«Язов обвиняется в создании организованной группы из 160 военных и политических деятелей, которые вооруженным путем попытались вернуть Литву в состав СССР», – зачитала обвинительный акт прокурор Дайва Скорупскайте. По ее утверждению, «результатом таких попыток обвиняемых стала гибель ни в чем не повинных людей», и «совершенные деяния следует квалифицировать как военные преступления и преступления против человечности».
Современная литовская юриспруденция рассматривает события января 1991 года как «агрессию», а потому достаточно вольно обращается и с фактами, и с уликами.
В суде очно участвуют два гражданина России – проживающий в Вильнюсе Геннадий Иванов, который в 1991 году был начальником службы ракетно-артиллерийского вооружения 107-й мотострелковой дивизии, и арестованный четыре года назад калининградец Юрий Мель. По данным прокуроров, во время штурма Вильнюсской телебашни он командовал одним из танков.
Прокуроры предлагают назначить наказание в виде лишения свободы в исправительном доме на 12 лет для Иванова и 16 для Меля. Последнего задержали на пограничном КПП Литвы и Калининградской области. Все это время россиянин, страдающий тяжелой формой диабета, содержится в Лукишкском СИЗО (в советское время – СИЗО КГБ ЛитССР). 16 лет в исправительном доме – это стандартная форма наказания для российских военных, которых литовские прокуроры обвиняют в военных преступлениях, исключение сделано только для некоторых из них.Местная прокуратура весьма узко подошла к самому «событию преступления», если вообще была вправе это делать. В Вильнюсе рассматривают только происходившее ранним утром 13 января 1991 года, полностью вырвав из контекста и исключив таким образом поиск дополнительных доказательств, оценку мотивов и прочие существенные для состязательного процесса обстоятельства.
Так, показания полковника Усхопчика, который утверждал, что солдатам были выданы только холостые патроны и даже на знаменитых кадрах хроники видно, что они стреляют вверх, просто не взяли в расчет.
Не приняты в суде и документы судебно-медицинской экспертизы, согласно которым часть гражданских погибли от выстрелов из винтовок Мосина времен Первой мировой войны и от пуль иностранного, предположительно, канадского производства. Раневые каналы также свидетельствуют о том, что часть погибших получили смертельные ранения сверху вниз, что возможно только при выстрелах с крыш домов, соседствующих с телебашней на проспекте Космонавтов. Есть и свидетельские показания о выстрелах, раздававшихся с этих крыш.
Не рассматривается эпизод с гибелью сотрудника «Альфы», который был убит выстрелом в спину из снайперской винтовки иностранного производства как раз в тот момент, когда собирался подняться на крышу соседнего дома. Он похоронен в подмосковной Балашихе.
Не рассматривается и знаменитый эпизод с «прыгающим танком»: кто-то из литовцев тряпками закрыл обзор механику-водителю (ныне, предположительно, гражданину одной из среднеазиатских республик), он занервничал, начал дергать рычаги, и танк «впрыгнул» в толпу людей, задавив молодую девушку Лорету Асанавичюте, ставшую символом тех событий.
В Литве такие показания и улики считаются негодными, поскольку караются законом об отрицании советской агрессии. Этот закон в принципе не позволяет рассматривать какие-либо альтернативные версии, и даже представляющие улики адвокаты в итоге могут сами оказаться в том же Лукишкском СИЗО. Срок за вербальные рассуждения о неоднозначности тех событий получил, например, известный литовский политик Альгирдас Палецкис.
Считать такой суд конкурентным или хотя бы юридически дееспособным невозможно. Исключение из процесса всех аргументов защиты – это в чистом виде инквизиция.
Есть и особые политические обстоятельства. Например, суд вызывает Михаила Горбачева только как свидетеля, что делает маршала Язова чуть ли не единственным «организатором преступной группы». «Икона стиля» Горбачев из-под расследования выведен на основании его же собственной позиции 27-летней давности: я ничего не знал, все злые военные устроили. А это уже политико-историческая трактовка, а не юридическое исследование обстоятельств дела.
Другой пример: из командования вильнюсского гарнизона и так называемого северного военного городка под обвинение попал только белорус Усхопчик, а еще одна «икона стиля» – командующий полком САУ, председатель офицерского собрания гарнизона полковник Аслан Масхадов в деле даже не упоминается.
Сужение его рамок до событий утра 13 января тоже не способствует состязательности, а ведь рассказать можно многое. Например, о том, что за двое суток до трагедии Усхопчик посылал в парламент Литвы парламентеров, но их уазик был остановлен неизвестными вооруженными людьми в камуфляже, после чего офицеры-парламентеры были избиты прикладами автоматов.Тот же Усхопчик менял маршруты перемещения армейских колонн, тянувшихся в северный городок, так, чтобы не сталкиваться с толпами митингующих. А первый раненый был десантником: у Дома печати в него выстрелили из малокалиберной винтовки с верхних этажей здания и попали в щеку. Все это было зафиксировано на видео, но произошло за сутки до рассматриваемых судом событий, следовательно, литовцам не интересно.
Не интересуют их и показания многочисленных свидетелей, в том числе бывших сотрудников КГБ СССР, наблюдавших за развитием событий в Литве не только утром 13 января, а с осени 1990-го.Все это просто отвратительно. Но общая позиция Москвы – невмешательство, хотя, например, Юрий Мель был попросту похищен литовской полицией. Конечно, силком его никто в Пагегяй не затаскивал, своей головой нужно думать, куда ты едешь. Но литовская сторона отказала ему в консульском сопровождении, а человек находится в очень тяжелом физическом состоянии, и не факт, что в Лукишках ему оказывают достаточную медицинскую помощь.
Никто не призывает брать штурмом СИЗО, но можно было бы ввести санкции, например, против прокурора Дайвы Скорупскайте (не родственница известной польско-голливудской актрисе Изабелле Скорупко) и других действующих лиц инквизиторского процесса. Это тоже будет мера паллиативная (вряд ли пани прокурор собирается в ближайшее время в Москву или в Калининград), но хотелось бы увидеть хотя бы жест. А то получается, что любой, кто хочет, тот нас и судит, возвращая при этом юридическую процедуру во времена раннего Средневековья.
