С распада СССР на рубеже 1991-1992 годов прошло 25 лет. Этот распад тоже знаменовал собой гражданскую войну на постсоветском пространстве. Она была не столь ярко выраженной. У неё не было чётко очерченных линий фронта. Она имела очаговый характер. Но очаги гражданских конфликтов все 25 лет возникали, исчезали, а в основном консервировались на всём постсоветском пространстве.
Эта, идущая до сих пор, гражданская война имеет и ещё два отличия. Во-первых, вмешательство внешних сил происходит в неявной (гибридной) форме, без открытой интервенции. Во-вторых, с первого же момента этой войны утрачено государственное единство, которое не ставилось под сомнение ни белыми, ни красными – главными противостоящими силами гражданского конфликта начала ХХ века.
Поэтому территориальные потери были сравнительно невелики. Ушли Польша и Финляндия. Но они входили в состав империи на основании личной унии, как владения императора, который одновременно был Королём Польским и Великим князем Финляндским. Принимавшиеся на протяжении XIX века имперскими властями решения об ограничении из свобод не воспринимались ими в качестве легитимных. Со свержением царя исчезла связывавшая их в одно целое с Россией нить и они отбыли в самостоятельное плавание. Из остальных территорий были временно (до 1939-1940 гг.) утрачены только Прибалтика, а также оккупированная Румынией Бессарабия и захваченные Польшей западные части Украины и Белоруссии.
То есть, в ходе гражданской войны начала ХХ века России удалось удержать основной массив земель (пусть и в виде СССР), что позволило, как только сложилась благоприятная внешнеполитическая ситуация, вернуть значительную часть отпавших территорий. В начале 90-х ситуация оказалась принципиально иной – Россия оказалась лишь одним (пусть и самым крупным) осколком распущенной империи. Произошло не отпадение (в ходе которого сохраняется целое), а раскол, когда целое разбивается на равноправные части, ни одна из которых не может считать себя большим наследником распавшегося государства, чем другие.
При этом, практически во всех осколках СССР продолжалась гражданская война, разворачивались свои этнические и социальные конфликты. А наши западные партнёры вовсе не считали раскол завершённым и были совсем не прочь помочь России распасться дальше.
Так вот, попытки ограничить российское влияние на постсоветском пространстве стали родовой чертой политики Буша-младшего и его последователей. Клинтон, даром что с женой ему не повезло (в смысле интеллектуального развития Хиллари) был самым толковым и потому самым опасным для России президентом США из всей послерейгановской когорты. Пи нём американская дипломатия не только не оспаривала право РФ на свою сферу в пределах бывшего СССР, но даже неявно поощряла Москву к принятию на себя функции регионального жандарма.
В те времена западные дипломаты (предварительно убедившись, что необходимый уровень конфиденциальности будет соблюдён и на следующее утро после их откровенности МИД Украины не потребует от посла разъяснить, является ли заявление советника имярек официальной позицией его государства) доверительно сообщали своим контрагентам на постсоветском пространстве, что если Россия примет решение, в рамках защиты русских отторгнуть часть земель новых независимых государств, Запад не только не сможет этому воспрепятствовать, но даже подойдёт к делу с пониманием.
С чего бы такое благодушие?
По той же причине, по которой после возвращения Крыма в Россию Запад в течение двух-трёх месяцев открытым текстом заявлял, что если Россия отправит войска на Украину и отберёт ещё ряд областей, то Запад не вмешается.
В обоих случаях, Россию стимулировали к тому, чтобы отнять часть территорий (действительно населённых русскими) у сопредельных государств. При этом Запад понимал, что полная ликвидация данных государств и включение их в состав России невозможны как с точки зрения российской внутренней политики (в РФ до сих пор сильны настроения «сбрасывания балласта» из бывших республик, а тогда они были значительно сильнее), так и с точки зрения международного права.
Что получал Запад, если бы Россия увязла на Украине в 2014 году мы знаем. У него была бы столь необходимая ему свобода рук на Ближнем Востоке (Сирию уже бы добили и перенаправили бы радикалов на Иран и Турцию) и в акватории Тихого океана (сейчас бы активно душили Китай). А что бы они получили в начале 90-х?
Во-первых, тогда активно обсуждался вопрос о целесообразности роспуска НАТО. У блока не осталось врагов и европейцы не желали больше нести слишком большие военные расходы. В конечном итоге НАТО удалось сохранить, но США пришлось взять на себя основное бремя расходов по его содержанию и срочно искать Альянсу занятие в виде гуманитарных интервенций. Прямой конфликт НАТО (в составе ЕС и США) с Россией был отложен на десятилетие (до первых цветных переворотов на постсоветском пространстве). Россия получила время для консолидации.
Во-вторых, если бы Россия пошла путём аннексии у соседей территорий, населённых русскими, то она оказалась бы окружена врагами, либо уже пострадавшими от её действий, либо боящимися пострадать. Все интеграционные проекты, крайне важные для динамичного развития российской экономики, были бы разрушены. Соседи бы мечтали о возврате потерянного. Русские люди и пророссийские политики стали бы изгоями во всём СНГ.
При этом не факт, что пара-тройка десятков миллионов русского (точнее славянского) населения оказались бы так уж лояльны новой Родине. Безусловно, были бы довольны пророссийские активисты. Но их бы уравновешивали тысячи людей, потерявшие в результате присоединения западные гранты или надежду на них, а также национал-карьеристы, уже связавшие свою политическую судьбу с новыми независимыми государствами.
Большая часть населения первое время пассивно наблюдала бы и оценивала выгоды и потери. Не факт, что сравнение в то время оказалось бы в пользу России. В 90-е Украина и Казахстан (а именно они являлись счастливыми обладателями компактно заселённых русскими земель) ещё как минимум не уступали России по уровню жизни, а по некоторым показателям и превосходили. Главное же, на их территориях тогда гражданской войной и не пахло, а в России бушевали первая и вторая чеченские. Русофобия и национализация в граничащих с РФ республиках (кроме Прибалтики) тогда ещё почти не проявлялись. В Прибалтике они чувствовались, были неприятны, но терпимы.
В целом, в национальных республиках, которые могли оказаться первыми жертвами заботы России о русских те же русские в те годы испытывали куда меньше проблем, чем в имевшей статус региона России Чечне, или в охранявшемся российской дивизией Таджикистане. Так что не исключено, что кроме врагов на границах (практически по всему их периметру) Россия получила бы и не вполне лояльное население в пограничных регионах (с высокой долей, процентов до 30, желающих вернуться назад).
Учитывая внутриполитическую нестабильность и перманентный экономический кризис, стрясавшие Россию в 90-е, если бы удалось убедить её начать «русский марш» в сопредельные страны, то это автоматически выключило бы Москву из активной глобальной политики лет на 20, как минимум и резко бы усилило угрозу дезинтеграции самой России. При этом расходы США на поддержание НАТО сократились бы – перепуганные европейцы сами платили бы и не пищали.
Мне могут возразить, что не обязательно посылать войска и что-то отторгать, если можно было поддерживать пророссийских политиков, создавать пророссийские партии, вести пророссийскую пропаганду, организовав вещание специализированных СМИ. Конечно было бы можно. Только американцы не случайно утверждают, что добрым словом и пистолетом можно достичь больше, чем одним только добрым словом. Во всех странах, где американская «мягкая сила» продемонстрировала успех, за спинами у журналистов, филантропов и дипломатов, раздававших гранты и учивших демократии, маячили американские войска. И там где у «мягкой силы» не получалось, в ход шла сила жёсткая.
Если бы жертвы демократизации не были уверены в том, что попытка заблокировать работу американских агентов моментально приведёт к чувствительным санкциям, вплоть до интервенции, они бы вполне возможно не так покорно шествовали на заклание одна страна за другой.
В нашем же случае, попытка вмешаться исключительно «мягкой силой» (без военной угрозы) привела бы к резкому недовольству национальных элит, моментальному всплеску русофобии в соответствующих обществах (вплоть до русских погромов в некоторых местностях), полному блокированию работы на национальных территориях российских СМИ и общественных организаций, полицейскому террору против пророссийских партий, организаций и отдельных активистов, а также к быстрой политической переориентации на Запад и обращению к нему за помощью.
Чтобы показать насколько в 90-е – начале 2000-х у Москвы было мало ресурсов для активных действий, напомню, что даже сейчас, после полутора десятилетий интенсивного восстановления и развития, Россия могла себе позволить лишь строго дозированное вмешательство (Абхазия, Южная Осетия, Крым, Донбасс, а также ограниченная операцию в Сирии). Причём все эти действия являются исключительно ответными и предпринимались лишь тогда, когда полностью исчерпывался переговорный потенциал.
Россию нельзя захватить. Её Вооружённые Силы способны гарантированно и надёжно защитить страну. Но Россия не имеет и ещё долго не будет иметь сил, пригодных для массированной экспансии. Это очень дорого (даже США на этом надорвались) и совершенно ни к чему. Когда в Москве говорят о построении Русского мира, то имеют в виду совместную с союзниками, в том числе бывшими республиками СССР сферу сопроцветания, а не марш легионов к бывшим имперским границам.
В конечном итоге, возможно слабость 90-х пошла России на пользу. Приходилось взвешивать каждый свой шаг, экономно тратить каждый рубль. Не было ресурсов для безоглядного проведения операций того же масштаба, что позволяли себе Советский Союз и США. При этом необходимо было удерживать имеющиеся международные позиции и, по возможности отвоёвывать метр за метром утраченное. Россия была вынуждена выработать крайне рациональную и экономную внешнюю политику, уйти от имиджевых затратных проектов, которые так нравятся США и принять за правило, что каждая внешнеполитическая операция, каждый проект должны быть для государства материально выгодны.
Только так можно было сохранить внутреннюю стабильность, накопить ресурсы для постепенной активизации внешней политики и при этом не разориться на агрессивных авантюрах. Союзник, принуждаемый к союзу, тем более союзник живущий за твой счёт – плохой союзник – обременение. Иногда такой союзник бывает хуже врага (надо тратиться на него и при этом присматривать чтоб не предал). Хороший союзник объединяет с тобой усилия ради взаимной выгоды. Политика – игра с ненулевой суммой. Здесь чаще оба выигрывают (если умны и действуют адекватно) или оба проигрывают (если глупы и руководствуются амбициями), чем проигрыш одного является выигрышем другого.
Чем больше между союзниками доверия, тем меньше затрат и больше выгоды от совместных проектов. По этому пути (создание атмосферы доверия) последовательно идёт Россия. Это рациональная, а не эмоциональная политика. Это – кропотливый труд, долгое и трудное, зато ресурсосберегающее, движение к цели, без великих прорывов и громких побед. Это – долгая работа на результат, как та, которую начал Пётр Великий в 1695 году Первым азовским походом, а закончила Екатерина Великая в 1791 году Ясским миром.
Так когда бы геноцид? 
