Семьдесят пять лет тому назад, на грани глобальной конфронтации соперничающих сверхдержав и империй, Генри Льюс оказался первым, кто предположил, что следующий век будет нашим. В феврале 1941 года в журнале LIFE он написал известное эссе под заголовком «Американский век»; в нём он заявил, что если бы американцы задумались в международном масштабе нахлынуть на мир и признать, что уже находятся в состоянии войны, то следующее столетие принадлежало бы им. Всего девять месяцев спустя японцы атаковали американский флот в Пёрл-Харборе, втянув страну во Вторую Мировую Войну. Однако в то время американцы всё ещё были расколоты, и находились в замешательстве относительно того, как справиться с расширяющимися региональными конфликтами в Европе и Азии, равно как и с находящимся на подъёме фашизмом и нацизмом.
То был ужасный момент, и всё же он был всего лишь раздутой версией того, что происходило и ранее. Предыдущие пол-тысячелетия редко бывали моменты, когда по меньшей мере две (а зачастую три и более) европейских государств не были в раздоре, часто вооружённом и жестоком, за доминирование и контроль значительных участков планеты. За многие века восставали и рушились великие державы, на мировую сцену выходили новые, в том числе Германия и Япония, охваченные стремление к имперским битвам. В процессе началась современная глобальная гонка вооружений — ради создания ещё более передового и разрушительного оружия, основанного на самых недавних прорывах в военной науке. К августу 1945 года это уже привело к высвобождению ужасающей формы первичной энергии при первом (и пока ещё единственном) использовании ядерного оружия в военных действиях.
В последующие годы США и Советский Союз становились ещё более «сверх» и приобрели средства разрушения, выходящие за пределы человеческого воображения — когда-то такими обладали лишь боги — способность уничтожить не просто одного-единственного врага на поле боя или армаду на море, но всё и вся. За почти полстолетия холодной войны их соперничество стало по природе своей апокалиптичным, поскольку ядерные арсеналы выросли до чудовищных масштабов. В результате, если исключить кубинский кризис, они противодействовали друг другу косвенным образом, в «ограниченных» войнах марионеток, которые, в частности в Корее и Индокитае, оказались беспримерно технологически свирепыми.
Затем в 1991 году Советский Союз распался и — впервые в истории — осталась только одна сверхдержава. Это была реальность, которую даже Генри Льюс мог бы посчитать неправдоподобной. Ранее мысль о единственной сверхдержаве, столь могущественной, что в одиночестве парила над планетой, относилась, по сути, к вымышленным фантазиям о необычайном зле. И всё же такое случилось — или, по крайней мере, так показалось, особенно руководству, которое пришло к власти в Вашингтоне в 2000 году и довольно скоро стало мечтать о всепланетном идеологическом доминировании США, «Пакс американа».
Каким-то странным образом нечто столь же невообразимое произошло и в Европе. На этом континенте, опустошённом двумя разрушительными войнами двадцатого века, был образован единый «союз», что не столь уж давно считалось безумным утопическим проектом. Сама мысль, что столетия национального соперничества и неистового национализма, который часто ему сопутствовал, каким-то образом будут обузданы и бывшие великие державы и империи-соперники могут войти в одну мирную организацию (даже под эгидой американского глобального влияния) когда-то казалась наиболее абсурдной выдумкой. И всё же так произошло — или так казалось, по крайней мере, до недавних пор.
Всепланетный «Брексит»?
Мы редко замечаем странность того, что происходит на этой нашей весьма любопытной планете. После 1991 года мы настолько привыкли к мысли о единственной сверхдержаве на глобусе и едином Европейском экономическом и политическом союзе, что обе они, когда-то совершенно немыслимые, стали казаться абсолютно обычными, не требующими времени на то, чтобы об этом задуматься. Ну кто бы поверил, что спустя 75 лет после того, как Льюс предупреждал свою страну об «Американском веке», в военном смысле у США не будет истинных соперников или других поистине великих держав (разве что региональные) на планете Земля?
Итак, многое в нашем мире, что мы принимаем как должное, считалось крайне маловероятным до того, как произошло. Возьмём Китай. Я прекрасно помню день в 1972 году, когда после десятилетий отсутствия контактов и неистовой враждебности, мы узнали, что президент Ричард Никсон и его советник по национальной безопасности Генри Киссинджер встретились в Пекине с Мао Цзе Дуном. Мне позвонил друг, чтобы сообщить новости. Я подумал, что он шутит, и меня просто потрясло, насколько абсурдно, неправильно так шутить.
Практически невозможно теперь уяснить, насколько в то время это казалось невероятным — ведущий коммунист-революционер планеты бодро болтает с главным представителем антикоммунизма. Однако если бы вы сказали мне тогда, что в ближайшие десятилетия Китай проведет полномасштабную капиталистическую революцию и станет экономическим «мотором» планеты, и что это будет сделано под руководством всё ещё царствующей коммунистической партии Мао, я бы решил, что вы сошли с ума.
И заметьте, это ведь только первое, что можно упомянуть, говоря о невозможном на данный момент. В конце концов, в каких фантазиях — хоть когда-то — о мире с единственной доминирующей державой, хоть кто-то мог вообразить, что она может потерпеть такую полную неудачу в том, чтобы привести мир к хоть чему-то похожему на подчинение? Если бы в 1991 году вы сказали Генри Льюсу или мне, или кому ещё, включая и «хозяев вселенной» в Вашингтоне, что единственная оставшаяся на планете сверхдержава с наилучшим образом финансируемыми, самыми могущественными, самыми технологически разрушительными и передовыми войсками, которые только можно вообразить, в сентябре 2001-го получит удар от группы, столь малой численности и мощи, что она едва заметна в серии нескончаемых войн на всем Большом Ближнем Востоке и в Африке, — мы бы нашли это абсолютно невозможным.
Кто бы поверил фильму или роману, в котором эта самая держава, не имеющая сколь-нибудь значимых врагов в любом регионе мира, где идут бои, безуспешно сражалась бы год за годом, чтобы разгромить разрозненные, легко вооружённые группы повстанцев (ака «террористов») по всему распадающемуся региону? Кто мог бы вообразить, что любые меры, предпринятые Вашингтоном, чтобы доказать свою мощь, по-видимому, лишь оканчивались с непредвиденными последствиями (или где-то ещё)? Кто бы мог поверить, что полномасштабное вторжение в одну слабую страну Ближнего Востока с моментом «задание выполнено» в итоге оказалось путешествием во «врата Ада»? Кто мог бы вообразить, что подобное вторжение может пробить дыру в самом сердце нефтеносного региона, которая 13 лет спустя остаётся кровоточащей раной, и которую теперь уже вряд ли возможно залечить, или что оно развяжет хаос и распад, которые, по-видимому, распространятся по всей планете подобно Брекситу?
А что, если я скажу вам, что после 15 лет подобного поведения единственное, что могут теперь себе вообразить сделать лидеры той самой сверхдержавы в этих всё более опустошаемых землях, где они ведут свою борьбу — ещё больше всего того, что всё это время не срабатывало? А в это время — вот насколько это невероятно? — у них «дома» по сути нет никого, никакого движения на улицах, никаких критических голосов в коридорах власти, протестующих против происходящего или даже исследующих или предлагающих иных путей в будущее.
Вообразите, куда бы вы ни глянули, кроме как за границу (и за моря) в Россию и Китай, единственной сверхдержаве по сути никто не противодействует, но всё же её способность эффективно использовать свой уникальный статус-кво все эти годы вечно оказывалась свободным падением — даже в идеально мирных районах, с которыми она тесно сотрудничала. В качестве примера можно рассмотреть следующее: президент этой единственной сверхдержавы летит в Лондон, и в Англии, которая (как и большая часть Европы) не отказывает Вашингтону ни в чём значительном уже десятки лет, президент весомо советует британцами не выходить из ЕС (нет «Брекситу»). Он поддерживает свои настойчивые убеждения явной угрозой. Он говорит — если они это сделают, наш ближайший трансатлантический партнёр окажется «в конце очереди», когда речь пойдёт о будущих торговых договорах с Вашингтоном.
Помните, мы говорим о стране, которая бесконечно вторила США все эти годы. Как выразился Дэвид Сэндер из New York Times (весьма деликатно):
«Ни одна страна так не разделяет вашингтонский взгляд на мир, как Британия. (Американские официальные лица) заверяют, что она — давний, наиболее приверженный союзник США в области безопасности, самый эффективный партнёр в разведке и самый большой энтузиаст мантр о свободной торговле, бывших краеугольным камнем в глобалистских подходах Америки. Немногие государства столько же твёрдо желали вставить своё слово в европейских дебатах таком образом, чтобы это пошло на пользу США».
Но теперь, конечно же, все мы знаем, как отреагировало население нашего самого верного союзника, вторая сторона «особых отношений», — гневом от вмешательства президента и последующим голосованием за выход из ЕС. Далее стали расти опасения дальнейших «Фрекситов» и «Некситов», которые могли бы расколоть ЕС и вылиться в новую эпоху националистических настроений в Европе.
Несостоявшийся мир?
Итак, как голосует Британия, так, по-видимому, голосует и мир. Надо отдать дань Вашингтону за многое. Эти мечты высшего руководства администрации Буша о глобальном доминировании после событий 9/11 оказались крайне деструктивными, и с тех пор положение не улучшилось. Подумайте об огромных участках планеты, где разрушения наиболее очевидны: Большой Ближний Восток и Северная Африка. А потом спросите себе: Мы всё ещё живём в «американском век»? А если нет, то чьё (или какое) это столетие?
Если бы вы сказали мне в 1975-м, когда завершилась Вьетнамская война, через 34 года после того, как Льюс написал своё эссе, и за 28 лет до вторжения США в Ирак, что в 1979 году Вашингтон окажется вовлечен в десятилетнюю войну в Афганистане, я был бы потрясён. Если бы вы сказали мне в 1975-м, что в 2001 году мы вторгнемся в эту страну и начнём Вторую афганскую войну, которой и спустя 15 лет не видно ни конца, ни края, — я бы вам не поверил. Четверть века американских войн, и они продолжаются, в стране, которую в 1975-м большая часть американцев не могла найти на карте. Если бы добавили, что начиная с 1990 года США будут вовлечены в три последовательные войны в Ираке, и третья всё ещё идет, у меня не нашлось бы слов. И это ещё не упоминая различные интервенции, продолжающиеся в Сомали, Пакистане, Йемене, Ливии и Сирии — ни одна, кстати говоря, не оказалась успешной по нормальным меркам.
Если бы вы свели в таблицу результаты всех лет американского столетия на Большом Ближнем Востоке, то вы бы обнаружили явные признаки хаоса.
В первые годы этого столетия представители администрации Буша часто определяли регион от западных границ Китая до Северной Африки, как «дугу нестабильности». Это выражение были придумано для объяснения развёртывания там американских соединений: чтобы навести порядок и, конечно же, принести туда демократию. За небольшим исключением и в самом деле было верно, что большей частью Большого Ближнего Востока правили различные репрессивные, автократичные или регрессивные режимы. Однако регион всё-таки был определённо мирным. Теперь же он действительно стал дугой нестабильности, там полным-полно государств, рушащихся справа и слева, города сравниваются с землёй, развязан террор, каждый раз хуже прежнего, что ведёт весь регион к опустошению. Обостряется всевозможное религиозное и этническое разделение, конфликты внутри стран или того, что от них осталось.
Большая часть тех мест, где США развернули свои войска и воздушные силы — Афганистан, Ирак, Йемен, Ливия, Сомали и Сирия — теперь либо несостоявшиеся либо распадающиеся государства. В таких обстоятельствах было бы разумно предположить, что сам термин «несостоявшееся государство» устарел, и не потому, что вина за произошедшее лежит на коренных народах страны. В конце-то концов, если уж дуга нестабильности теперь неким образом «едина», то это благодаря распространению террористических групп и, возможно, бренду Исламского Государства*.
Более того, в корявом воображении нынешнего Вашингтона, единственная политика, которую только можно представить в ответ на всё это — предельная милитаризация и призывы к её усилению: больше авиации в небе над далёкими полями сражений, больше сухопутных соединений, больше наёмников и «вольных стрелков», больше амуниции и вооружений (удивительное количество которых в недавние годы в итоге оказалось в руках не союзных сил, а врагов Вашингтона), больше рейдов сил специального назначения, больше убийств беспилотниками, а дома — больше надзора, больше власти силам национальной безопасности, больше... ну, дальше вы сами знаете.
Для этого мира необходим новый термин. Вероятно, нечто, подобное «несостоявшемуся региону». По-видимому, это единственное, к чему пришёл американский век через 75 лет после того, как Льюс предупреждал о его существовании. И, возможно, под ним скрывается ещё одно выражение, оно пока что невообразимо, но оно бросает в дрожь: несостоявшийся мир.
Помня об этом, представьте, что может означать «разворот» к Азии администрации Обамы в долгосрочном плане, или недавний разворот США-НАТО к Балтике и Восточной Европе. Если огромные участки планеты начали распадаться в те времена, когда худшее, с чем сталкивались США — повстанческие движения меньшинств и террористические акты, а недавно ещё и террористический халифат, подумайте минутку о том, какой хаос разразится в регионах, где остаются потенциально враждебные силы. И кстати, не в последнюю очередь подумайте, что даже если ИГ в итоге потерпит поражение, то из хаоса и руин несостоявшегося региона, который останется в прошлом, не может не возникнуть худшее. Может, и держу пари, возникнет.
Всё это определяет значение самой идеи «американского века». Можно ли сомневаться, что это отнюдь не столетие Генри Льюса, и не то, о котором мечтали американские политические и военные лидеры, когда распался Советский Союз? Что приходит в голову, так это чувства римского историка Тацита, вложенные им в уста Калгака, вождя тех мест, что ныне составляют Шотландию, сказанные о римских завоеваниях той поры:
«Они устраивают пустыню и называют её миром».
Возможно, больше вообще нет никакого «американского века», несмотря на сохраняющийся статус США, как единственной на планете сверхдержавы. В недавнем докладе ООН приводится оценка, что в 2015 году рекордное количество — 65 миллионов человек — были изгнаны из своих домов, главным образом на Большом Ближнем Востоке. Десятки миллионов из них перешли границы и стали беженцами, в их числе и ошеломляющее количество детей, многие их них разлучены с родителями. Так что, возможно, на самом деле это столетие — столетие потерянных детей.
Что может быть печальнее?
