— На вас не давило то обстоятельство, что президент Путин проявлял такой большой интерес к турниру?

— Нет, конечно, он сам спортсмен, мы совершенно нормально с ним разговаривали. Он несет ответственность за всю страну, я — за национальную сборную. Хорошо, что первое лицо в стране бросило на нас взгляд. Это на пару процентов увеличивает мотивацию.

— Путин связался с вами, после того как команда выбыла из турнира?

— Да, мы разговаривали по телефону, после группового турнира, после игр на выбывание. Мы наверняка с ним скоро встретимся.

— Вы останетесь тренером национальной сборной?

— Поживем — увидим. Я еще ни одной секунды не думал об этом и ни с кем не говорил. Мы сядем вместе и решим, в каком направлении идти дальше.

— В Немецком футбольном союзе сейчас много говорят о будущем. Но от Йоахима Лёва пока не прозвучало ни слова.

— Вы должны понять, что в определенных ситуациях лучше ничего не сказать, чем сказать что-то не то. Я знаю Лёва очень хорошо. После того, как немецкая команда выбыла из отборочных игр Чемпионата Европы 2004 года в Португалии, она двигалась в правильном направлении. Теперь ей нужно еще раз как следует все проанализировать.

— Чем вы можете объяснить проблемы немецкой команды?

— У Германии были сильные противники. Мексика — это всегда кандидат на дальнейшие игры, южные корейцы очень дисциплинированы, ну, а о шведах и говорить нечего, они уже были в четвертьфинале. С одной стороны, хорошо, что у Германии есть столько высококлассных игроков, с другой стороны, в своих клубах они подвергаются сильным нагрузкам, играют до финала Лиги чемпионов. Получить их после сезона свежими и бодрыми очень трудно.

— Вы бы взяли с собой на турнир игрока, который перед этим несколько недель или месяцев отходил от травм?

— Мы взяли в команду Алана Дзагоева, он получил травму в первой игре, но в четвертьфинале против Хорватии я пошел на риск. Он подготовил один из голов — 2:2 в дополнительное время. Для таких моментов, иногда длящихся лишь десять минут, нужны вот такие игроки.

— Лёв взял в команду Жерома Боатенга (Jérôme Boateng) и Мануэля Нойера (Manuel Neuer), хотя до этого они долгое время были травмированы.

— В случае с моим защитником Жирковым мне было все равно, что он играет только раз в месяц. Он всегда очень быстро приходит в норму. Другим игрокам требуется больше времени, чтобы восстановиться. Это тренер должен знать. Он должен анализировать своих игроков, наблюдать за ними и много с ними говорить.

— Вы как-то рассказывали, что Йоахим Лёв — тогда ваш тренер в Инсбруке — мотивировал игроков к победе в чемпионате Австрии, хотя клуб был банкротом. Теперь многие в Германии спрашивают себя, почему Лёву сейчас не удалось настроить немецкую команду на победу.

— Возможно, я тут не смогу быть объективным. Но для меня Йоги Лёв — образцовый тренер. Некоторые из его принципов я использую и в моей работе, например, при отборе молодых игроков. Он определенно делает многие вещи лучше других, но даже лучшие тренеры выигрывают не каждую игру.

— У вас были контакты с Левом во время турнира?

— Да, он писал мне сообщения, например, поздравил с победой над Испанией в 1/8 финала.

— Как минимум после этой победы ваши соотечественники впали в эйфорию. Вы почувствовали что-нибудь от этого настроения?

— Нет, мы не могли заниматься сразу многими вещами. Наша задача была доставить людям радость, но на праздновании мы, конечно, не присутствовали. Мы должны были работать дальше.

— При всем уважении перед вашими спортивными достижениями: но вы, наверняка, знаете, что мировая общественность, говоря о том, что происходит с вашей командой, всегда добавляет «но». Например, ваша олимпийская команда была отстранена от Игр в Пхёнчхане из-за скандала с допингом.

— Минуту! Она была отстранена, но спортивный арбитражный суд CAS постановил, что дисквалификация должна быть снята с 28 спортсменов и что атлеты могут сохранить свои медали из Сочи.

— Как вы относитесь к тому, что существует сомнения в достижениях вашей команды?

— Прежде чем стать тренером сборной, я работал в Легия Варшава (Legia Warszawa). Там я стал чемпионом и обладателем кубка. Спросите их, как играла моя команда. Моя команда проходила тут тесты после каждой игры, в каждом тренировочном лагере, всегда и везде.

— В России понимают, что на спортсменов смотрят с недоверием?

— Россию не интересует, что вы думаете. Меня интересует моя задача, мое видение, мой интеллект, мои цели, и всё. Моя максима такова: цели можно достичь только легальными методами. Нет ни одного конкретного случая применения допинга в российском футболе. Назовите мне хоть один!

— Мы могли поговорить об отказе в номинации вашему игроку Руслану Камболову.

— А что с ним такое?

— Он находится в списке подозреваемых Всемирного антидопингового агентства (WADA).

— Он не может находиться в списке подозреваемых? Это же ничего не значит! Спрашивайте меня о вещах, которые фактически доказаны, и я вам дам ответ.

Черчесов тяжело дышит, его густые усы возмущенно двигаются. Тут он ударяет себя кулаками по бедрам и встает: он хочет прекратить разговор. Широкими шагами он направляется к выходу из отеля.

Что случилось?

В 2014 году была вскрыта регулярная допинговая программа в российском спорте. Подробный доклад назначенного WADA следователя Ричарда Макларена показал, как российские спецслужбы манипулировали допинг-пробами. Теперь после этих событий всегда возникают сомнения в значительных спортивных достижениях российских атлетов. Об этих сомнениях предполагалось говорить и во время этого разговора.

Было интересно узнать, что скажет Черчесов о фотографиях, на которых видны следы от уколов в локтевых сгибах его игрока Артема Дзюбы? Что думает Черчесов об игроке Владимире Гранате, нюхающем тампоны с нашатырным спиртом за минуту до ввода его из запаса в игру? Как ему как тренеру удалось в течение всего одного года создать команду, обошедшую по беговым качествам все другие команду турнира и в то же время способную так быстро восстанавливаться?

Все это вызывает сомнения, хотя ничто из перечисленного не является доказательством применения допинга или использования иных запрещенных методов. Возможно, есть какие-то разумные ответы на эти вопросы. И кто может ответить на них лучше, чем тренер российской национальной команды?

Черчесов останавливается в лобби. Его грудь вздымается, руки засунуты в карманы. Он ругается про себя. Ничто в этот момент не напоминает того невозмутимого тренера национальной команды, который во время обоих пенальти в 1/8 и ¼ финала не проявил и толики эмоций.

Возможно, что сомнения в отношении его команды несправедливы. И уже только по этой причине важно, чтобы тренер национальной сборной захотел говорить об этом. Но Черчесов не хочет говорить и о подозрительных случаях, приведенных всемирным антидопинговым агентством: WADA послало в прошлом году в ФИФА список с 155 подозрительными пробами российских футболистов.

Итак, придется просто прекратить разговор? Вероятно, это было бы логично. Но возможно, тогда многие мысли остались бы не высказанными. После не очень продолжительной дискуссии Черчесов немного успокаивается. Он готов пойти на компромисс — больше не хочет говорить о допинге, но готов поговорить о работе с командой.

— Ваш игрок Роман Нойштедтер рассказал о вашем тренировочном лагере, где в один день тренировка идет до полного изнеможения, а следующий день отдается под восстановление. И так попеременно. Вы можете нам объяснить, как работает эта форма тренировки?

— Нет, я этого вам не могу и не хочу объяснять. Когда я буду тренировать мюнхенскую «Баварию», вы увидите, как бегает мюнхенская «Бавария». Вы спросите тогда клубного врача Мюллера-Вольфарта (Müller-Wohlfahrt), какие средства он дает игрокам?

— Как тренируете вы? В чем секрет выносливости ваших футболистов? Вы составили команду из преимущественно неизвестных игроков, которые бегали, боролись и дошли до четвертьфинала.

— С помощью мяча, зеленого поля, двух ворот, время от времени битья мимо ворот. Тренировкой, одним словом.

— Феликс Магат (Felix Magath) построил в Вольфсбурге так называемый «Холм страданий». Игроки взбегали на вершину, а потом их рвало.

— Иногда мы тренируемся только по 45 минут. Этого хватает.

— С медицинскими мячами?

— Нет, никогда. Мы играем в футбол, у нас свои мячи. Знаете, я часто разговариваю с игроками и говорю им: я не теоретик, а практик. Это был уже мой третий чемпионат мира, два раз я участвовал в нем как игрок, и один раз как тренер. На ЧМ 2002 года мне было уже 38 лет. Теперь у меня в команде тоже есть 38-летний игрок. Я знаю на сто процентов, что в головах у этих игроков и что им надо.

— Как вы восстанавливаете игроков?

— К каждому игроку нужно подходить индивидуально. Например, я заметил, что мой бывший игрок Филип Тапалович при пробежке после игры неважно себя чувствует. Наконец я спросил его, не лучше ли ему бежать в своем темпе. Я сказал: делай так, как тебе лучше. И он пробежал три круга, в то время как остальные сделали только по одному. Он просто почувствовал, как ему лучше восстанавливаться.

— А когда вы сами были игроком, вы придавали значение таким вещам?

— А как бы иначе я играл до 40 лет? Я ведь и спиртного никогда не пил. Мое первое пиво я выпил в 30 лет, когда «Динамо Дрезден» осталось в своей лиге после матча с «Бременом» со счетом 1:0. В раздевалке я просто схватил какую-то бутылку, и только потом заметил, что в ней пиво.

— Как вы научились, став тренером, справляться со своими многочисленными и такими разными обязанностями?

— Я получил тренерскую лицензию. Все время говорят о ментальном тренинге. На этом уровне нужно уметь дать игрокам что-то такое, чтобы у них появилось желание работать на грани своих возможностей.

— Как вы знакомитесь со своими игроками?

— У меня достаточно информации. Вы можете, например, показать мне кардиограммы моих игроков, и я вам скажу, где чья. Однажды, когда я был клубным тренером, я контролировал тренировочные записи моих игроков, будучи в отпуске. Взглянув на одну из кардиограмм, я сразу сказал: этого не может быть, этот игрок никогда не восстанавливается так быстро после тренировки. Потом выяснилось: игрок дал измерительный прибор соседу. И я его поймал на этом.

— Такая дотошность и есть ключ к успеху?

— Я знаю, что в голове у моих игроков. Это важно для меня.

— По вам видно, что вы гордитесь своей командой.

— Мы действительно очень гордимся своими ребятами. Они сделали все, что планировали. Теперь нам предстоит проанализировать, чего нам не хватило, чтобы в следующий раз побороться за титул чемпиона мира.

— Вы могли бы в ближайшие годы расстаться с игроками, которые так хорошо сыграли в этом турнире?

— Я могут расстаться с ними хоть послезавтра, если они не будут стараться. Я должен быть всегда готов принимать такие решения, иначе я быстро сойду с дистанции.

— Вы настолько радикальны, что даже не даете играть хорошим игрокам, если они не разделяют вашей философии?

— Игрок должен вписываться в команду как минимум на 85%. В оставшихся 15% он может развивать свою индивидуальность. Нам не нужны игроки, которые привозят своих собственных парикмахеров. Если дирижер говорит, что играем Моцарта, то скрипач не должен играть Чайковского.

— Как вы оцениваете тот факт, что команды с такими звездами, как Месси, Рональду и Неймар, во время чемпионата играли хуже, чем сборные с сильным командным духом?

— Всегда опасно, когда игрок проявляет себя звездой только на бумаге. Звезды — в небе, а не на поле. Имена, которые вы назвали, хотел бы иметь каждый тренер. Но каждый в отдельности должен делать свою работу или вообще не участвовать в игре.

— Какие новые тактические приемы вы увидели в этом турнире?

— Сейчас тренер должен вмешиваться в игру значительно раньше, чтобы вносить коррективы. Иногда нужно отреагировать уже через десять минут после начала матча. Иначе к перерыву может быть уже поздно. В игре с Испанией я, во-первых, поставил сзади цепочку из пяти игроков, во-вторых, не выпустил на поле моего нападающего Дениса Черышева. Испанцы же исходили из того, что Черышев будет играть, потому что он якобы лучший игрок моей команды. Поэтому они ввели в игру Начо (Nacho), защитника, мало играющего впереди. Так они уступили нам 60 минут, и мы пошли дальше.

— Вы как игрок выиграли множество чемпионатов, как тренер в Варшаве добились двойного успеха. На какое место в этой цепи успехов вы поставили бы выход в четвертьфинала ЧМ?

— Успех? Успех — это титул. Это был не успех, а эйфория. Был кубок, и он нам не достался, нам не повесили медали на грудь. Это не успех. Баста.

— Вы все еще переживаете, что выбыли?

— Да, и так будет всегда.

— Но вы не чувствуете некоторого облегчения, что этот турнир для вас закончился?

— Нет, мы — солдаты, мы бы и дальше боролись за этот кубок. Выйти из борьбы раньше времени, такого мы не хотели.

Ссылка