Молодая мамаша с дитём лет полутора идёт по улице и что-то ему рассказывает. Прислушиваюсь на обгоне: «Это дерево ясень, это жёлтая лавочка, это заборчик из палочек, эти палочки называются «пруток стальной горячекатанный квадратного сечения 15мм, окрашенный алкидной эмалью в два слоя по грунтовке», а это котик, он говорит «мяу»...

***
У прилавка с морковью бородатый мужчина лет пятидесяти шести с благородной сединой и в модных очках долго смотрит в одну точку, затем достает телефон.
— Офелия, здравствуй, — говорит он торжественно голосом лектора с каруселью слайдов в диапроекторе. — Чем занимаешься?
В трубке что-то долго и обстоятельно отвечают, он кивает, ещё раз и ещё.
— Да, я читал другую книгу того же автора, — говорит он, перекладывая пакеты с морковью, словно мерчандайзер, — очень неплохо, очень.
Обсудим с тобой обязательно.
Офелия опять что-то говорит, бородач кивает.
— Ну, знаешь, Белинский вот сомневался в поэтическом призвании Кантемира, и что теперь, своего мнения не иметь? — говорит лектор, поправляя очки.
Морковь, уставшая от бестактных бесед в её присутствии, падает на пол.
— Малыш, позови маму, пожалуйста, — просит любитель силлабики, поднимая пакет с пола, и через пять секунд говорит голосом уставшего грузчика, — Зин, ну тут есть большая, маленькая, мытая, немытая, я, думаешь, знаю, какая тебе нужна?

/Наталия Осташева /

***
Вызвала такси. Пока зашнуровывала кроссовки, закрывала дверь, таксист Антон Александрович два раза позвонил напомнить, что стоит возле подъезда.
Поздно вечером опять звонок с того же номера.
— Алло, Татьяна, это Антон. Мы с вами на сайте знакомств познакомились. Я из аэропорта звоню. Только что из командировки вернулся. Из Парижа. Хотите, встретимся прямо сейчас? Вина французского выпьем.
— Я не Татьяна, — говорю. — Номера перепутали. Вы меня сегодня на такси возили.
— Ой, — смутился таксист Антон Александрович. — Простите, ошибочка вышла.

/Катя Пебел /

***
У проходной института в дождь:
— Читали «Лолиту»? Нереально тупая книга. Я ее читала в 16 лет, она мне сломала мозг. Просто непонятно, как она прошла цензуру.
— Современная?
— Нет, типа классика. Про мужика и школьниц. Ужас-ужас вообще. Не знаю, кто ее добавил в список крутых книг — мужики, наверное.
— А я ее читала на втором курсе, тоже вообще не поняла.
— А ты читала Конан Дойля?
— Ну, я так много читаю, что могла и забыть.
— Ты бы не забыла, ты что! Это про Камбербетча. Ну, про Шерлока.
— Не знаю, девочки, я вот люблю натуральную классику — Карамзина люблю, «Бедную Лизу». Не люблю извращения.
— А мне дедушка советовал Бёрдбери. Это типа психологической фантастики — про бабочек что-то. Но сказал, чтобы я немного подросла, а то не пойму.
— Ну, не знаю. А когда еще книжки читать, если не в институте? Странная фамилия какая, как будто плащ.

/Ксения Духова /

***
Приземистый мужчина в костюме без галстука, с коротким светлым ежиком и загорелой бычьей шеей, накупив в сопровождении охранника множество всяких яств, неловко объясняет кассирше из «Азбуки Вкуса»:
— Мне бы еще чего взять, понимаете... Ну, для женщины... Там женщина... ну... понимаете, она такая... ну, особенная... Она..., — тут он даже завозил руками по воздуху, изображая что-то очень большое.
— Как бы это сказать... один раз такая бывает... ну, во всю жизнь... такая... историческая, понимаете?
Кассирша сидит, выпучив глаза. Но тут находится ее коллега из другой кассы:
— Мужчина, а вы купите ей клубнику с шампанским!
— Ой, и правда, — оживает первая. — Для такой женщины, конечно, надо клубнику с шампанским. И еще вот сливки взбитые можно, да.
Мужик светлеет.
— Вась, сгоняй давай за клубникой обратно, — говорит он охраннику. —
Эх, а самому-то в голову не пришло! Вот, милые женщины, что бабы-то с нами делают, а?

/Ольга Бешлей /

***
На тель-авивском пляже, спасатель объявляет в громкоговоритель: «Мальчик, красивый и замечательный. Гордость своей мамы! Слезь с навеса, кусок идиота, пока ты не сломал себе шею и мама не подала в суд на меня и горсовет Тель-Авива!!!»

/Александр Толчинский /
***
Народ надо слушать, народ, он чует.
Захожу сейчас в наш магазинчик. Там продавщица алкогольного отдела говорит другой, из кондитерского (покупателей почти нет, магазинчик наш маленький):
— А я тебе скажу, почему вот это все, скажу! Потому что вот они приходят и каждый день водяру эту покупают. И жрут. А я стою и каждый день им ее продаю. Замкнутый круг, понимаешь? А не будут они водяру у меня покупать каждый день, мне не на что будет у тебя конфет купить.
Вот потому вот все. И нет выхода, блин, понимаешь, нету!
Что вам, милая, минералочки с газом, как обычно? — говорит она уже мне.

/Anna Sever /
***
Дождь! Шлепая по лужам, чуть не споткнулась о странную бабулю — стоя на четвереньках, она светила фонариком в какой-то подвал и умоляла кота вылезти, причем делала это на упоительнейшем русском:
— Барсо, ты мой жизн покушал, Барсо. Тебе миш укусит бешени, Барсо, шамашечи будишь, цанцар. Виходи! Не хочишь? Я знаю, зачем не хочиш, этот сери пиляд тебе лучи калбас, лучи сасиска. Харашо, чичас двер аткрою, вада к тибе прыдет, знаишь, что ты делать будишь с ней вместе?
Барсо безмолвствовал. Я боялась шевельнуться.
-Плават будиш! Брассом плават будиш, животни звер!
Встала с колен, повернулась ко мне и снисходительно пояснила:
— Пуст знаит, что жизн не мармалад!

/Елена Петросян/