Вопросительный знак и множественное число в формулировке были, разумеется, формальностью: это не вопрос, а утверждение, и чемпион существует один-единственный — «Маша и Медведь».Мультфильм пользуется успехом по всему миру, психологи, эксперты по маркетингу и политики сбиваются с ног, пытаясь вычислить в нем тайные шифры и скрытые смыслы. Литовский политолог Лауринас Кащюнас, директор Центра исследований Восточной Европы, предложил запретить мультфильм, который он считает сублимационным пропагандистским орудием Кремля: «Медведь, аллюзия на Россию, представлен как доброе, мирное существо, защищающее маленькую девочку». И если литовцы ассоциируют себя с растерянной девочкой, то одна сербская партия использовала Машу в своей избирательной кампании как позитивный образ, с гордостью рассказал Дмитрий Ловейко, директор «Анимаккорд», маленькой студии, породившей этот большой феномен: «На данный момент единственный не охваченный нами континент — это Антарктида», — хвастается он в Санкт-Петербурге. Однако и в Польше, и в Азербайджане, и на Украине — где мультфильм транслируется по телевидению — многие хотели бы включить в санкционный список и анимацию, опасаясь, что Маша прячет под подолом путинские танки, а немудреные приключения мишки и девочки — не выходя за пределы зоологической метафорики — это кремлевский Троянский конь, привораживающий детей врага. Эту интерпретацию, но с противоположным знаком, разделяют и белорусы, где фанаты мультфильма в Интернете воспевают «чисто славянский образ героев, их славянскую идеологию, без драк, потасовок и жестокости, это наши герои, которые живут нашей жизнью».
Действительно, Маша в ее длинном платье и платочке на голове — совершенно русский сказочный образ. В современной России не существует ни одной девочки, которая была бы так одета, если только, конечно, она не участвует в кастинге для какого-нибудь шоу для туристов. В отличие от Индии, Японии, Шотландии и арабских стран, в России национальному костюму нет применения, и если платок на голове еще можно увидеть у жительниц отдаленных деревень, то сарафаны — длинные платья без рукавов, коллекцию которых медведь нашил в одной из серий мультфильма, — ассоциируются исключительно с фольклорными представлениями. Представьте себе, что по Неаполю расхаживают дети в костюмах Пульчинеллы. Анимация сделана по последнему слову техники и ни в чем не уступает студии «Пиксар», а некоторые герои (пингвин и тигр, напоминающий чем-то Диего из «Ледникового периода») — ясно отсылают к образцам мировой анимации, при этом ни в одном кадре зритель не задастся вопросом о том, где происходит действие, — узнаваемость на грани китча. И именно тут кроется ключ российского успеха.
Остается только понять, что этот мультфильм дает миру. Первая «история успеха» в постсоветстком пространстве родилась случайно: режиссер Олег Кузовков создавал неугомонную Машу по образу «несносной» девочки, с которой познакомился на пляже в Крыму в далеком 1996 году, когда полуостров еще был частью Украины, и жители России только открывали для себя Микки-Мауса, Тома и Джерри, семейку Флинстоун, запрещенных советской цензурой за «пропаганду жестокости и жадности». Быть может, секрет глобального успеха российской сказки кроется в вечном сюжете о большом неуклюжем звере, над которым издевается маленькое и, на первый взгляд, слабое создание. Этому сюжету не требуется диалогов, семиминутные серии смотрятся одна за другой, как семечки: «Ладно, еще одну — и спать».
Старый советский лозунг призывал создавать «культуру, национальную по форме и социалистическую по содержанию»: весь контекст существования Маши и Медведя, педантично выписанный в мельчайших деталях, совершенно реалистичен и вызывает у советского зрителя (скорее, взрослого, чем ребенка) неизгладимые воспоминания и ассоциации. Например, красно-синий мяч, в который играет Маша, — при одном только взгляде на него вы как будто чувствуете этот острый запах резины, который не выветривался спустя месяцы после покупки. Мячи доставали в отделе игрушек больших универсамов, где они лежали горами рядом с синими пластмассовыми автоматами, куклами с гипертрофированными голубыми глазами и синтетическими медведями из ГДР. Такие были у всех. Как и коробочки с мармеладом с зеленовато-белой этикеткой, разделенной напополам по диагонали двойной полоской. Эмалированные кастрюли с розовым цветком. Упаковки кускового сахара с синей надписью «Сахар». Никакая ностальгия по карусели не сравнится по силе с этими символами: это был не просто сахар, в Советском Союзе другого сахара не было. Сахар был всегда только такой. Как полоски на нарезном батоне белого хлеба, канонический образ которого не менялся со времен «Книги о вкусной и здоровой пище» сталинского времени, кулинарной книги, имевшейся в каждом советском доме.
Настоящая загадка этого мультфильма: что же находит для себя в нем ребенок из Индонезии (похоже, что в этой стране с самым многочисленным мусульманским населением в мире «Маша и Медведь» стал причиной бума на имя «Маша»). Притом, что Маша даже не русская, она советская. А если точнее, то постсоветская, если судить по заброшенному во дворе ее дома железнодорожному вагону «Москва-Пекин» и заржавевшему УАЗу «Скорой помощи», ставшему волчьим логовом. «Маша и Медведь» — это не сказка, это чистый реализм, а дом Медведя один в один напоминает миллионы домов в российской провинции с обоями и ковром на стене у кровати. В этом мире до сих пор празднуют Новый год вместо Рождества, водружая на елку пятиконечную красную звезду, похожую на звезды, венчающие башни Кремля (и украшающие локомотивы). Здесь Маша напевает песни советских пограничников и пилотов 30-х годов, а в холодильнике у Медведя (помимо мяса и ветчины, которые в советское время только в сказках и видели) аккуратно стоят банки со шпротами и солеными огурцами. А еще легендарный «Завтрак туриста», тушенка, которую можно было найти в любом магазине на любой широте СССР, — не в последнюю очередь из-за того, что ее не ели даже кошки.
Этот мультфильм проникнут ностальгией в звуках, цветах, запахах, тесноте, обстановке. Ряд явлений, действий, ситуаций, вероятно, останется неясен даже для современных российских детей, как, например, эпизод, в котором Маша собирается в школу — в белом фартуке, белом банте и с заготовленным в подарок учительнице букетом гладиолусов — а медведь сооружает для нее парту с наклонной столешницей, которые исчезли из классов уже в 70-е годы. Сотовый телефон появляется на экране только мельком, телевизор с плоским экраном Медведь относит в погреб и выносит вместо него старый (к которому прилагается совершенно фантастический пульт управления), компьютер еще не изобрели. А если кто-то задается вопросом, что же такое периодически Маша делает, стоя с недовольной миной лицом к стене, — то это классическое наказание советских детей, «угол». Воспитательная мера, за которую сегодня не миновать вмешательства службы защиты детей от насилия, в свое время была наиболее либеральной и распространенной (в одной серии, правда, мы видим пингвина, угрюмо потирающего свой зад, — а значит, Медведь, в соответствии с традиционными взглядами на воспитание, представителей мужского пола может отшлепать).
Некоторым, однако, этого недостаточно, и многие психологи и педагоги воспринимают Машу как угрозу для детской психики. Лидия Матвеева, профессор-психолог МГУ, член комиссий по правам ребенка при президенте России, обвиняет мультфильм в пропаганде «садизма, эгоизма и бесчеловечности», во внушении детям «либеральных ценностей» неповиновения — издевательстве над «медведем, сакральным символом России и фигуры отца». А также — можно было бы добавить — путинской партии «Единая Россия». Маша нарушает субординацию, она гиперактивна — это «нарушение норм поведения», по мнению профессора. Она лишена сочувствия, «она разрушает традиционную модель поведения русской женщины, которая «самоотреченно заботится о других». Многие родители жалуются, что хулиганские выходки 3D-девочки провоцируют у детей непослушание в жизни. Авторы отреагировали на критику, вставив в серии воспитательные эпизоды, например с чисткой зубов и уборкой.
Однако критикам «либеральной и гедонистической» Маши этого недостаточно, в качестве противоядия — помимо сталинских цитат о морали — они прописывают старую советскую анимацию, шедевры легендарного «Союзмультфильма», утят, медвежат, котят, сказки Пушкина, переложения Андерсена, вплоть до «Винни Пуха» и «Книги джунглей». Эти мультфильмы столь глубоко врезались в память нескольких поколений, что даже бессмысленно объяснять им, что Киплинг и Милн написали нечто совершенно иное (докторское зеркальце Маши, кстати, — отсылка к доктору Айболиту, российскому воплощению Доктора Дулиттла 20-х годов). По воспитательным, полным морали мультфильмам истосковались ностальгирующие родители, а 46% постсоветского взрослого населения, по оценкам ВЦИОМ, до сих пор предпочитают легендарный мультфильм «Ну, погоди!» близнецу — «Тому и Джерри» 70-х годов. Волк одет в расклешенные джинсы и расстегнутую рубашку с воротом, как у Джона Траволты, заяц — примерный отличник. Два десятка серий, появившихся в течение 30 лет, заучили наизусть десятки миллионов зрителей всех возрастных категорий.
«Маша и Медведь», если верить тому же опросу, — мультфильм, которому отдают предпочтение четверть россиян. От него сходят с ума дети, но создан он был для их родителей, последних детей тех поколений, которые выросли в мире без Диснея, студии Ханна-Барберы и японских аниме. Теперь он обогнал их по популярности. «Маша» бросила вызов Западу, о чем годами мечтала Москва и чего она так и не добилась. Она сделала это не с помощью жестких мер, тяжелой военной техники, ракет, а мягко, создав национальный образ, оказавшийся сильнее реальности, сопоставимый с техасскими ковбоями и учителями кунг-фу из Шаолиня. Любопытно, что сработали не попытки соревноваться на западной территории в сфере новых и современных технологий, не певцы, которых отправляли на Евровидение, не телефон с двумя экранами Yota, не детективы Марининой и Якунина, не фантастические фильмы о «Ночном дозоре», а донельзя российский мультфильм, появившийся в интернете и ставший культовым благодаря глобальному сарафанному радио. Вот «человеческое лицо» страны, которая продолжает наводить страх на соседей. Холодная война закончилась словами Стинга о том, любят ли русские своих детей. Теперь русская девочка может стать самым неожиданным препятствием для возникновения нового железного занавеса.
