— А вы можете назвать пару имен?

— Конечно. Владимир Познер. Казалось бы, где я и где он? Но я его программы наизусть знаю. Это не говорит о том, что я интересующийся политикой человек. В этом году я дал себе слово по возможности не копаться в этом глубоко, ведь радости это не приносит. Но любые интонации, связанные, например, с войной, для меня сейчас актуальны и важны. Я этот ящик Пандоры под названием «сострадание» открыл на детском «Голосе» и в фонде Натальи Водяновой «Обнаженные сердца» — меня это очень сильно переломало.

— Наталья Водянова, Чулпан Хаматова, Дина Корзун — это люди, которые чувствуют, что у них есть вот эта власть призывать к чему-то хорошему. У вас тоже аудитория немаленькая — вы не думаете о создании своего фонда, например?

— Вы знаете, в чём тут дело? Я человек, у которого нет семьи. Казалось бы, сейчас самое время, иди помогай, да? У тебя, казалось бы, есть рычаги, которые приносят тебе радость и чувство нужности. Но в то же время ты себе очень сильно расшатываешь психику, если не умеешь с этим работать. Если ты начинаешь на сцене экономить эмоции — значит, ты врешь. Я не могу себя этому отдавать в должной мере, я ещё действующий артист, у меня пока очень много горизонтов, которые я себе придумал. Но когда есть возможность, я, конечно же, подключаюсь, участвую в акциях, концертах. Это все настолько непросто, если говорить откровенно. И люди, занимающиеся благотворительностью, — героические люди.

— Раз уж вы про «Голос» заговорили. Очень интересно, как вы себе представляете, каким вас видит среднестатистический человек в России?

— Интересный взгляд. Как я себе представляю себя же… Прежде всего иногда один проект берёт и выстреливает. И задвигает какие-то другие победы. Я думаю, что шоу «Голос» сейчас заместило все предыдущие яркие вспышки в моей биографии. И сейчас я просто член семей. Это может быть в любом городе России: люди садятся, наливают чай, включают «Голос» — и я сижу у них в гостях. И поэтому они думают, что меня знают. Да, телик действительно показывает все твои правды и неправды. Там все на поверхности, обмануть его ну правда невозможно. Но все-таки из меня сделали святого — я вот такой человек, сидящий дома в гостях у других людей. А мне не нравится, что из меня делают святого человека. Потому что я не та-кой. Я не совсем такой. То есть в телике — это я, абсолютно точно. Но это только одна из моих частей. Такой вот я сопереживающий персонаж. Ну да, так вышло, так получилось.

— А вы сами телевизор смотрите? Медиа какие-то читаете?

— Скажу честно, я ненавижу информацию. Я просто ее презираю. Ее так много, что я стараюсь ее фильтровать через друзей: стоит мне это посмотреть или нет. Я бесконечно работаю с людьми. Сейчас взрослый «Голос» идёт, потом будет сольный концерт. Мне бы хотелось это всё максимально перенести в IT, чтобы можно было не присутствовать физически. Я уже и так минимизировал все встречи и решаю всё в чатах, потому что если есть возможность физически не затрачивать себя, надо её использовать. Потом вообще сделаю себе 3D-персонажа, озвучу его полностью, запишу весь алфавит, и он заменит меня полностью. Будет сниматься в клипах, а я буду заниматься другими вещами — писать больше музыки.

— Про новости понятно, столько всего. А вечное — книги там, например.

— У меня лежит огромный чемодан, подаренный по моей просьбе на день рождения. Там — всё. От Пелевина до Ремарка. Все эти книги были у меня с детства. Все были перелистаны, многие прочитаны. У меня желание сейчас пробежаться по тому, что было упущено. Читаю я сейчас — ничего. Книги я слушаю, сейчас Толстую, «90–60–90» — последний рассказец. Я вот стою сейчас на этом перепутье — потребность в познании мира растет у меня в геометрической прогрессии, а времени на познание нет. Потому что эфемерная профессия шоу-бизнеса забрала меня с руками и ногами.

— Вы как-то сказали, что соцсети — это самое большое зло и вы были бы счастливы, если бы их просто все разом отключили.

— Я просто помню эти эмоции, когда не было телефонов, а ты выбежал на встречу с кем-то. Подбегаешь к памятнику Пушкину, стоишь, а пока ждешь, у тебя колоссальное количество идей, мыслей, ты проигрываешь в голове, как вы сейчас встретитесь, как будете целоваться. То есть эмоции были процентов на 40 сильнее. Но это эволюция, так и должно быть. У меня нет никакой печали по уходящим годам. Жизнь интересная очень, а я абсолютно такой же среднестатистический человек, просто известный. На меня все это тоже очень влияет. Иногда я сам не помню, как взял в руки гаджет, но вот он уже у меня, и я снова смотрю на экран.

— Apple же сделал в новой iOS вот эту штуку, когда ты только поднимаешь телефон, еще ничего не нажав, а он сразу показывает все новые уведомления.

— Офигеть. Но вы уже такие к этому привычные. Вы же понимаете, что вас тоже сделает следующее поколение?

— Обязательно. А их — их дети. И это уже какая-то новая норма. А вам прямо страшно от такого близкого будущего?

— Нет, вы знаете, мое любимое развлечение — идти по улице и представлять эту местность сто лет назад, сто пятьдесят, двести. Я очень люблю этим заниматься. Мы — тот же пейзаж, мы вообще не исключение. А телефон — это друг человека. Знает хорошо твой характер, твои потребности, предлагает тебе что-то. А приложений у меня не очень много. Play Memory — это камера, по вайфай работает. Ставишь куда угодно и снимаешь себя с любого ракурса, хоть в постели, хоть где. И все будут спрашивать, а кто же его фотографирует. (Смеется.) Video Catch — скачивать из интернета видео, переформатировать и вешать в инстаграм. Pixtomatic, пианино, радиостанции разные, Glitché, Music Finder — понятно. В айпэде еще много новых приблуд — я их как раз сейчас осваиваю. Мне накидал айтишник, говорит: «Без этого жить нельзя!» Скажите, а вы используете облака?

— Да, конечно.

— А я нет. Я боюсь.

— Ну, вы известный человек.

— Глупости, наверное, но вот боюсь, да.

— Вот мы сейчас в «Валенке» сидим, сравнительно новый ресторан. Вы где обычно в городе обедаете?

— Я несколько месяцев за городом был, отсутствовал и вообще не знаю, что сейчас здесь нового пооткрывалось. Но у меня есть любимые места, которые не меняются. Sky Lounge, например, на Косыгина. Там, где повыше. «Воронеж», тоже с мансардой наверху. Такие места, где взгляд может лететь далеко, где что-то может придуматься. А вот прошлый год, наоборот, был богат на всякие походы. Я столько квестов прошел!

— Серьезно?

— Абсолютно. «Клаустрофобия» — вообще вся. Ну практически, без ужастиков разве что.

— А театры?

— Только «Remote Moscow». За городом ты как будто в другом городе живешь. Поэтому я сейчас обратно в Москву впрыгиваю понемногу, чтобы почувствовать, что же такое жизнь. Я пока сюда приезжаю как гость, который смотрит на эти тротуары и думает, боже, когда они успели все это сделать?

— А можно все-таки про «Голос» вопрос. Вы же однажды ушли. Но вот вернулись. Почему? И если уж у вас было чувство, что из вас делают кого-то не того, зачем вы еще раз в это все ныряете?

— Дело в том, что мне нужно было до конца это все понять, выжать до последней капли. И теперь я это понял. И это, наверное, будет мой крайний поход туда. Мне понятны все законы этого жанра. Можно, конечно, это привязать и к рекламе, и к финансам. Да, нахождение в проекте очень позитивно влияет на какие-то цифры, приглашения. Но для меня, честное слово, это не отправная точка. Если я чувствую, что это предел, то никакие деньги не спасут. Метафорически выражаясь, конечно. Поэтому это крайний мой заплыв. Решение принято.

Ссылка