Держать же «дружбу народов» под спудом, худо или бедно формировать из нового поколения эмигрантов американскую идентичность помогают четыре вещи: деньги, развлечения, наркотики/лекарства и мощнейшая репрессивная машина. Закончатся деньги — закончится и мир на улицах, начнут искать крайних. Именно поэтому за своё сегодняшнее положение, за свой господствующий статус Америка будет драться хоть со всей планетой сразу, невзирая на потери. Чужие потери, разумеется. Отказ от роли мирового гегемона означает для этой страны гораздо более страшные перспективы, чем распад СССР для СССР.
***
Быть интернационалистом в Гарлеме нашему человеку трудно. По вечерам, чтобы избежать пробок на манхэттенской кольцевой, мне часто приходилось проезжать через его северные кварталы. Самая контрастная картинка в памяти — полураздетая белая проститутка, прислонившаяся на холодном ветру к опоре метрополитена, в районе, где на километр вокруг ни одного белого лица. Ни одного. Дружба народов.
Вообще, когда идёшь по Гарлему (речь в первую очередь о Гарлеме выше 115-й улицы, а не о той его «побелевшей» части, которая подверглась джентрификации и где любят селиться хипстеры сегодня), трудно отделаться от мысли, что Бог всё-таки не был поборником равенства. Вот бредёт навстречу поющий, танцующий, сам с собой разговаривающий человек. Иногда этот человек может броситься на тебя в ярости, но в самый последний момент отшатнётся, словно шкурой вспомнив о каком-то страшном возмездии для каждого, кто поднимет руку на белого. Однажды на детской площадке пришлось вызывать полицию, чтобы угомонить двухметровых темнокожих подростков. Хорошо, что приехал белый патруль.
Однажды, перед школой М.Л. Кинга я в буквальном смысле вкатился в массовую драку — от дома до дома сошлись в рукопашной ученики младших классов, разбившиеся на мафиозные стайки (типа Bloods&Crips). Вся улица встала, водители, заблокировав двери, наблюдали из машин за тем, как детки швыряют друг друга на капоты, как запинывают ногами кого-то на земле, как вжались в стены прохожие. Что это — африканские гены? Или крэк, сделавший обитателей чёрных кварталов так похожими на зверей?
Кто будет спорить с тем, что с физиологической точки зрения темнокожие отличаются от белокожих — ростом, силой, выносливостью? Тема табуирована, конечно, но ведь неспроста на американском ТВ нет-нет да и покажут чемпионат по шахматам для афроамериканцев. «Чёрные могут играть не только в баскетбол» — таков невысказанный посыл для массовой аудитории, которая, конечно, понимает, насколько ничтожен процент чёрных в американской интеллектуальной элите.
Слово «негр», вытесненное из американского обихода тоталитарной политкорректностью, заменено теперь на неологизм n-word, «слово на букву Н». Как будто неграм от этого легче. Сегрегация никуда не делась, просто сегодня она приобрела более изощрённые формы.
***
А ведь вообще-то чёрных на севере США, в Нью-Йорке, Иллинойсе, Пенсильвании могло и не быть. Климат там совсем не как в Алабаме или Джорджии, зимой — снег и пронизывающий ветер. В больших количествах негры появились в Чикаго, Нью-Йорке, Филадельфии примерно по тем же причинам, что и таджикские рабочие в Москве.
После окончания гражданской войны и отмены рабства чёрные стали самой дешёвой рабочей силой, позволявшей американским олигархам (robber barons) снижать издержки и подавлять любое стачечное движение. К примеру, стоило рабочим сталеплавильного производства в Хомстеде (Пенсильвания) потребовать от хозяина (Энди Карнеги) повышения зарплаты, как тут же с юга прибывали эшелоны с людьми, готовыми работать за гроши. Это и были штрейкбрейкеры — разрушители забастовок. Вот почему семена «межнациональной дружбы» очень быстро дали всходы и на аболиционистском Севере — казалось бы, просвещённом и либеральном. Когда чёрные и белые рабочие начинали убивать друг друга, олигархи, понятное дело, никак этому не препятствовали, даже наоборот.
Иными словами, гражданская война и последовавшая за ней пролетаризация чёрных — процесс, в чём-то синонимичный российскому освобождению крестьян. Буржуазии были нужны рабочие руки. Буржуазия их получила. Это и есть те самые «руки, которые построили Америку», о которых поёт Боно из U2. Через сто лет автоматизация промышленности, рост производительности труда, аутсорсинг и перенос компаний в Азию сделают их ненужными. Так появятся известные сегодня всему миру гетто.
***
«Ну и обезьяны», — моя знакомая скривилась при виде очередного танцующего на автобусной остановке негра. Я, помню, отчитывал её, стыдил.
А потом случилось наводнение в Новом Орлеане, и я сам в какой-то момент понял, что готов взять свои слова обратно.
После введения блокады и комендантского часа жизнь в Новом Орлеане перешла под контроль местных банд. Город и раньше считался одним из самых опасных, но наводнение сделало его чем-то вроде Порт-о-Пренса, столицы Республики Гаити. Убийства, грабежи, мародёрство. Заключённые местной тюрьмы по-садистски линчевали надзирателей. На дорогах шла охота за машинами и бензином — кто-то раскладывал поперёк трасс доски с гвоздями. С земли стреляли по спасательным вертолётам (по крайней мере, один упал). Жуткие вещи творились в «Супердоуме» — на стадионе, где наводнение пережидали несколько тысяч. Полицейским перерезали горло, топили их в переполненных туалетах, были случаи изнасилований и убийств маленьких детей. Всё это, разумеется, не попадёт на страницы американских газет и в эфир телеканалов. Свобода слова.
Однако и ужас продолжался недолго. В городе был установлен комендантский час, в Новый Орлеан вошла Национальная Гвардия с полномочиями стрелять по всему, что движется. Когда по каналам Нового Орлеана поплыли трупы, на улицах воцарилось спокойствие.
НОВЫЙ ОРЛЕАН, УРАГАН "КАТРИНА" БУНТЫ, НАЦИОНАЛЬНАЯ ГВАРДИЯ
Это был ценный урок. Да, я увидел, как беспомощна американская полиция (муниципальные и федеральные полицейские не могли организовать элементарное взаимодействие, даже сидя в соседних зданиях, а некоторые офицеры вообще вешались от безнадёги). Да, я увидел, как тонка грань между американской мечтой и первобытным хаосом. Однако я увидел и как эффективна в подавлении бунтов грубая вооружённая сила, внутренние войска. Martial Law — «cтреляй во всё, что движется». Вот почему все последующие всплески межнациональной дружбы уже не казались чем-то серьёзным.
«Знаешь, почему в Америке никогда не будет революции? — скажет мне один подающий надежды юрист, выпускник Колумбийского университета, с которым мы разговорились о Новом Орлеане. — Потому что в этой стране белые и чёрные ненавидят и боятся друг друга больше, чем бедные — богатых». Именно так.
Одновременно это очень точный ответ на вопрос о перспективах сегодняшних демонстраций, прокатившихся по городам США. Нет никаких перспектив. Riots — нормальная, родовая, неотъемлемая часть американской истории. Погром — это Спутник. Извечный спутник капитализма. В 60-е половина Чикаго выгорела, в 1992-м горел Лос-Анджелес. Цинциннати, Кливленд, Атланта… Можно и весь список огласить… Да сама столица, Вашингтон, окружена такими районами, что Фергюсон библиотекой покажется. И ничего. Всё под контролем. Система подавления, распыления, нейтрализации протеста работает без сбоев.
***
Дело не расизме. Люди в чёрных гетто действительно доведены до состояния бессловесных животных.
Гетто можно безошибочно определить по запаху. Запаху подгоревшего пальмового масла. Жирный, сладкий дым, въедающийся в одежду. Так пахнет нищета. Это запах McDonald’s, Taco Bell, White Castle, ещё какой-нибудь дряни.
«Знаешь, почему здесь никогда не будет революции? — спрашивает уже другой мой знакомый, Питер, представитель уходящего поколения американцев — поколения, которое знало, как устроен двигатель внутреннего сгорания. — Потому что мы незаметно победили голод. Зелёная революция позволила заполнить желудки до отметки, на которой революция уже не имеет смысла».
Он прав. Дешёвый жир (cheap fat) сделал это. В гетто пухнут от сытой бедности. Представьте, бедность может быть сытой, рыгающей. Справедливо и для Нью-Йорка, и для Парижа. Эта сытость, конечно, отправит тебя на тот свет раньше срока. В США гетто почти всегда — территория диабета. В Гарлеме он у половины взрослого населения. Диабет без медицинской страховки означает, что вскоре у тебя начинают разрушаться суставы. Ни в одной стране мира, ни в одном городе я не видел такой концентрации людей с костылями, палками, всевозможными подставками, подпорками для ходьбы. Диабет и астма. Астма и диабет.
Люди в гетто лишены главного — возможности мыслить. Лишены возможности осознавать происходящее, осознавать, что превращаются в биомассу, в студень из костей и мяса, в полуфабрикат для так любимых детьми чикен-наггетсов. Утром эта масса заполняет поезда метро, идущие в нижний Манхэттен, где расползается по ресторанам, мойкам, магазинам. Вечером — втягивается назад в проджекты, угрюмые многоэтажки из бурого кирпича. Каждый, кто здесь попробует мыслить, рано или поздно составит компанию Мумии Абу Джамалю, иконе чёрного сопротивления, сочиняющего свои манифесты из камеры для приговорённых к пожизненному заключению.
Шесть миллионов заключённых — временно или постоянно, в частных и государственных тюрьмах. Шесть миллионов! Иосиф Виссарионович, вы можете себе это представить?
***
Впрочем, некоторым везёт, и им удаётся примкнуть к микроскопическому меньшинству, допущенному к благам американской цивилизации. Есть ведь и состоятельные чёрные, успешные чёрные, чёрные певцы, чёрные модельеры, баскетболисты, бегуны, футболисты, боксёры. Они необходимы в первую очередь для того, чтобы неуспешные не теряли надежды. На этом шансе на выигрыш, шансе на спасение держится любая лотерея, любая религия.
Кстати и с тем, и с другим в гетто, как правило, полный порядок. Лотерея и ломбард через дорогу от церкви. Церковь по соседству с игровыми автоматами. Ничего не изменится. Здесь ничего никогда не изменится. Даже если к Капитолийскому холму, как в 1995-м, выйдет очередной «марш миллионов».
Если уж и стоит американцам опасаться революционного движения, то не в Фергюсоне, а где-то поближе к мексиканской границе. Интересно, что мексиканские банды относятся к темнокожим с нескрываемым презрением. Мексиканцы считают себя выше, подчёркивают тот факт, что никогда не находились в рабстве, намекают на отсутствие у чёрных организации, дисциплины и идеологии, которая безусловно есть у группировок вроде сальвадорской Мара Салватруча или М18 .
Впрочем, это не совсем правда. Если продолжить экскурсию по Гарлему, следовало бы дойти до перекрёстка 125-й улицы и 3-й, кажется, авеню, где в одном из подвалов расположена штаб-квартира чёрных ультрас, движения так называемых «Чёрных Израилитов». Это смешная милитаристская секта, одновременно напоминающая и «Чёрных Пантер» времён Малькольма Х, и «Нацию Ислама» Луиса Фаррахана, но с откровенно фашистской идеологией. Да, пожалуй, это и есть чёрные фашисты. Вот бы куда наших ультрас, да с украинскими правосеками!
В урочный час у дверей подвала собирается толпа одинаково экипированных жлобов. Чёрные брюки заправлены в чёрные или светлые замшевые берцы, чёрные толстовки, чёрные головные платки. Приветствие — кулак к груди, рука — вперёд. Не зига, конечно, но напоминает.
Со мной моя темнокожая знакомая, Сара. Пробуем договориться об интервью. Зря. Идеологическая платформа «Израилитов» проста: все белые — это мусор и они сгорят в огне Апокалипсиса (возможно, и раньше). То есть, если вы поняли, для любого белого разговор с этими ребятами — отличный шанс почувствовать себя чёрным. Впрочем, самим членам секты с белыми разговаривать не рекомендовано. Они смотрят сквозь тебя, они не пожмут тебе руку, они будут говорить о тебе в третьем лице. Теперь ниггер это ты, а не они. Потому что ты — белый.
Конечно, об этом клоунском братстве прекрасно знают в местной полиции и в ФБР. Конечно, оно не представляет никакой опасности. Ровно до тех пор, пока находится под контролем, а значит выполняет свою локальную функцию — уводит с улиц малолетних бандитов, играет в войнушку, поставляет рекрутов для армии, участвует в «правильном» распределении наркотиков по району.
***
Грустная получается картина. Слишком грустная, чтобы напоследок не разнести её вдребезги.
Когда в 2006-м все мировые телеканалы в 12485709803-й раз хоронили Фиделя, судьба занесла нас в Гавану. С хромосомно-расовой точки зрения, с точки зрения доктора Менгеле, на Кубе проживают точно такие же негры, метисы, креолы и мулаты, как и в Испанском Гарлеме или в Новом Орлеане. Точно такие же.
КУБА, ГАВАННА.
Каково же было моё удивление, когда вместо увешанных золотыми цепями, наряженных в шаровары обезьян мы встретили на улицах Гаваны людей, исполненных собственного достоинства, открытых и честных. Да, бедных, да, худых — но это были люди, понимаете?
На Кубе есть правило: поскольку личный автомобиль — роскошь, а общественный транспорт не справляется с нагрузкой, каждый автомобилист обязан бесплатно подвозить незнакомых людей. На туристов это правило не распространяется, но мы подвозили ради интереса. И вот знаете, в чём принципиальное отличие Гаваны от Нового Орлеана? В том, что в Гаване твоим случайным попутчиком может оказаться 50-летняя темнокожая тётка, преподаватель государственного медицинского университета. Она не знает пока, что такое Taco Bell, у неё нет купленного в кредит смартфона, на её убогой кухне простая и грубая еда — но у неё есть чувство собственного достоинства. Она знает, что не задохнётся от приступа астмы, её не завалят в гангстерской перестрелке, а дочь не изнасилует драгдилер, её не будет допрашивать полицейский патруль, она не будет корчиться от почечной колики на пороге Emergency Room.
Ни одному человеку в мире не придёт в голову назвать кубинцев обезьянами или рабами, хотя рабы там — в каждой семейной родословной.
Именно поэтому не надо в присутствии кубинцев шутить по поводу Фиделя. Можно получить в морду. Точно так же, как не надо шутить в присутствии венесуэльцев по поводу Чавеса. Можно получить пулю.
И последнее. Ураган «Катрина», разрушивший дамбы в Новом Орлеане, шёл в Америку через Кубу. Власти Кубы провели своевременную эвакуацию, позаботившись о каждом, кто не мог позаботиться о себе сам. Потерь среди гражданского населения на Кубе практически не было. В Новый Орлеан, когда переполнились морги, пришлось доставлять продуктовые рефрижераторы.
