Вот всего несколько из таких: сопутствующий ущерб — об убитых и раненых мирных гражданах (термин постоянно используется со времён Первой войны в Заливе 1990-1991). Допросы с пристрастием — о пытках, этот термин был одобрен с подачи Дика Чейни Джорджем Бушем и остальной администрацией («технологии», которые действительно были продемонстрированы в Белом Доме). Чрезвычайные экстрадиции — о похищениях сотрудниками ЦРУ подозреваемых на улицах центральных городов и в отдалённых бесплодных землях, за которыми зачастую следовали допросы с пытками в американских секретных тюрьмах или других заморских гадюшниках. Задержанные — о заключённых и лагерях задержания — о тюрьмах (или, в некоторых случаях, более честно — концентрационные лагеря), использованные для описания Гуантанамо (Гитмо), помимо прочих мест, организованные в «оффшорах» американского правосудия. Точечные убийства по приказу президента — об убийствах с применением беспилотников. Военное присутствие — развёртывание «наших» войск (и не только их сапог) в опасной ситуации. Даже «глобальная война с террором» администрации Буша, получившая этот ярлык из-за попытки перекроить Большой Ближний Восток по лекалам Pax Americana, в правление Обамы была переименована в зарубежные операции в особой обстановке(прежде, чем были оставлены попытки дать название безымянным войнам, продолжающимся на огромных территориях планеты).
Поскольку эвфемизмы были введены в действие, чтобы скрыть, что война горькая и жестокая реальность, выражалось зашкаливающее почтение к проблемной роли Америки в мире. Исключительная, незаменимая, и величайшая — три слова, наиболее часто используемые президентами, политиками и энтузиастами для описания страны. Когда-то, если Америка так считала, они не ощущали необходимости, чтобы президенты и политики на самом деле так говорили — такова была уверенность в золотой век американского влияния. Так что считайте постоянное повторение этих терминов небольшим признаком всё более оборонительного поведения Америки, её сомнений и упадка, а никак не силы и уверенности в себе.
Насколько это согласуется со словами, которыми мы пользуемся? В классическом эссе 1946 года Джорджа Оруэлла «Политика и английский язык» он отмечал, что в его время эквиваленты «сопутствующего ущерба» были «необходимы, если кто-то хотел упомянуть о чём-то, не вызывая соответствующего мысленного представления». Очевидно, немногое изменилось за прошедшие семь десятков лет. И это, как интуитивно понял Оруэлл, очень опасная вещь. Сокрытие насилия, даже убийств под успокаивающими выражениями может помочь нескольким сомневающимся функционерам лучше спать по ночам, но это же должно крайне смущать нас, остальных.
Чем больше американские руководители и чиновники — и СМИ, которые бесконечно приводят их слова — используют подобные эвфемизмы для сокрытия суровой реальности, тем больше они гарантируют, что жестокость будет продолжаться; в самом деле, всё это, вероятно, будет становиться всё суровее и более разрушительно по мере того, как мы продолжаем укреплять мир мышления эвфемизмами.
Бессодержательность сокращений
В будущем какие-нибудь лингвисты или лексикографы будут без сомнений составлять словарь вечной войны и, возможно, (поскольку это может оказаться связано) имперского упадка, сконцентрировавшись на мрачных процессах и версиях тех фиаско, которые язык мог бы скрыть. Безо всяких сомнений будет исследовано, как определённые слова и риторические приемы использовались в Америке двадцать первого века, чтобы скрывать тяжкое бремя, наложенное на страну войной, несмотря на то, что они способствуют продолжению провальных конфликтов. Сюда же, очевидно, войдут классические примеры, вроде «наращивания», что использовалось и в Ираке, и в Афганистане, призванного скрыть отправку правительством дополнительных войсковых контингентов в зону боёв в момент фиаско, только обеспечив расширение этого фиаско, и ныне уже классическая фраза «шок и трепет», которая скрывала реальность массированных ударов по Багдаду, приведших в итоге к гибели десятков мирных жителей («сопутствующий ущерб») но никак не к «обезглавливанию» ненавистного режима.
Однако не стоит думать, что язык Америки двадцать первого века был изобретён, чтобы просто успокоить общество. Менее знакомые слова и термины продолжат использоваться в военных кругах отнюдь не для пояснения стоящих перед ними задач, но чтобы скрыть определённые явные реалии даже от тех, кто должен иметь с ними дело. Возьмём «ассиметричные боевые действия», «серую зону» и VUCA*. Если вы не вхожи в министерство обороны и военные круги, вы, вероятно, и не слыхали о таком.
Ассиметричные боевые действия предполагают, что враг борется нечестно и абсолютно трусливо, постоянно действуя из засад и смешиваясь с гражданским населением («заложниками»), раз у врага не хватает отваги одеть форму и встать лицом к лицу с американскими войсками в «динамичном» противостоянии, не унижая собственного достоинства. В результате, конечно же, США должны быть готовы к непрямой тактике и изощрённым боевым столкновениям, в том числе засадам и использованию СВУ (самодельных взрывных устройств или придорожных фугасов), равно как и ряду других «нешаблонных» тактических приёмов, теперь уже слишком хорошо знакомых в мире, охваченном жестокими нападениями на «уязвимые» цели (ака гражданские лица). Надо быть готовыми, что враг смешивается с гражданским населением, и таким образом усиливает неизбежный сопутствующий ущерб, который ныне стал сущностью американских войн.
Группировки, вроде ИГ (ИГИЛ)**, которые предпочтут воевать «асиметрично», вряд ли окажутся сюрпризом для любого, кто когда-либо сталкивался с намного более крупным и лучше вооружённым парнем на школьном дворе. Дезориентация, неожиданный удар, рывок с ускорением, даже бегство, чтобы схватиться в другой день — вот «асиметричные» подходы, которые вполне разумны против любого превосходящего по вооружению и силе противника. Термин — прописная истина и не более, когда речь идет о реалиях нашего мира. Однако это весьма полезный способ вести дела для любого в Пентагоне, и военных, которые не хотят всерьёз подумать о зловещем характере действий, сфокусированных в значительной степени на гражданском населении, которое они преследуют, что зачастую вызывает гнев и стремление к мщению среди такого населения и, таким образом, в итоге это идёт вразрез с целями, заявленными США.
«Серая зона» — туманный термин, используемый в военных кругах для описания сложного характера конфликтов низкого уровня, часто с участием негосударственных игроков, которые не считаются полномасштабными боевыми действиями. Зачастую они ведутся с использованием нетрадиционного оружия и тактики, от кибер-атак до пропаганды возможного террора наемников в социальных СМИ. Эта «зона» частично ослабляет Пентагон, поскольку подавляющее большинство пентагоновского финансирования идёт на традиционные вооружения, а они столь же разумны, как и кувалда: дорогостоящий товар вроде авианосцев, атомных подлодок, боевых танков, стратегических бомбардировщиков и дико дорогих многоцелевых самолётов типа Ф-35 (оцениваемом сегодня в грубом приближении в $1.4 триллиона от начала проекта). Многое из названного «слишком большое, чтобы потерпеть фиаско» в вашингтонских финансовых войнах, и тем не менее регулярно проваливается на полях сражений именно потому, что слишком велико, чтобы использовать его эффективно против нынешнего множества неуловимых противников. Отсюда и та не поддающаяся анализу «серая зона», которая стала проклятием сотрудников американских органов военного планирования и оперативников.
Вопрос «серой зоны» и поднимает, и скрывает её проблему: почему США так плохо проявили себя, когда — по их собственному определению — они оставались крупнейшей, худшей сверхдержавой, которая тратила настолько больше всех своих негосударственных противников, что даже невозможно подсчитать? И вспомните, к примеру, что события 9/11 на американской земле по оценкам стоили Усаме бин Ладену не более полумиллиона долларов. Умножим на 400 — и можно купить «сделанный в Америке» Ф-35.
Если «серая зона» мало чем помогает в прояснении военных проблем Америки, то что там с VUCA? Это сокращение нестабильности, неопредёленности, сложности и неоднозначности, которые должны бы описывать наш мир после 9/11. Конечно, нет ничего подобного аббревиатуре, способной смягчить окружающий мир. Но как историку, который когда-то прочитал массу исторических книг, позвольте мне признать, что при всех моих знаниях, мир всегда был, есть и будет VUCA.
Для любых будущих историков пентагоновского языка позвольте мне подвести следующий итог: вместо честных разговоров о войне при всей её отвратительности и неопределённости, военные профессионалы нашей эры стремятся использовать суррогаты гудящих слов, броских фраз и аббревиатур. Это способ замутить воду. Это позволяет множеству войн продолжать без серьёзных проблем рушиться нам на голову, а потому столь полезно в эти годы, говорить о, скажем, COIN (противоповстанческих действиях) или о 4GW (боевых действиях четвертого поколения).
Во многом подобно недавнему энтузиасту генералу Дэвиду Петреусу, COIN потеряла расположение военных, но вот «боевые действия четвёртого поколения» всё ещё высоко котируются и звучат весьма свежо, в отличие от вина вьетнамских времён, разлитого в бутылки последствий 9/11. В действительности это ещё одна итерация действий партизан и противопартизанских действий, смешанных на свой вкус для народной войны китайским коммунистическим лидером Мао Цзе Дуном. Чтобы восторжествовать в таких местах, как Афганистан, полагают мыслители 4GW, надо завоевать сердца и умы — да, это классическая фраза поражения во Вьетнаме — одновременно обезопасив и защитив (звонкое чеканное определение COIN) людей от повстанцев и террористов. Иными словами, мы говорим об аббревиатуре, которая немедленно начинает вмораживаться нам в мозг, как только мы используем более старыми словами для её определения, вроде «умиротворения» и «строительства государства». Недавний жаргон 4GW не поможет победить в войне, но иногда помогает выиграть «вкусные» гранты на исследования у правительства.
Дело в том, что модные аббревиатуры и сочные профессиональные жаргонизмы способны ограничить истинные размышления о войне. Если Америка победит в будущих войнах (или, что лучше, избежит их), то профессионалам от войны надо честнее рассмотреть это явление со всех сторон. То же верно и для американского народа — ведь согласно легенде это его именем ведутся такие войны.
Правда о «прогрессе» в американских войнах
В наши дни министр обороны Эштон Картер частенько прибегает к образу рака, описывая Исламское Государство. Особенно он любит образ «наследственной опухоли», то есть, терроризм — это рак, который американские военные хирурги должны атаковать и уничтожить до появления метастаз, «дочерних опухолей». (Задумайтесь о франшизах ИГИЛ в Ливии, где организация недавно увеличилась вдвое, об Афганистане и Йемене.) Отсюда и распространение «хирургических ударов» дронов, и подобных им «хирургических» рейдов сил специального назначения, которые можно считать американским аналогом белых кровяных телец, борющихся с раковой опухолью терроризма.
Но разве терроризм это и в самом деле раковая опухоль цивилизации, которую можно «вылечить» с помощью самых агрессивных «динамических» методов? Способны ли США избавить мир от рака? Именно это подразумевает лексикон Картера. И как можно измерить «прогресс» в «войне» с раковой опухолью ИГИЛ? Действительно, с точки зрения стороннего наблюдателя расползание американских военных баз по всему миру (в настоящее время их существует примерно 800), как и атак с помощью дронов, операций сил специального назначения, и масштабный эскпорт вооружений вполне могут выглядеть разрастанием раковой опухоли. Иными словами, то, что представляет собой «рак» зависит от точки зрения на него — и, возможно, от определения мирового «здоровья» тоже.
Саму идею прогресса в недавних войнах Америки недавно критиковал коллега Майкл Мёрри. Как американец, флотский ветеран Вьетнамской войны, он писал мне, что, используя его любимый военный эвфемизм, «я должен быть заодно с «прогрессом», о котором непрерывно трубят американские высшие военные чины в Ираке и Афганистане...
«Мы 14 лет продолжаем слушать о «прогрессе», который, если верить нашим генералам, растворится в то же мгновение, как США выведут войска и позволят местным жителям и их соседям утрясти все вопросы. С каких пор «непрочные успехи» стали эквивалентом «прогресса»? Кто в здравом уме будет вкладываться в реки крови, и тратить триллионы долларов на «непрочность»? Ну, что я думаю, у нас же тоже есть более мягкие выражения: «сокращение численности» вместо «вывода», который в свою очередь сменяется «отступлением». Американские военные и гражданская администрация, которую они запугали до убогого соглашательства, просто не могут принять правду о своём монументальном фиаско, а потому должны постоянно коверкать наш язык в неудачной попытке — почти комической — удержаться на один лингвистический шаг от правды».
Прогресс, как отмечает Мёрри, по сути ничего не значит, когда такие «успехи», говоря словами Дэвида Петреуса во время месяцев «наращивания» в Ираке в 2007-м, одновременно и «хрупкие» и «обратимые». Более того, Петреус повторил те же два слова в 2011 году при описании «прогресса» США в Афганистане, и сегодня не может быть яснее, насколько такой «прогресс» действительно достигнут. Разве не пришло время правительственным чиновникам прекратить колотить в барабаны войны, говоря о «прогрессе», которого не существует?
Подумайте, к примеру, о подготовленных США (а теперь и заново подготовленных) иракских силах безопасности. Каждый год американские чиновники клянутся, что иракские военные всё ближе к боевой готовности, но, как и в парадоксе Зенона, полшага, предпринятые под американской опёкой, никогда, по-видимому, не доходят до боевой готовности. Прогресс, вечно расхваливаемый, по-видимому, всегда ведёт к регрессу, вечно разъясняется то, что армия постоянно плохо себя проявляет или подразделения просто разваливаются, часто оставляя поставленное Америкой оружие врагу. И теперь, спустя 12 лет после начала подготовки иракских военных американцами, снова всё покрыто воронками, на этот раз предположительно на пути к тому, чтобы вернуть второй по величине город Ирака, Мосул, у захватчиков из ИГИЛ. Прогресс, да?
Короче говоря, лживость слов, постоянно используемых американскими военными, иллюстрирует лживость нескончаемых войн. После многих лет провалов и разочарований от войн, которые не выигрываются, и террористических движений, которые, по-видимому, лишь расширяются, пока их лидеры уничтожаются, разве не пора американцам избавиться от фраз вроде «сопутствующего ущерба», « вражеских некомбатантов», «бесполётных зон» (или ещё хлеще, «зон безопасности») и «хирургических ударов», и перейти на пусть и безжалостный язык, но точно описывающий военные реалии наших дней?
Слова много значат, особенно слова о войне. Так что в качестве новых правил, вместо обычных бескровных эвфемизмов и безвкусных аббревиатур, может быть, американское правительство ясным и понятным языком могло бы сказать американскому народу шокирующую и жуткую правду о реалиях и опасностях непрекращающихся войн.
Примечание:
* — акроним английских слов volatility (нестабильность), uncertainty (неопределённость), complexity (сложность) и ambiguity (неоднозначность), а по сути — крик отчаяния: «Мир сошел с ума!»
** — организация, запрещённая в России.
