что-нибудь яркое, интересное, были какие-то пробы, потуги и попытки, но всерьез рассуждать, закинув ногу на ногу, рано. Я продюсировал мини-фильм «Театр абсурда», где сыграл главную роль. Ролик есть в Интернете. Записал саундтрек к фильму «Глянец». Это не вполне кино, но всё-таки побывал в офисе режиссёра Кончаловского, пообщался с Андреем Сергеевичем, он снял клип на песню «Дорогие мои москвичи». В двадцать шесть лет я воспринял всё как должное, а сейчас понимаю: это большая честь для меня. Рисковать не боюсь, лишь бы смысл был какой-то. Хочу развивать историю с симфоническим оркестром. Может, это моё. Влечёт туда со страшной силой. Когда входишь в зал и видишь солидных музыкантов, такое чувство возникает…

— Первый блин был на вашем тридцатилетии? Тогда выступали с Венским Штраус-Оркестром?

— На самом деле не первый и не блин. Тот концерт скоро покажут по телевидению, сможете убедиться. Дебютировал я лет в четырнадцать с оркестром народных инструментов. Домры, мандалины, балалайки... Давно это было… Потом в Гнесинке пел классику. Даже в Шуваловском зале, где сейчас ресторан. Так что опыт есть. Немного робею перед новым выступлением, что понятно и объяснимо. Зал Чайковского — место для музыкантов особенное, намоленное, как для драматических актеров МХАТ, а для оперных — Большой. Ощущаю это. Не так, что вышел, по-быстрому слабал и дальше по делам отправился. Готовлюсь, чинно ноты читаю, вспоминаю, чему учили… Это не ради пафоса, а исключительно для себя. После бесконечных гастролей, тонн аппаратуры, динамиков, проводов и саундчеков приятно выйти на сцену, где лишь пюпитры, скрипки да виолончели. Все репетиции заканчиваются одинаково: оркестранты аплодируют. Нехило так! Песни я исполняю драматичные, с сюжетом. Если правильно аранжировать, запросто могут выдавить слезу. Еще порепетирую с оркестром, но после концертов в Америке. В Нью-Йорке выступаю и в Торонто.

— У вас теперь в Штатах сестра живёт?

— В Лос-Анджелесе. Закончила здесь девять классов и поехала туда учиться вокалу. Поселилась в американской семье. Пока ей все нравится. Педагоги говорят, что у Ани большой дар. Я страшно рад и горд. Правда, сестра не определилась, на чем остановиться — на опере или не столь классическом жанре. Может, соул или джаз… Выбор пока стоит on hold. На месте сестры предпочел бы импровизацию, но решать Ане. Вольному воля! О себе скажу: не умею стоять, должен постоянно двигаться, подпитываясь свежими впечатлениями, эмоциями. Дурно становится от мысли, что придется год за годом ездить с гастролями в одни и те же города, выступать там по кругу. Тоска! Хочется чего-нибудь новенького. Сейчас мне интересно поработать с симфоническим коллективом. Нельзя упускать шанс.

— А коллеги как реагируют на ваши опыты?

— По-разному. Кому-то это кажется странным. Ну и пусть. Главное — мне нравится. Я же не сам высунулся, а получил предложение. Сейчас можно выступить с кем и где угодно, когда есть деньги, но если к тебе приходит промоутер, занимающийся организацией классических концертов, это надо ценить, верно? Не идеализирую ситуацию, не пытаюсь изображать из себя классического певца. Моя цель иная — самому получить удовольствие и доставить его другим.

— Как думаете, что за публика на этот раз к вам пожалует?

— Буду рад любой. Наверное, кто-то придет из любопытства, в надежде увидеть: вдруг пущу петуха. Знаете, перед концертами специально не спрашиваю у организаторов, сколько билетов продано. Не интересуюсь, не хочу. Но если вижу пустые места, невольно напрягаюсь. Кстати, в последнем туре по России порой выступал в таких залах — мама не горюй! В нескольких городах натолкнулся на убитые площадки, давно не встречал подобных. Снял на видео в телефоне, хотел выложить в социальные сети, а потом не стал, чтобы не обижать местных жителей. Они ведь ни в чем не виноваты. Посмотрят, скажут: ах, бах, вах! Были и совершенно удивительные моменты. Подходили взрослые девушки: «Дима, мы начали слушать вас в раннем детстве, лет с трех». Я спрашивал: «Че?! И сколько же вам сейчас?» Говорят: «Двадцать… Двадцать один…» Шел к зеркалу и думал: «Блин! Неужели я такой старый?» Когда пою со сцены, жадно разглядываю публику. Вижу change, аудитория постепенно меняется. Появились зрители, извините, с заметными морщинами на лице. По крайней мере, в первых рядах. Вечерние костюмы, богатые букеты...

— Наверное, в партере билеты дорогие?

— Насколько знаю, цены вполне демократичные. Но, кстати, лучше слышно из середины зала, там самый хороший звук. Все рвутся вперед из-за престижа. Помню, на концерте Уитни Хьюстон в Кремле году в 2004-м сидел в первом ряду, меня прямо-таки колотило от восторга, а по соседству расположились степенные господа, с неудовольствием косившиеся в мою сторону. Мол, почему этот молодой человек все время подпрыгивает в кресле? Артисту на сцене важно чувствовать энергию зала, подпитываться ею, а она порой застревает в районе партера. Не забыл я и жующих людей в «Метелице» на Новом Арбате. Меня подавали между закусками и горячим, а народ жрал свой «Цезарь»… Нет, вру, его в России тогда еще не распробовали. Словом, публика ела салат и, отрываясь от тарелок, поглядывала на сцену: «Пой, мальчик, пой». И я пел. Поэтому закалка у меня хорошая, с курса не собьюсь…

— А сейчас на корпоративах выступаете?

— Как же без елок? И для трех слушателей давал представление. Я сговорчивый по ценам, но никогда не иду на то, чтобы петь без музыкантов. Мол, под минусовочку отработал, и ладно. Нет, так не годится. У меня нет проходных концертов. Стараюсь с каждым подняться на новую высоту. Заоблачную.

— Вы как-то даже о космосе обмолвились...

— Пошутил, а пресса подхватила. Фантазия, вдруг обросшая деталями и подробностями. Узнал, что желающие слетать на космическом корабле составили список, не такой уж и длинный. Решил поинтересоваться, кто последний. Кажется, с тех пор очередь не занимали, но она и не продвинулась вперед ни на шаг. Поэтому остаюсь на Земле. Пока.

— А Димой, похоже, стали навсегда.

— Да, теперь это мое официальное имя. Так и в паспорте записано. Пришлось бороться, судиться. В итоге отстоял законное право называться, как хочу. Победил!

— В тридцать Димой быть нормально, но в сорок или пятьдесят?

— А что такого? Меня ничего не смущает.

— Дима Николаевич… Малость не того, не находите? Странновато звучит.

— Сразу видно: человек старой формации. Я тоже застал дисковые телефоны, которые вот так надо было крутить — тр-р-р-р, и уличные автоматы с газированной водой и стеклянными стаканами. Молодые этого уже не поймут. Мы с вами чересчур трагически ко всему относимся, надо проще смотреть на мир. Я стараюсь. Откройте Интернет, полюбопытствуйте, какие ники выдумывают люди. Закачаешься! Потом это из «Твиттера» перекочевывает в реальную жизнь. А Дима Николаевич Билан — очень даже нормально. Возраст я пока не чувствую. Ну да, тридцать лет — круглая цифра, сначала казалось, перешагну и не замечу. Но вскоре после дня рождения и Нового года полетел на отдых в Таиланд и даже иронизировал, мол, вернусь другим человеком. Вроде бы возвратился тем же, хотя и со слегка видоизмененным сознанием.

Что касается имени, никогда не забывал о том, которое дали при рождении. Но быть Витьком не хотел. Другое дело Виктор. Потрясающе, супер! Пишу сейчас для него альбом.

— Для кого? Вы меня совсем запутали!

— Для Виктора Белана. Для моего второго я. Музыка, аранжировка, стихи — все делаю сам. Сочиняю в гастролях, подпрыгивая на кочках на заднем сиденье машины. Уже есть восемь песен, четыре полностью готовы. Они немного выходят за рамки привычного и знакомого Димы, но это нормально. Для равновесия, баланса. Привет альтер эго! Одна половина дополняет другую. Мне надо выливать наружу то, что накапливается внутри. Наверное, скоро выложу часть записанных песен в Интернете, а потом выпущу «винил», как и прежде. Традицию не хочу нарушать. Уже подсел на это.

— Я вот что подумал: а ведь Виктор Белан в «Евровидении» ещё не участвовал. Пробел в биографии!

— Кстати, да. Спасибо за подсказку. Надо с продюсером посоветоваться…

http://www.itogi.ru/arts-exclus/2012/21/178144.html

– Наверное, в ансамбле с симфоническим оркестром требуется совсем другая подача голоса, чем во дворце спорта?

– Главная сложность – это петь различными тембрами. У меня будут элементы и классического звучания, и блюзового, и соула, и даже расщепленного голоса (изображает очень специфический высокий резкий звук). Потому что, например, ария Христа из рок-оперы Уэббера – это и грудной регистр, и смыкание в самой что ни на есть опасной высокой тесситуре. Если честно, не знаю у нас сейчас певцов, которые могли бы петь стольким количеством тембров. Очень волнуюсь, много репетирую.

– Будет ли ария из «Париса и Елены» Глюка, так удивившая в вашем исполнении зрителей «Призрака оперы»? Её не все классические-то певцы знают…

– Будет. Выбрал я её потому, что пел, когда учился. Но тогда я её исполнял в нижнем регистре, а на проекте в последний момент принял решение исполнить в верхнем. Будет также «Не отрекаются, любя», эта музыка сейчас особенно актуальна, потому что, к сожалению, неделю назад не стало её автора Марка Минкова, я в субботу в его память спел эту песню с оркестром в эфире НТВ… Будет и мировой хит «Карузо» – его создатель, композитор Лучио Далла, тоже ушел от нас в прошлом году. Надеюсь, с хоть Уэббером ничего плохого до концерта не произойдет…

– Пригласите ли кого-нибудь из звёзд для дуэтов?

– Нет, я нацелился прощупать и прочувствовать новую для себя почву без каких-либо ещё тягачей в программе. Тем более что наша пресса в приглашении звёзд всегда видит какой-то немузыкальный повод, начинает обсуждать, кто с кем целовался за кулисами, кто от кого забеременел, – и забывает про тот главный инфоповод, который является смыслом жизни артиста. А мне хочется сосредоточиться исключительно на музыке. В программе будет только дуэт с одной моей однокурсницей – Екатериной Арну, вы её могли видеть, когда я пел «Believe» на «Евровидении»: она и ещё одна моя соученица, Юлия Лима, исполняли бэк-вокал. Я бы и Юлю позвал, но она сейчас живёт в Нью-Йорке, поёт в Метрополитен-опере, о её успехах уже пишет «Нью-Йорк таймс».

– Завоевав звание «исполнитель года» по версии «Муз-ТВ», вы как бы реабилитировались за «Призрак оперы», где уступили по зрительским SMS Лазареву и по голосам жюри Киркорову…

– На самом деле в этом году три моих шлягера очень хорошо крутились в эфире. Я много работаю, у меня достаточно роликов, и номинаций было три, я думаю, это все заслуженно. Что касается Филиппа – мы с ним поздравили друг друга за кулисами. Он большая звезда в нашем шоу-бизнесе, это неоспоримо, соперничать с ним у меня никогда не было мыслей – думаю, я всё-таки несколько другой персонаж…

– Вы так горды своими тремя новыми песнями, но, простите, для меня ваше же «Время-река» мелодически ярче и эмоционально теплее, чем, допустим, «Number One Fan» или «Lady». Образно говоря, когда вы много лет назад ездили на простой машине в клипе «На берегу неба», вы были сердечнее, чем гламурный герой последних роликов, лирически изъясняющийся за рулем шикарного лимузина.

– Тут вопрос вкусов. Конечно, в юности мы смотрим на мир более наивно и открыто, видим его свежим и благоухающим. Но про последний альбом, выпущенный с продюсерами Джимом Бинзом и Джонатаном Ротемом, могу сказать, что он очень профессиональный, и у определённой категории молодых, креативных людей (в которую вы, может быть, не вполне попадаете) имел хороший отклик. Например, песни «Мечтатели» и «Я просто люблю тебя» очень здорово прошли. Не думаю, что я впал в какой-то штамп или загламурничал.

– А кому пришло в голову вставить в «Changes» цитату из знаменитой «Паваны» французского композитора-классика Габриэля Форе?

– Это идея американского автора Эвана Богарта. Есть такое понятие – сэмпл: музыкальные фразы, которые общеизвестны и существуют в свободном доступе. Цитата – это выразительный приём, знак определенного эмоционального состояния. А мелодия Форе, о которой вы сказали, давно стала символом красоты, чистоты, любви.

– А почему среди ваших сегодняшних авторов нет Дайаны Уоррен, песни которой вы раньше пели? Ведь её вещи украшали репертуар самой Уитни Хьюстон.

– Недавно я сам себе задал тот же вопрос. Услышал в Лондоне альбом Тины Тернер, где прозвучал один трек Дайаны, от которого в свое время я отказался – показалось, что это не совсем то, к чему я стремлюсь. А теперь даже испытал легкую досаду... Но знаете, мне сейчас интереснее делать совсем другую, электронную музыку – такую минималистскую, сухую, «прижатую» по звучанию. С элементами даже стиля Принса, Тимберлейка. Сам пишу музыкальную канву (доводить ее до окончательного вида помогает композитор и саундпродюсер Андрей Черный), тексты (в основном английские, но будет и несколько русских). Делаю это не для сумасшедших ротаций на радио, а прежде всего для собственного удовольствия. И выпущу под именем Витя Белан. В этом ключе уже записан не один трек. Чтобы все было готово, нужно, думаю, месяца три, тогда устрою презентацию диска. Ну и как товарищ, искушенный винилом, хочу выпустить альбом и на этом носителе.

– Вы несколько месяцев очень плотно гастролировали, «прочесали» чуть ли не всю Россию. Повидали непарадную жизнь людей. У Алексея Кортнева после подобных поездок родилась знаменитая протестная песня «Шла Саша по шоссе». А у вас какие чувства и мысли возникли?

– Я гастролировал в период той грязной зимы, что бывает на пороге весны, и, скажу честно, она меня подавляет, после некоторых городов и залов даже испытал депрессию. Если в таких городах, как Красноярск, Мурманск или Петрозаводск, залы обалденные, то где-нибудь в Апатитах или Костроме выходишь на сцену, и без слезы на эту разруху невозможно смотреть. Я об этом в «Твиттере» написал, хотя мне сказали: не боишься, что город обидится? Я ответил: написал, потому что меня это тревожит. Я патриот, мне хочется, чтобы стало лучше.

– Ясно, ограничились «Твиттером», песни протеста – не ваше амплуа. Тогда, возможно, расширите творческий диапазон, спев в классической опере, как когда-то это сделал Александр Градский?

– Я считаю, что не надо забегать так далеко, нужно выполнять сегодняшние задачи. А моя сегодняшняя задача – качественно выступить 5 июня… Могу только сказать, что в туре по стране на один из моих концертов пришла Любовь Казарновская, у которой гастрольный маршрут часто пересекался с моим. И она мне написала замечательную записку – а уж Любовь Юрьевна, как вы догадываетесь, разбирается в вокале. Я ей в благодарность подарил очень интересную виниловую пластинку Шостаковича, которую купил в Мурманске на развале… Как человек, знающий цену профессионализму, никогда ничего не буду делать ради понтов. Моя планка очень высокая, и я всегда себя торможу: не кричи о себе, давай работай, ты же можешь больше, пусть другие о тебе кричат...

– Но всё же, если пофантазировать, то в какой из мировых опер вы со временем хотели бы спеть?

– Я бы хотел сыграть рок-оперу «Иисус Христос – суперзвезда». Это произведение, которое выжимает из тебя всё и доводит до исступления. Я уже высказывал идею сделать телеверсию…

– Вы, поборник профессионализма на эстраде, участвовали в недавнем «Евровидении» на отборочном этапе и уступили совершенно непрофессиональным «Бабушкам». Не странно ли вам, что их итоговое второе место подаётся чуть ли не как победа России, которую вновь оценили, говоря фигурально, не за продукт высокой переработки, а за природный ресурс?

– Все с этим сталкиваются. Недавно по телевизору Захар Прилепин рассказывал, как презентовал свои книги, по-моему, в Германии. Там публика, по его словам, очень удивляется, если человек из России начинает говорить на языке современности. Вот и приходится на пресс-конференциях играть таких русских, у которых медведи гуляют по улицам. Иначе тебя вообще не поймут и не услышат. Ну что тут поделаешь, такими нас знают и ожидают видеть. Чтобы переломить это отношение, нужны десятилетия.

– Но вы-то на «Евровидении» и в 2006-м, и в 2008-м сделали шаг в другом направлении.

– А сколько мне по этому поводу говорили «фи»: зачем он эту американщину гонит, у нас есть своё… Поехали бабушки – ой, опять эти лапти… Всегда будешь немил. Делаешь своё дело – ну и делай профессионально. Всё равно то, что для нас давняя культура, для Запада часто – фрик. Вот как клип Эдуарда Хиля, царствие ему небесное, вдруг выстрелил два года назад.

– Раз вы в следующем альбоме хотите выступить под своим природным именем, может, и родную сестру в дуэт позовете? И назвать можно будет: Витя и Аня Белан.

– Пусть Аня сперва получит образование. Она сейчас в Америке, учит язык и со следующего полугодия начнет заниматься вокалом. Вот когда мы оба с ней будет к этому готовы, тогда вместе и споём.

http://www.trud.ru/article/05-06-2012/2 … triot.html