На этом снимке самые близкие люди. Страшно подумать, ему уже больше полувека. Меня на нём нет, потому что я ещё не родилась. Это мама, папа и мой старший брат. Теперь всё наоборот, я есть, а их нет, и уже никогда не будет.

Я младшая в семье, и потому самая избалованная, но не деньгами и подарками, а любовью и заботой. Кто-то наблюдательный сказал, что жизнь человека делится на два периода. Один – лёгкий и счастливый, другой – томительный и трудный. Судя по всему, всю лёгкость я выбрала в первой половине жизни. Там осталась полная беззаботность и исполнение желаний. Нет, я не ропщу, и не собираюсь жаловаться на жизнь, просто, констатирую факт.

Отец ушёл первым. Ему было всего пятьдесят девять. Когда позвонила мама,  и сквозь слёзы, озвучила диагноз, я не поверила. Сегодня утром он был крепок, весел и почти здоров. Медицина иногда ошибается, казалось, это именно тот случай. Но, увы… Рак, врачи давали месяц жизни. Он прожил два. Этот последний месяц мы были все вместе, почти не расставаясь. Я взяла отпуск, научилась ставить уколы и боялась отойти даже на полчаса. Мама с братом тоже были рядом. Мы делали вид, что ничего не случилось, что скоро болезнь уйдёт и всё будет по-прежнему.  Отец о своём диагнозе догадывался (правды мы ему не говорили), и тоже держал марку. Каждый день, у меня на глазах угасала жизнь, а я ничего не могла сделать.  Только очень ясно понимала, что уже никогда не будет со мной рядом человека, который, в общем-то, ничего не решал в моей взрослой жизни, но был так нужен в своей любви и заботе и что эту пустоту заполнить нечем.

Вторым был брат. Удар от его ухода, переживаю до сих пор. Тогда я ещё пыталась заглядывать в будущее. Всегда думала, что если со мной что-то случится – то заботу о моём сыне возьмёт на себя  он. Вот так «кудряво» работало моё воображение, и это притом, что мой  муж надёжный и верный человек. Брат ушёл неожиданно (хотя как такое можно ожидать), как говорят скоропостижно. Это случилось жарким летом две тысячи десятого года. Заболел бок, врачи никак не могли установить диагноз. Здоровый крепкий, двухметровый мужик, никогда ничем не болевший, и такая странная боль. А через два дня он умер в приёмном покое больницы от аневризмы аорты, на руках у нашей мамы. Ему только что исполнилось пятьдесят, и уже никогда не будет пятьдесят один.

Так странно, младшая сестра, но сейчас я старше своего брата. Парадокс.
Вдруг вспомнила, как отец называл меня – дочь наша Будур. А брат подхватил прозвище и дразнил по поводу и без. Я злилась, ругалась, а того не понимала (глупая), что это было самое счастливое время. Что они не дразнили, а точно так же, как в той сказке, про волшебную лампу и восточную принцессу, были рады исполнить любой мой каприз, лишь бы я была счастлива. Теперь уже никогда и никто так не обратится ко мне и не поспешит безоговорочно на помощь.

Все мы верим в новогодние чудеса. В новый год должны происходить только счастливые события. В пошлом году надежда на чудо исчезла. Двадцать седьмого декабря не стало моей мамы. Неважно сколько вам лет, когда умирает мама - мы сиротеем. Она так и не смогла оправиться после смерти брата. Стойко переносила боль четыре года. Бывало, спрашиваю её: «Как ты сердешная?» А она в ответ: «Жизнь прекрасна и удивительна! Жить будем долго и счастливо!» Спрашивала я так, потому что сердце её износилось очень рано. Они жили с братом, и когда он ушёл, одиночество угнетало её. Мы закрыли квартиру, где были так счастливы, и  разместились в моей девушке. Да, может и тесновато, но зато все вместе.

Последние два года стали самыми тяжелыми. И опять это проклятое бессилие. Мама сама не замечала, что стонет, не переставая, а я всё пыталась снять эту её боль. То укол поставлю, то скорую вызову. Но ничего не помогало. Каждый медицинский работник, прошедший через нас, считал своим долгом, сообщить мне, что сердце изношено, что там и сердца-то, по сути, нет, так истёртая тряпочка. И буднично добавляли, что вообще непонятно как она до сих пор жива. Я всё понимала, врачи такие же люди,  а не боги и не в силах творить чудеса, но в душе надеялась.

А ещё (несмотря на возраст) я твёрдо верила, что на новый год люди не должны умирать. Это же такой волшебный, сказочный праздник – нельзя умирать в новогодние дни. Но жизнь и смерть всё решили без меня. Боюсь, что я уже никогда не поверю в новогодние чудеса.

Вот и получается, что первую половину жизни сделали для меня лёгкой и счастливой мои папа, мама и брат. А уж, какой останется вторая зависит только от меня. Недавно подумалось: а ведь по большому счёту я оплакиваю не их, а себя и своё одиночество. Успокаивает мысль, что сейчас они не испытывают боли и страданий, моя боль никуда не уходит. Она таится где-то внутри и в самый неподходящий момент, от встреченного похожего на брата человека,  или от услышанной мелодии, которую любил отец, вылезает наружу. Недавно снова двигала мебель, это у нас наследственный бзик, передающийся по женской линии. Двигаю и плачу, говорю: «Видишь мам, это не лечится, я вся в тебя и бабушку. Месяца не могу прожить, чтоб не передвинуть всё»

Когда  кто-то уходит, принято говорить: «Ах, я не успел. Если бы знать наперёд я бы жил иначе: я бы любил, заботился, просто разговаривал и всегда был рядом» Если это не ложь, (которой мы успокаиваем себя), то лукавство. Думается: случись чудо, и окажись все живы - всё происходило бы также. Нельзя наговориться, налюбиться, надышаться впрок. Мне хочется верить, что я хоть чуть-чуть отдала долг внимания, любви и заботы моим родным людям и сейчас, они не обижаются на меня, а наоборот всё также любят и берегут. Память не на кладбищах и не в памятниках (хотя забывать могилы близких грех), для меня они живы, просто их нет рядом.

P.S. Вы спросите, почему именно здесь я пишу об этом? Как ни парадоксально, но последние наши с мамой годы скрашивал Дом 2. Нет, я не собираюсь петь ему дифирамбы. Просто он стал своеобразным плацебо. Разговоры о болезни, жизни и смерти, ушедших близких и исчезнувших друзьях  плохо сказывались на её самочувствии. Она очень близко всё принимала к своему больному сердцу. А Дом 2 был имитацией жизни. Пусть чужой, пусть некрасивой и неправильной, но жизни. Мама была человеком волевым и энергичным, привыкла всё держать под контролем и никак не хотела мириться с немощью и зависимостью (пусть даже и от меня). Сидя у окна, она краем глаза наблюдала, и моментами корректировала мои действия. Я вздыхала, ухмылялась, укоризненно смотрела на неё. Она же в ответ улыбалась и отвечала как бы за меня: «Ольга Васильна – молочка добавьте».