В принципе, к этому же состоянию движется и элита, которая вначале делилась на две большие фракции (проевропейскую и пророссийскую), затем подняла партийные знамена (националисты, консерваторы, либералы, коммунисты и т. д. всех мастей и оттенков), на следующем этапе приобрели актуальность мелкие группы, связанные общностью финансово-политических интересов.

В конечном итоге Украина достигла состояния, когда не только каждый гражданин, но и каждый представитель элиты выступает и сражается только за себя.

Даже нацистское движение, представляющее собой последнюю организованную политическую силу, разделено между десятками мелких и покрупнее «фюреров», каждый из которых пытается на хребтах коллег въехать в рай собственной единоличной диктатуры.

Заметим, что, может быть, американцы с европейцами сделали не все возможное для предотвращения распада Украины и атомизации ее общества, но очень многое.

Они прекратили закачивать в эту страну миллиарды долларов, посылать туда советников, опекать ее политически и дипломатически, а также сдерживать правящие (после февральского переворота 2014 года) элиты от срыва в междоусобную войну лишь тогда, когда поняли изначально очевидное: процесс гибели Украины можно затормозить за счет опережающей ее накачки ресурсами, но остановить его нельзя.

Усилия и ресурсы будут потрачены впустую: ничто не вернется, и никто не спасется.

Откуда такой фатализм? Дело в том, что понятие точки возврата существует не только в авиации, но и в политике. Как только она пройдена, когда определенные действия совершены, некоторые особенности будущего становятся неизбежными.

Именно поэтому я с 2004 года утверждал, что Украина уже погружена в гражданскую войну, а переход этой войны из холодной стадии в горячую — дело времени, но не принципа.

Народ и элиты разглядели эту войну в 2014-м, когда она принесла сперва сотни, а затем и тысячи трупов. Но началась она в тот момент, когда элитные группировки не просто использовали в борьбе за власть этнический, лингвистический, конфессиональный, ментальный и политический раскол Украины, но отказались от использования механизма выборов и перешли к механизму майданов.

Майданный путч (как и любой другой) может быть бескровным, а может быть кровавым, но главный его смысл — не в наличии/отсутствии жертв и не в их количестве, а в силовом отрицании результатов работы демократических механизмов.

Путч вместо выборов актуален тогда, когда проигравшее меньшинство желает любой ценой навязать свою волю большинству.

Это хорошо видно в России, где сторонники местного майдана ввиду своей маргинальности не отрицают собственную малочисленность, но все равно претендуют на власть и поэтому открыто не признают выборы.

На Украине из-за раскола общества на две почти равные части перевес сторонников Януковича на выборах не превышал 2–5%, что давало оппонентам возможность заявлять о фальсификациях и этим мотивировать свой мятеж.

На деле речь шла об отрицании самого механизма выборов. Сейчас, благодаря запретам популярных партий, силовому давлению боевиков, проведению властью политики террора, отрицание демократических механизмов формирования власти достигло на Украине апогея, но первый принципиальный шаг был сделан именно тогда.

Если одна сторона получает власть и удерживает ее насилием, отказываясь от метода выборов, то рано или поздно аналогичные методы перенимает и другая сторона. А дальше уже «мирное» насилие неизбежно перерастает в стрельбу, на которую, таким образом, Украина была обречена еще в 2004 году.

Следующую точку возврата Украина прошла в 2014-м. До этого неизбежная с 2004 года стрельба могла привести к восстановлению законности. Если бы в феврале победил Янукович, а не Майдан, власть, уничтожая базовые структуры мятежа, вынуждена была бы восстановить роль свободных выборов.

Без этого ей бы не удалось остановить насилие, а если бы насилие не было остановлено, то, выиграв в Киеве, Янукович быстро проиграл бы по всей Украине (как Скоропадский в ноябре—декабре 1918 года).

Однако Янукович проиграл. Его оппоненты, изначально делавшие ставку на насилие, не собирались восстанавливать демократические процессы. Выборы Порошенко в 2014 году — фарс, а не демократия, насилие не только над противниками Майдана, но и над его сторонниками.

Следовательно, началась открытая горячая фаза гражданской войны, и она же продиктовала законы дальнейших процессов, определяющих развитие общества.

В гражданскую войну всегда вступают два крупных объединения — условные сторонники и противники предшествующего порядка. Но и те и другие не едины, а состоят из бесконечного множества политических группировок, объединенных только общей ненавистью к противному лагерю. Если же противного лагеря нет, то они переносят свою ненависть друг на друга.

Вспомним, что когда в Донбассе начинались боевые действия, туда отправилось много российских добровольцев разных политических взглядов. Среди них были и монархисты, и коммунисты, и анархисты, и православные, и атеисты, и националисты (включая крайние формы).

Их объединяли две вещи — ненависть к киевскому режиму и (в значительно большей степени) представление о ДНР/ЛНР (а поначалу обо всей Новороссии) как об окне возможностей для социального эксперимента.

Они не скрываясь говорили, что намерены реализовать в Донбассе каждый свою утопию с тем, чтобы затем перенести новосозданное государство в Россию.

То есть существовала не только опасность втягивания России в украинский конфликт, формат и интенсивность которого (после такого втягивания) спокойно бы регулировалась американцами под свои текущие нужды, но и опасность перенесения украинской гражданской войны на российскую почву посредством реализации идеи о создании руками добровольцев «нового справедливого государства».

После того, как реализация данной идеи была блокирована, большинство добровольцев покинули Донбасс, и тут же недавнее «боевое братство» растворилось в партийных распрях.

Даже создатели антипутинских объединений оказались не в состоянии договориться друг с другом больше чем на пару дней, по истечении которых объединения распадались на более мелкие враждующие группки.

Естественно, здесь мы ведем речь только об идеологизированной части добровольчества, а не о тех, кто поехал драться «просто потому, что дерусь» или «потому, что не могу иначе».

Но именно «идеологи» всегда на слуху, они претендуют на власть и, при удаче, формируют власть.

В украинском сегменте идеологов гражданского конфликта происходили те же процессы. Ненависть ко всему русскому и страх перед приходом России объединяли их ровно до того момента, пока не стало ясно, что опасность миновала.

Внутреннюю оппозицию в лице коммунистов и немногих принципиальных регионалов они раздавили еще в 2014 году, одним просто запретив политическую деятельность, а против других возбудив уголовные дела и выдавив их из страны.

Они остались наедине с собой, и их политическое поведение теперь определялось принципиальными отличиями позиций, противоположностью интересов. Борьба за власть стала определяющей идеей.

С весны 2016 года, когда западное финансирование резко просело, а затем и вовсе прекратилось, власть обеспечивала уже не только удовлетворение амбиций и приоритет при разделе собственности, но финансово-экономическое выживание конкретного политика-олигарха в условиях перманентно нарастающего ресурсного голода. Принципиальность противостояния увеличилась на порядок.

При этом мы должны помнить, что сила уже в 2004 году заменила регулярный демократический избирательный процесс в качестве фактора, легитимирующего власть. С 2014 года легитимность обеспечивала только вооруженная сила.

В ДНР/ЛНР анархистская вольница «идеологов» была уже в 2015 году нейтрализована и создана, хотя и ущербная, непризнанная, но регулярная государственность, с каждым днем, месяцем и годом все больше избавляющаяся от родимых пятен гражданской войны.

В отличие от этого на Украине выпущенные на улицу и вооруженные вначале для свержения Януковича, а затем для защиты «новой власти» (от со страха преувеличенной ею опасности контрпереворота) и установления контроля над юго-востоком «идеологи» никуда не делись.

Они остались фактором политической борьбы. По мере же деградации украинского государства этот фактор стал решающим.

Эти люди («идеологи» по обе стороны линии фронта гражданской войны) искренне считают, что их воля, навязанная обществу силой оружия, и есть образец демократии.

Оставшись на Украине единственной организованной политической силой (к тому же вооруженной), они уже никогда не позволят системным киевским политикам вернуться к нормальным, традиционным выборам.

Если выборы не удовлетворяют «идеологов», их результаты аннулирует «человек с ружьем».

Поэтому политическая борьба на Украине не предполагает прекращения насилия. Наоборот, необходимость приносить следующего не справившегося «барыгу» в жертву толпе должна возникать все чаще, а расправа с каждым следующим неудачником будет все более скорой и жестокой.

Наступает момент включения третьего, важнейшего элемента, стимулирующего междоусобную борьбу и атомизацию украинской элиты.

Вслед за первоначальным удовлетворением амбиций и последующей защитой финансово-экономических интересов на первый план выходит спасение жизни. «Умри ты сегодня, а я завтра».

Тут уж не до вегетарианства. Не съешь ты — съедят тебя.

Такая она — гражданская война, а «ваши сиятельства, их благородия» и «комиссары в пыльных шлемах» — не более чем статисты, роли которых изначально прописаны базовыми законами политики.