— Бать, ты чо?! — отозвался Ванечка, сидя спиной к отцу, и по-прежнему не отрываясь от игры.

Евлампий Федорович в одно мгновение подскочил к Ивану:

— Я тебе сейчас дам "бать"!!! — прокричал он, и что было мочи отпустил Ванюшке подзатыльник — Я тебе сейчас дам "ты чо"!!! — добавил Евлампий, и отпустил второй.

— Завтра доиграем! — быстро выпалил Ванюшкин товарищ, одним движением сгреб банк, не забыв и о часах, и практически на четвереньках выскочил из комнаты.

— Гля, ты вообще с ума сошел, ты чо творишь?! Ты пьяный что ли? — прокричала Светлана, но увидев яростный взгляд Евлампия, на всякий случай убрала ноги со стола.

Евдокия же смотрела на всё происходящее удивленным и остекленевшим взглядом: бокал вина за сегодняшний вечер был явно не первый. И, что вероятнее всего, даже не второй.

Скакунов отнял остатки алкоголя у Евдокии, выключил телевизор, и стараясь изо всех сил говорить как можно спокойнее, спросил:

— Так кто же вы такие, и что вы делаете в моём доме?

Стало абсолютно ясно: Скакунов потерял память.

Весь вечер дети рассказывали Евлампию Федоровичу о жизни их семейной и счастливой, да о том, что вот эта пьяная женщина, что на диване сейчас спит, это супруга его красавица, Евдокия, а они его любимые дети: сынишка-сорванец, да дочь-капризница.

Трудно было сразу всё принять и осознать Евлампию. Ох, как нелегко.

— Так расскажите же о жизни нашей? — просил Евлампий — отчего сынишка-Ванечка дурью мается? Не учится нигде, да не работает? Отчего дочурка-Светочка в такие годы дома вечера проводит, и науке никакой не обучается? И почему жена-красавица пьяна в столь ранний час?

— Так это как всегда — сказали дети — И винить здесь ее трудно! Что ей дома делать-то? Дома скучно ведь, заняться нечем, вот она и прикладывается к вину, сердечная, чтобы тоску свою утешить.

— Так отчего на работу не идет работать, ежели дома скука гложет?

— Так, а зачем? — удивлялись дети — Ты работаешь — и хорошо. Денег всем хватает — и ладно.

— Так зачем я с ней живу с такой? — удивлялся Евлампий Федорович

— Как зачем?! — удивлялись дети — Ты же ее любишь! Как иначе?

— А что же ты, Светланка? Отчего же ты дома вечера и дни просиживаешь? Отчего профессии не обучаешься? Образованием не занимаешься?

— А зачем? — удивлялась дочь — Ты работаешь — и хорошо. Жить есть на что, и слава богу. А там, глядишь, замуж выскочу, и буду как наша матушка-красавица телевизор созерцать.

— Сынок, а что же ты, как ты семью свою будущую содержать планируешь? Почему бездельничаешь круглыми сутками, да деньги семейные в игры проматываешь?

— Ты чо, бать? — удивился Ванечка. Евлампий Федорович хотел было к затылку приложиться в третий раз, да передумал — Что там содержать? Наследство всё равно ведь мне достанется. Содержу как-нибудь.

Нехорошо стало Евлампию Федоровичу. Поплохело. Заболела голова сильнее прежнего, да и шишка на ней будто стала больше раза в три. Поднялся он неуверенно со стула, и покачиваясь отправился к себе в опочивальню, лишь задержался на пороге, чтобы еще раз уточнить:

— Я одного не понимаю: так зачем же я вас всех «таких» терплю?
— Ты нас любишь, пап — весело ответила Светлана.
— Да, бать, любишь — согласился Ванечка.

И лишь жена-красавица не ответила на вопрос Евлампия, и всё так же мирно сопела на диване. Умаялась за вечер.

Тяжело вздохнув, Скакунов отправился в кровать.

— Кто в этом всём виноват? Я? Неужели я? Неужели я вырастил таких уродов? А разве я как-то иначе растил, чем меня растили? Так нет же! Вовсе нет! Отчего же я не такой? Отчего же они такие? — размышлял в постели Евлампий Федорович.

Уснуть в эту ночь ему так и не пришлось. Теперь, когда он видел свою семью "нагой", такой, какая она есть, ему трудно было понимать себя прежнего, и его забытая любовь ему была так же совершенно непонятна.

Утром Евлампий Федорович поднялся бодрым и полным сил. Как всегда весело он вошел в гостиную, где со вчерашнего дня мало что изменилось, разве что красавица-жена не сидела, а лежала, и лёжа лечила больную голову остатками припасенного вина.

Евлампий Федорович пружинистой походкой прошел в центр комнаты, громко хлопнул в ладони, да так, что Евдокия от внезапного звука чуть не преставилась, и задорно объявил:

— Эээх! Пожил для других, дай и для себя поживу! — весело прокричал он — Пошли все к чертовой матери! — закончил он свою короткую речь, и выгнал всех из дома вон, лечиться от алкоголизма и иллюзорных планов на жизнь.

Сам же Евлампий Федорович с тех пор зажил тихой и спокойной жизнью, как и планировал, в своё удовольствие. Однако, всякий раз идя по тротуару, обязательно держался подальше от окон и домов в любое время года: вдруг сосулька или горшок какой цветочный у нерадивой хозяйки с подоконника соскочит, а память возьмет, да и вернется.

Ну её.

© Фонарщик Эрл