Первый раз Трамп заговорил о деньгах напрямую. И если первый день он еще как-то сдерживался, лишь напоминая о необходимости соблюдения норматива военных расходов в 2% от ВВП страны всеми 27 членами блока, а не только Америкой, Эстонией, Польшей, Британией и Грецией, то потом рубанул свою позицию прямо: участники обязаны увеличить финансирование армии сразу до 4% ВВП. Причем не когда-то в будущем, после 2025-2030 годов, а непосредственно сразу же сейчас.

Идея у европейцев поддержки не нашла. Так, Макрон немедленно ответил в том духе, что Франция готова обсуждать вопрос военных расходов лишь в границах "плана Обамы от 2014 года" и не более того. Для справки, по нему страны Европы обещали выйти на пресловутые "два процента" к концу 2016 года. Но, как говорится, не получилось. Меркель вообще произнесла святотатство, сказав, что в действительности это Европа в реальности защищает США, тем самым более, чем прозрачно усомнившись в признании Америкой самого права что бы то ни было требовать в плане военных расходов.

Итальянский премьер выразился проще, указав на существование у его страны многократно более важных статей расходов, чем военные. Так что, судя по всему, прямой военной дани не будет. Испания также подтвердила, что 2% - это тот максимум, к которому она будет стремиться, но когда она его достигнет – неизвестно.

Второй раз про деньги Трамп заговорил косвенно, коснувшись темы «Северного потока-2». Глава Белого дома охарактеризовал решительно недопустимым положение, когда Германия деньги на оплату российского газа находит, а на американскую защиту от России - нет. Заход оказался еще менее продуктивный, чем первый. Франция тут же отвергла обвинения в адрес Германии насчет ее зависимости от России. А генсек НАТО Йенс Столтенберг прямо указал, что внутренние экономические вопросы Евросоюза в компетенцию Североатлантического блока не входят вообще. Заодно публично и решительно проигнорировав позицию поддержавшего Трампа президента Литвы.

Ну, и в третий раз Трамп коснулся денег, когда потребовал от союзников большего сплочения и поддержки в военных и геополитических вопросах, несмотря на некоторые возникшие в последнее время трения экономического характера. Так он назвал экономическую войну между США и ЕС, длящуюся уже свыше полугода. Косвенно это был намек о неуместности слишком тесного сближения Европы с Китаем, вылившейся во встречу Меркель с Ли Кэцяном.

Таким образом, в этом сражении Трампа с НАТО при Брюсселе следует констатировать техническую ничью. Ни одна из сторон успеха не добилась. Привести союзников к покорности у Вашингтона не получилось. Равно как не вышло вытрясти из них деньги. В свою очередь европейцы атаку заокеанского партнера вроде как отбили, но столкнулись с проблемой отсутствия внятного понимания стратегии своих дальнейших действий и дефицитом решимости в ее практической реализации.

Справедливости ради надо констатировать, что Альянс в целом оказался в том же геополитическом положении, в котором страны Западной Европы находились до его учреждения. Появления на Континенте достаточно сильного лидера, способного объединить все страны под своим полным руководством, европейские лидеры боятся многократно больше любой внешней угрозы. Даже, как тогда, советской, не говоря уже про российскую, как сейчас. А без такого лидера Европа была и остается обыкновенным колхозом, ни к какой решительной самоорганизации для преследования своих целей не способной. В свое время НАТО как раз для решения этой проблемы и создавался, но сейчас Блок свою интеграционную способность утратил.

А пока лидеры топтались в режиме "на нашим, ни вашим", свою тихую деятельность продолжила бюрократия, коей плотно обрастает любая достаточно долго существующая организационная структура. Судя по содержанию, итоговое коммюнике составляла именно она. Вот так и получилось, что ни по одному из ключевых вопросов стороны не договорились, но пресс-релиз все равно выглядит бодро.

Стороны "утвердили" очередной проект реорганизации сил быстрого развертывания НАТО, известный как "четыре по тридцать". Он предусматривает развертывание к 2020 году в рамках формирований повышенной готовности тридцати механизированных батальонов, тридцати авиационных эскадрилий и тридцати боевых кораблей, готовых к использованию в течение тридцати дней. Утвердили потому, что так предусматривала бюрократическая процедура. Раз заявка поступила, раз соответствующие комиссии и комитеты ее одобрили, а решительных противников не нашлось, значит, надо утвердить. А что это решение ожидает судьба, абсолютно аналогичная четырем предыдущим проектам, так это не важно. Что-либо действительно разворачивать никто не собирается с самого начала.

Также утверждены национальные планы увеличения военных расходов на 266 млрд долларов к 2024 году. Ровно так же, как на близко похожую сумму они утверждались к 2016 году еще при Обаме и впоследствии всеми подписантами оказались проигнорированы "по независящим объективным обстоятельствам". Ожидать, что вот именно в этот раз все пойдет иначе, оснований нет ни малейших.

Зато в итоговом документе имеются ровно два совершенно исполнимых пункта, достижениями по которым Блок будет с гордостью хвастаться во время следующего саммита через год. Во-первых, вступить в НАТО официально пригласили Македонию, и, во-вторых, Альянс развернет военный учебный центр для подготовки местной армии Ирака. В общем, по бумагам, встреча прошла вполне продуктивно, хотя при этом стороны и разошлись по-английски.

В конце концов, тоталитарные режимы действительно обладают определенным потенциалом организационной и управленческой эффективности, что и позволяет им создавать картинки их достижений и успехов, за которыми скрывается угнетающая действительность.

Однако на этот раз Кремль пошел еще дальше. Ему показалось мало формального организационного успеха чемпионата, и он решил залезть в душу свободного мира, обеспечив такой трудно улавливаемый формально феномен, как «атмосфера праздника».

С этой целью на улицы российских городов были выпущены десятки тысяч андроидов, запрограммированных на демонстрацию дружелюбия, радушия, благополучия и тому подобных эмоций приехавшим в страну иностранцам.

Беспрецедентная операция по запудриванию мозгов обернулась для Кремля масштабным успехом, который еще потребует вдумчивого и глубокого разбора спецслужбами свободного мира.

Однако и этого показалось мало.

На пике успеха и финишной прямой чемпионата, когда казалось, что Кремль достиг всех поставленных целей, он нанес еще один удар, которого никто не мог ожидать: практически одномоментно было проведено сразу несколько спецопераций по дискредитации основных оппонентов Москвы.

Масштабы и сложность организованных провокаций способны внушить легковерным людям священный ужас и могут навести их на мысль о том, что тоталитарный строй поставил себе на службу сверхъестественные силы.

Первой жертвой, по уже сложившейся традиции, стала Украина.

В результате сложной комбинации с задействованием двойных и тройных агентов, активизацией «спящих ячеек» сразу в нескольких странах, в частности в Хорватии, и использованием вслепую недалеких граждан был инициирован скандал вокруг лозунга «Слава Украине!» и страницы ФИФА в «Фейсбуке», а последующий резонанс выставил Украину в самом неприглядном свете – как страну инфантильных идиотов.

Причем имидж страны пострадал как среди влиятельных международных организаций (таких как те же ФИФА и «Фейсбук»), так и у широкой публики, поскольку информация о произошедшем разошлась весьма широко.

Далее удар был нанесен по внутреннему сопротивлению – по российской оппозиции. Агент ольгинской «фабрики троллей», ставший известным под ником «Тео», разместил хвалебный видеоролик о России как хозяйке чемпионата, снятый в павильонах «Мосфильма». Столь агрессивная пропаганда спровоцировала справедливо-острую реакцию со стороны некоторых российских оппозиционеров, которые, однако, не учли, что «Тео» позиционирует себя несовершеннолетним – семнадцатилетним подростком.

В результате некоторые комментарии были восприняты – и растиражированы враждебной пропагандой – как недопустимые, в частности заявление, что «карма достанет» «Тео» с пожеланием, чтобы это произошло «чем раньше, тем лучше».

Это позволило развернуть кампанию травли российской оппозиции, причем в англоязычном интернете и якобы от лица иностранцев, которые, в частности, стали насмехаться, заявляя, что понимают теперь, почему у той рейтинг в России не превышает двух процентов.

Обстоятельства произошедшего еще требуют дополнительной проверки. Нельзя исключать, что высказывания, послужившие причиной скандала, были не спонтанной реакцией на провокацию Кей-Джи-Би, а продуманным и санкционированным шагом двойного агента, внедренного в ряды российской оппозиции.

Как бы то ни было, в обоих случаях итогом стало то, что дискредитация оппонентов режима была перенесена с внутрироссийского уровня на международный.

Причем изощренность реализованных комбинаций обеспечила серьезный информационный резонанс и широкий охват именно иностранной аудитории, которая до этого зачастую вообще не была посвящена в данные темы или видела происходящее в принципиально ином – истинном – свете.

Если внутренняя пропаганда (ака «киселевщина») сделала свое черное дело и спасение большей части населения России представляется делом безнадежным, то столь умелый спецслужбистско-пропагандистский удар в самое сердце свободного мира обнажает качественно новый уровень угроз.

Ситуация усугубляется тем, что для реализации описанных операций необходимо обладать технологиями, которые выглядят настолько продвинутыми, что кажутся просто невозможными на современном уровне развития, это в результате добавляет репутации Москвы черты едва ли не сверхъестественного могущества.

А это, в свою очередь, порождает ряд дополнительных угроз и проблем, самой малой из которых является обидное ржание, доносящееся из России.

С другой стороны, нельзя не отдать должного отечественным – британским – спецслужбам, которые пресекли уже полностью подготовленную Кремлем и готовую к запуску провокацию, призванную выставить на посмешище британские власти, отказавшиеся ехать на чемпионат из-за недопустимого поведения России.

Отсутствие первых лиц государства на финале чемпионата, если бы туда вышла английская сборная, выглядело бы удручающе в первую очередь для самого Туманного Альбиона.

К счастью, британские спецслужбы остаются среди лучших специальных ведомств мира. В результате ими был найден и реализован простой и элегантный выход из расставленной Москвой ловушки.

Правда, проблему обидного ржания над оппонентами, доносящегося из России, это почему-то не решило.

Такое сочетание противоположных посылов получило наименование трампономики, по аналогии с рейгономикой, придуманной и реализованной другим американским президентом. Говоря о ней, эксперты в основном сосредотачиваются на обсуждении очевидных парадоксов и критике последствий, упуская при этом системный смысл ее возникновения вообще. При всей внешней эксцентричности Трамп не производит впечатления полностью неадекватного самодура. В высших эшелонах среди богатых и успешных такие не встречаются.

В трампономике присутствует четкая внутренняя логика, только лежит она в стратегической системной, а не сиюминутной тактической плоскости, и порождается не личностью конкретно Трампа, а объективными законами большой экономики.

Отказ от Бреттон-Вудской системы был явлением закономерным. Задачей любого бизнеса является максимизация прибыли и сокращение издержек. Пока он маленький, например, в виде частной пекарни или магазинчика, возможности выполнения задач ограничены множеством других факторов. Когда он дорастает до уровня корпораций, степень их возможностей «устранять проблемы» многократной увеличивается. Бреттон-Вудская система ставила доллар в жесткие рамки золотого обеспечения, тем самым принципиально мешая росту корпоративной прибыли в финансовом секторе, к концу 70х начавшему превращение в транснациональную форму.

В сущности, в 90-ых годах Америка глобализм не придумала, а только запустила термин в официальный публичный оборот. Тогда как практически процесс глобализации начался вместе с переходом на Ямайскую финансовую систему в 1976—1978 годах. Именно тогда классическая формула капитализма — деньги-товар-деньги — видоизменилась до другой сегодня привычной схемы: деньги делают деньги. Это прозвучит парадоксально, однако товар в ней превратился в форму досадной издержки, подлежащей сокращению. Идеальной корпорацией постиндустриального мира стало предприятие, владеющее только деньгами, патентами и разного рода «авторскими правами», причем еще и территориально предельно децентрализованное, то есть в своих ключевых элементах структуры под юридическую зависимость любого государства не подпадающее.

Крупный бизнес увидел в этом возможность снижения налогового давления, что тоже всегда относится к области базовой задачи всемерного сокращения издержек. Как подсчитали эксперты Института налоговой и экономической политики (Institute on Taxation and Economic Policy, Вашингтон), к концу 2017 года только американские ТНК укрыли на иностранных счетах около 2,7 трлн долларов, что соответствует 13,9% ВВП США. При средней ставке корпоративного налога в Америке в 34%, благодаря «глобальной распределенной структуре собственности», тот же Google на протяжении более чем десяти лет платил налоги по ставке в 6%, а лидер «оптимизации» — корпорация Yahoo! — вообще всего 1,35%. Учитывая совокупный годовой оборот лишь пяти ведущих «оптимизаторов» в 12−13 трлн долларов, их прямая выгода от глобализации достигала по меньшей мере 3,84 трлн долларов в год.

Начавшийся в 80-ых годах массовый перенос фактического производства «в дешевые страны», прежде всего, в Китай, не только позволил еще больше снизить конкретно производственные издержки, но и облегчил транснациональным корпорациям переход на ту самую «распределенную структуру собственности», по мере достижения которой на повестке дня оказался только вопрос легализации. Нет, легализации не самих денег, а общественно-правового статуса частой бизнес-структуры наравне с государством.

К настоящему моменту операции на рынках за пределами США обеспечивают юридически американским ТНК, по меньшей мере, 40% их совокупного оборота, а общий размер лежащей в оффшорах нераспределенной прибыли оценивается в 30 трлн долларов, что в полтора раза превышает ВВП США. Сумма более чем достаточная для оправдания начала скрытой войны против государства как института.

Ее суть сводится к коренному различию в подходе государства и корпорации к рынку. Для государства рынок это не просто территория, на которой что-то продается или производится. Точнее, это именно, в первую очередь, территория и живущие на ней люди, а потом уже бизнес и все остальное, что как раз и порождает у государства неотъемлемость социальных обязательств. В бюджете США суммарная доля социальных расходов достигает 65,6%. Впрочем, с небольшими различиями в деталях, так дело обстоит везде. В Германии на социальные программы тратится 68%, во Франции — 60%. Причем для государства эти расходы непроизводственные, в том смысле, что они не приносят прибыли. Государство выполняет социальную функцию перераспределения части доходов внутри социума в пользу бедных. Насколько хорошо или плохо — вопрос отдельный.

Главное состоит в другом: бизнес, в особенности наиболее крупный, в лице ТНК, рассматривает рынок только как источник прибыли, но не считает себя обязанным нести какую-либо социальную нагрузку, полагая любые налоги издержками, требующими максимально возможной «оптимизации». Своими, то есть теми, в чью пользу извлекается и потом распределяется прибыль, бизнес считает только небольшое число собственных владельцев (собственниками крупных корпораций в мире являются менее одной сотой процента населения стран, к которым они юридически относятся) и, с большими оговорками, свой производственный персонал, также составляющий незначительную долю населения. Например, численность штата корпорации Google составляет всего 57 148 человек, тогда как население стран, в которых корпорацию «зарабатывает деньги», превышает полтора миллиарда человек.

За прошедшие почти сорок лет транснациональные корпорации значительно продвинулись в распространении весьма выгодной для них глобальной модели экономики и тем самым превратились уже не только в социально-экономическую, но и системную государственную угрозу всех стран мира. С той лишь разницей, что для большинства рынков они являются иностранными, позволяя тем самым логически обосновывать введение протекционистских мер по защите «отечественного производителя».

Однако в действительности за этим фасадом стоит не сам протекционизм как таковой. Он является лишь инструментом пресечения попыток крупного корпоративного бизнеса выйти из-под подчинения государства как социального института. В деталях частные решения между собой могут заметно отличаться. В России реализуется один комплекс мер, в Китае — другой. Но, в сущности, речь идет об одном и том же — о ликвидации основ глобализма.

Китаю в этом смысле проще. По данным за 2014 год, он сосредоточил у себя 50% мирового промышленного производства, в том числе: 45,1% кораблестроения, 60% производства цемента, 63% — обуви, 70,6% — мобильных телефонов, 80% — производства кондиционеров и энергосберегающих ламп. Россия, с ее долей в 3,7% от мирового объема, находится в заметно худшем положении, однако также противостоит глобализму достаточно успешно. Что бы там ни говорили критики.

А вот для Трампа сложившееся положение предельно критично. Устройство государственной модели США изначально отличалось самой высокой в мире степенью частно-государственного сращивания. Противостоящие ему корпорации не просто «свои». В Штатах уже давно сложно понять, где заканчиваются интересы государства и начинаются интересы частников. Наглядным примером каши может служить использование государственных заключенных в частном бизнесе. С другой стороны, эти «свои» оказываются немногим хуже чужих. В результате президент США вынужден одновременно решать три прямо противоположные задачи, которые в сумме и формируют внешне странную модель его трампономики.

Во-первых, если не исправить отрицательность внешнеторгового сальдо, то в пределах одного десятилетия США банально разорятся. Даже имея формально бесплатный «денежный печатный станок», государство все равно тратит на обслуживание госдолга 1,6% расходной части бюджета. На фоне всего бюджета в целом это немного, однако если учесть никак не снижаемую в нем долю социальных расходов, то свободных денег в нем остается всего треть и на их фоне текущая сумма обслуживания долга уже составляет десятую часть. Более того, из той же трети финансируются госаппарат, внешняя и внутренняя политика, пропаганда, фундаментальная наука, спасательные службы, а самое главное — армия и национальная безопасность. Иными словами, там уже сейчас заканчиваются деньги на обслуживание «бесплатного долга».

Однако, и это, во-вторых, принудить корпорации к возврату производства в Америку силой не получается. Они, как бароны времен Иона Безземельного, требуют за это больших преференций, в значительной степени нивелирующих главную цель процесса — расширения налоговой базы государства. Для поддержания американской экономики на плаву, остро требуется сохранение внешней видимости ее финансового благополучия, а значит предоставления инвесторам широкой гаммы преимуществ по сравнению с другими рынками. В том числе гарантий неприкосновенности капиталов оффшорного происхождения. Разумеется, исключительно американских. А именно их выковыривание под налоговый раздел является второй главной системной задачей трампономики.

Это как раз порождает третью задачу. Товары мало производить, их еще надо найти, кому продавать. Но рынки давно и прочно поделены. Для освобождения места товарам американского производства, с них надо сначала выкинуть кого-то другого. Это порождает проблему, так как ключевых рынков, кроме американского, на планете осталось всего два — европейский и китайский. Пекин свой защищает достаточно успешно. Что предопределяет неизбежность попыток американской экономической экспансии в Европу и откровенного раздражения Трампа от явного нежелания европейцев перед Америкой капитулировать. А так как нынешнего арендатора Белого дома очень поджимают сроки, и ему очень нужны деньги, ему приходится разговаривать с союзниками как с уже бывшими союзниками.

Что, собственно, мы сейчас и наблюдаем. Разваливается не просто мир глобального доминирования Америки. Идет крушение самой транснациональной глобальной модели экономики, известной как Ямайская система. И этот процесс закономерен. А трампономика — лишь один из вариантов его частного проявления. И не более того. Другой вопрос, что ей на смену потребуется заключение какой-то другой мировой финансовой конструкции. Но на данный момент пока не просматриваются ее даже самые общие черты. Следовательно, и сам текущий кризис будет продолжаться. Он не закончится даже в случае прямого банкротства Америки.