— Людмила Ивановна, считается, что разведка, особенно нелегальная, это дело мужское. Но что такое женщина-нелегал, какие качества нужны для нее?
— Это не только мужское дело. Да, это очень тяжело. Надо жить жизнью другого человека. Не играть. Нелегальная разведка — это не театр: вышел на пару-тройку часов, отыграл, ушел домой. Мы не просто работали — мы служили Отечеству, и поэтому прежде всего надо быть патриотом, надо любить свою Родину. Но женщине, работающей в нелегальной разведке, нужно особое мужество, если у нее есть дети. Когда мы с мужем должны были уезжать за рубеж, нам пришлось оставить дома маленького сына Юру. Для меня это было очень трудное решение, тем более что я воспитывалась среди староверов, у которых было очень строгое отношение к семье. Но и муж, и Служба объясняли, что если не мы — то кто? Я ребенком пережила войну. И понимала, насколько важно то, что мы должны сделать. И я решилась.
— А в чем была женская специфика вашей работы?
— Я прошла ту же самую подготовку, что и мой муж. И мы были взаимозаменяемыми. Когда мы были, что называется, в поле и он куда-либо отъезжал в командировку, то я полностью заменяла его, делала ту же работу, выходила на связь с Центром. Вдвоем, конечно же, гораздо легче и с точки зрения безопасности. Допустим, когда мы встречались с кем-нибудь — на приемах, вечерах, он потихонечку наблюдал за мной, а я за ним — кто и как вокруг себя ведет, потому что он или я могли сами что-то не заметить, а со стороны было видно. Допустим, какой-то человек не один раз подошел, а еще и еще. Значит, ищет встречи, у него есть какая-то заинтересованность. У нас с мужем был разработан специальный язык, на котором мы друг другу сообщали информацию, предупреждали один другого.
Были вещи, которые могла сделать только я. Нам нужно было общество, в которое входили носители необходимой информации. А жены таких людей общались в женских клубах — например, по обучению мастерству икебаны.
Такой клуб посещала и я. К нам приезжали инструкторы прямо из Японии. А после занятий мы шли на обед. И, конечно же, там женщины показывали наряды, рассказывали, куда ездили. Начинали хвастаться, чей муж круче. Естественно, к этим женщинам я и пристраивалась, потому что сначала было знакомство с ними, а затем — с мужьями. Это было удобно тогда, когда мой муж сам непосредственно не мог подойти к интересующему его человеку.
— А те навыки вы не забыли? Могли бы сейчас составить композицию из цветов?
— Иногда дома стараюсь, но нужен подручный материал. Вообще, икебана это интересное мастерство. И полезное: она может выступать и в качестве своего рода прикрытия — поучился, посмотрел и можешь открыть свой небольшой клуб, в который можно было бы приглашать интересных тебе людей.
— Сколько вам с мужем понадобилось времени, чтобы понять, что вы наконец стали теми, кем надо было стать для выполнения задания?
— Года два, наверное, если говорить по-строгому. У меня почему-то всегда были трудности при переходе не с русского языка на иностранный, а наоборот, на наш родной язык. Наверное, потому, что я, да простит меня бог, настолько сделала его своим врагом. Это было необходимо с точки зрения самосохранения.
— Воистину, язык мой — враг мой…
— Потому что, если ты по-русски будешь не говорить, а только думать, все равно это где-нибудь прорвется наружу, причем незаметно для тебя.
— То есть вы и думали на языке страны пребывания?
— Конечно! Мне даже до сих пор снятся сны, в которых я говорю на нем.
— Просыпаетесь — и какие чувства?
— Ощущение удовольствия, что я на этом языке поговорила. И мне хочется на нем говорить. И слова как-то быстро находятся.
— А во время работы за рубежом русская речь рядом звучала?
— Приезжали советские спортсмены, артисты. Хотелось, например, очень порадоваться за спортсменов — но нельзя. Один раз на улице мы проходили мимо говоривших по-русски пожилых женщин, видимо, из эмигрантов. И одна говорит: "Так хотелось бы побывать в России, хоть глазком посмотреть, что там…".
Наша трудность вначале была связана с советским воспитанием. Все по-другому. Вот как у нас женщины надевают платье? Через голову. А там — только снизу. И все эти мелочи надо знать. Я даже такую глупость вначале совершила… Уже когда мы довольно прочно осели за границей, пошли в магазин. И там я набрала кучу рулонов туалетной бумаги. Мы же помнили, как у нас дома с ней плохо было.
— А тут, получается, словно дефицит выбросили?
— Ну да! Взяла машинально про запас. Муж подошел и тихонько говорит: "Ну что ты делаешь?!" Пришлось выложить все из тележки обратно, пока никто не увидел. Он, конечно, потом меня отругал, мол, думать же надо. Вот поэтому нам важно было наблюдать друг за другом, если вдруг кто-то из нас сделает что-то не так.
— А муж какие-то просчеты невольно допускал?
— Мы же были приучены экономить деньги. И однажды, отправляясь в командировку по делам компании, в которой он работал, муж купил себе билет в эконом-класс. Так его шеф вызвал потом к себе и говорит: "Зачем ты это делаешь? Пойдут же слухи, что наша компания разоряется! Больше так не делай".
Все прежние привычки, все домашние навыки надо было убрать.
— Но тоску по дому не уберешь… В легендарном фильме "Семнадцать мгновений весны" есть эпизод, где Штирлиц один раз позволяет себе расслабиться, снять напряжение — когда у себя в квартире на 23 февраля запекает картошку в камине.
— Конечно же, скучаешь по родине. Даже если у тебя нет детей, то дома остаются родители. Действительно, иногда такая тоска брала, так хотелось домой… Хотелось того же кусочка черного хлеба с селедочкой. И муж сам говорил, давай-ка по-быстренькому организуем. Селедка за рубежом есть, но это не то. И черный хлеб был в баночках. Но он совсем не такой, как наш. Мы все наши праздники отмечали.
- Любопытно, что же вы готовили на 8 марта?
— Я пельмени делала. Потихоньку сделала немножко, сварили, быстро съели. Захотелось борща — делала борщ.
— Но как же быть с забористыми ароматами, которые исходили из кастрюли? А если бы кто-то учуял необычные запахи? Все-таки это демаскирующий фактор?
— Нас спасало то, что мы жили над китайским рестораном, который был на первом этаже нашего дома. Запахи чеснока оттуда перекрывали все. Этим мы себя не выдавали. И посиделки устраивали потихоньку, вечерком. Однажды муж был в командировке и я получила радиограмму из Москвы о присвоении ему очередного звания. Я сообщила ему об этом по телефону на нашем условном языке, накрыла на краешке стола, наполнила две рюмки — ему и себе, чокнулась с ним за его звездочку, выпила, убрала все и легла спать. А когда он приехал, тогда мы уже отметили вдвоем.
— А позволялось ли вам хотя бы иногда приезжать в Советский Союз?
— Да. Служба редко, но разрешала. Вначале у нас не было детей, и это было объяснением, почему я покидала страну, где мы работали, якобы уезжала на лечение.
— И сына старшего дома видели?
— Разумеется. Но, конечно, его фотографию с собой обратно брать было нельзя, и я мужу, наверное, по сто раз пересказывала, как и что. Ему было интересно, какая, например, у Юры прическа.
Служба нам сообщала, как у Юры дела. Однажды сообщили, что он пошел учиться бальным танцам. А Юра жил у бабушек с тетушками, и те, конечно же, старались его накормить. И он был пухленький. А тут пошел учиться бальным танцам, представляете? И мы, наверное, в течение полугода с мужем выходили куда-нибудь на улицу в укромное место, обсуждали и представляли, как это будет. Такие сообщения были для нас как кислород, они давали нам жизнь.
Потом мы за рубежом завели второго ребенка. Хотели девочку. И когда я рожала, в роддоме мужья других рожениц спрашивали моего мужа, ты что, действительно хочешь девочку?! Все же отцы мужика хотят. Муж отшучивался в том смысле, что надо сначала родить няньку, а потом ляльку.
В тот день почему-то рождались девочки, а вот у нас получился мальчик — Андрей, или Андре. Как закричал он настоящим сибирским басом!
— Тут опять вспоминаются "Семнадцать мгновений весны", где радистка Кэт, рожая, кричала по-русски и тем самым выдала свое происхождение. А у вас такой риск был?
— Нет, ведь русский язык уже был врагом. И муж был рядом со мной в роддоме. Но ему в какой-то момент стало плохо, так что врачу даже пришлось сказать: "Уберите его, я не знаю, кому из них двоих помогать". Когда появился Андрей, мы уже не так стали переживать, скучать, ведь кто-то родной уже был рядом. И вообще, когда есть семья, то спецслужбы меньше обращают внимание на вас. А если дети есть, то это полная семья. И доверие.Ребенок даже в каком-то смысле помогал в работе. Допустим, надо поставить условный сигнал. Проще простого — идешь с колясочкой. Кто в этот момент обратит внимание на женщину, на то, что она будет делать? И вот одной рукой держишь коляску, а другой ставишь сигнал. Или уронили игрушку — и останавливаешься как раз в том месте, где нужно. Но в определенный момент нам пришлось отправить Андрея на родину. Знаете, когда нам и второго нашего сына пришлось оставить в Советском Союзе, мне первый и последний раз приснился сон, что нас вдвоем с мужем арестовали. Хотя мы об этом не думали, не держали в себе, чтобы не притягивать это. Но почему-то вот такой сон приснился. Я рассказала мужу и говорю: "Ты не переживай, Андрея с нами уже нет, а от меня они ничего не добьются". Потому что на чем могут сыграть? На ребенке.
— А чувство страха доводилось испытывать?
— Такого ощущения не было. Присутствовало чувство опасности, но это было мобилизующее чувство. В такие моменты собираешься, как в комок. Я даже становилась в хорошем смысле наглее. Внутри все кипит, но внешне ты ничего не показываешь. В этом, кстати, одна из трудностей нашей работы: что бы у тебя ни случилось, ты должен всегда улыбаться — все нормально, все хорошо!
Был такой случай в одном кафе, которое, возможно, было на содержании спецслужб. Сидим мы с мужем у барной стойки, и вдруг к нему подходит какой-то посторонний человек и говорит: "Ты русский!" Может, он хотел посмотреть на реакцию человека. И вот здесь надо было сыграть по-актерски. И муж внешне невозмутимо отвечает: "А я скажу, что ты русский!" Ну тому крыть и нечем. Тут все вокруг засмеялись, говорят: "Мы все тут русские!" Обошлось.
Хотя мы никогда об этом не думали, муж меня однажды провез мимо здания и показывает: "Вот познакомься, это местная тюрьма". Но я сказала, что эти "апартаменты" мне совсем не нравятся.
— В какой момент вам с мужем после многих лет пришлось окончательно возвращаться домой?
— Нас предал один человек. Его фамилия Гордиевский. Он одно время исполнял обязанности резидента в Лондоне. В нас было вложено столько труда, у нас было долгое оседание за границей — пока обустроились, пока обросли нужными связями. И все полетело из-за этого человека. Если бы он мне встретился, я бы ему глаза выцарапала! Я предателям не завидую. Там таких людей не любят, потому что если ты предал один раз, то можешь предать и второй раз. И они вынуждены бояться.
Я была в отпуске, в Казахстане, в деревне, где был наш дом. И вдруг приходит сообщение из Службы. Бежала в сельсовет с одной мыслью — мужа арестовали. Но меня сразу успокоили — он у нас, его удалось срочно эвакуировать. Как же от сердца отлегло… Вот тогда стало ясно, что все закончено.
— К концу работы было ощущение, что становится горячо?
— Мы это чувствовали. Был такой неприятный эпизод. Рядом с нами поселилась некая пара. И, думаю, они начали нас потихоньку раскручивать. Один раз соседи пригласили нас на ужин. Мы пришли в назначенное время, а они говорят, извините, нам нужно на минутку отойти, вроде как переодеться. Мы стали рассматривать картины, которые у них висели на стенах. И вдруг я вижу — на журнальном столике лежит книга: Лев Толстой "Анна Каренина". На русском языке.
Как реагировать? Я подхожу к мужу и так тихонько: "Ты видел?" Он отвечает тоже тихо: "Смотрим картины". В общем, мы никак не себя не проявили.
— А в это время за вами наблюдали со стороны?
— Конечно. Но для того чтобы нас арестовать, надо было нам что-то предъявить. Но мы такого повода не дали.
— После того как вы окончательно вернулись в Союз, вас ведь наверняка поначалу воспринимали как иностранцев?
— Да, особенно когда Андрей еще не говорил по-русски и мне приходилось общаться с ним на другом языке. Мы этим даже немножко пользовались, потому что нас в очередях за продуктами пропускали вперед.
— Близкие люди знали о вашей профессии?
— Поначалу думали, что мы работаем в МИДе, а первого ребенка не взяли с собой из-за климата. Потом начали догадываться, особенно после того, как показали "Семнадцать мгновений весны".
— Вы долгое время были за рубежом, видели многих людей. Где самые красивые женщины?
— У нас в России! Хотя в каждой стране есть свои красавицы.
— Наверное, можно не ошибиться, сказав, что на вас многие мужчины заглядывались. Это как-то влияло на работу в поле?— Вот по этой причине я не любила куда-либо ездить одна. Меня даже один итальянец умудрился задержать, когда я как-то раз должна была в одиночку лететь на самолете. В результате багаж улетел без меня, а я осталась. Я там такое устроила… В итоге меня пустили на другой рейс. А один раз в отеле в лифте я ехала с несколькими нашими футболистами, которые приехали на игру. Они стали меня обсуждать, думая, что я ничего не понимаю. Как же хотелось им врезать по физиономии! Хотя я не считала себя красавицей. Но когда была с мужем, то чувствовала себя защищенной в прямом смысле — за мужем, как за каменной стеной.
— Не раскрывая подробностей, насколько значительна информация, которую вы добыли?
— Мы очень помогли нашей стране.
— Какие у вас награды?
— У меня — Орден "Красной Звезды" и медаль "За отвагу".
— Людмила Ивановна, что бы вы пожелали женщинам в канун 8 марта?
— Я хочу их всех поздравить и обратиться к молодым девушкам — не бойтесь идти в разведчики. Вы поможете нашим мужчинам в очень сложной, ответственной, но выполнимой работе, потому что мужчинам на ней без вас плохо — так же, как и нам без мужчин.
