Записки злючки
Развод перед "золотой" свадьбой
24.08.2018

За четыре месяца до празднования моими бабушкой и дедушкой золотого юбилея семейной жизни приключилась в семье трагикомедия: дед Иван, 75-ти лет от роду, надумал разводиться с женой. Скандал на всю деревню был.
А вышел он из-за пустяка.
-А у меня пенсия на 400 рублей больше, чем у тебя, дед, - сказала как-то бабуля, вернувшаяся из магазина, - поэтому я зефирчика себе купила, могу себе позволить.

Зефир был выложен в вазочку, доступа бабушка к нему для деда, который любил иной раз полакомиться сладеньким, не закрывала. Но дед обиду затаил и к лакомству не притронулся.

А вечером того же дня, дед сдал в наем соседу колодезный моторчик и заработал бутылочку "беленькой", употребив ее всю без остатка под хруст бабкиных огурчиков, сорванных прямо с грядки.

-Ах ты ж, старый паразит, - накинулась на него бабуля, - не стыдно? На старости лет налакался.

Дед важно заявил, что пьет на свои, а дела его супружницу никоим образом не касаются, потому как она посмела его попрекнуть материальным превосходством в виде 400-от рублевой разницы в пенсии. Хотя он, мужчина хоть куда, денег в дом приносил всю жизнь достаточно и ее не попрекал.

Бабуля, закусив удила, парировала супружнику, что пьет он не на свои, а на общие, от сдачи совместного имущества, а закусывает и вовсе - ее собственноручно выращенными огурчиками, к коим касательства не имеет никакого.

Дед психанул, отбросил надкусанный огурец и с тех пор поселилась в доме вражда: бабушка деда к столу не зовет, телевизор оккупировала и новости ему посмотреть негде, а дед Иван отомстил вероломной второй половине тем, что перестал в доме разуваться, оставляя ошметки грязи на свежевымытых полах.

-Да я и сейчас мужчина, хоть куда, - хорохорился Иван перед немногими, оставшимися в деревне дедами, - эх, надо было к Тоньке-медичке уходить, я ж знал, что она глаз на меня положила. Пожалел старуху свою, она ж тогда только-только третьего родила.

Деды согласно кивали и "жалились" друг другу на притеснения, чинимые им своими законными бабульками. Приезд старшей дочери, моей мамы, к примирению супругов не привел.

-Разведусь, - гудел дед, - хоть на старости лет заживу спокойно.

-Разводись, - поддерживала его бабушка Нина, - один хрен, от тебя пользы в хозяйстве никакой нету. Только не забудь, что дом этот - мамани моей покойной, так что не очень-то выступай.

Дед, лет 40 назад изрядно перестроивший наследственное бабушкино жилье, оскорбился до глубины души и пропасть между супругами стала шире и глубже.

Тонька-медичка, давно превратившаяся в пожилую вдову Антонину Сергеевну, была моложе моей бабули лет на 15, то есть - вполне молодка в понятиях 75-летнего деда Ивана.

Она-то и пожалела своего былого несостоявшегося возлюбленного возле сельского магазинчика, в котором дед гордо и независимо закупался с пенсии консервами и макаронами, ввиду полного размежевания их с бабкой семейных кастрюль и сковородок: готовили теперь они отдельно. Каждый себе.

-Иван Александрович, - произнесла 60-летняя сирена сладким голосом, - я, как медик, заявляю Вам, что на такой сухомятке Вы желудок себе основательно посадите. А Нина Ваша поступает очень жестоко.

Ловко применив запрещенные приемы в виде медицинских терминов против трусоватого по причине почтенного возраста пациента, Тонька-медичка залучила деда Ивана к себе вечером на ужин.

А уж там расстаралась: и борщец, и пироги, и холодец, нежно любимый дедом. Да и чекушку "беленькой" на стол выставила.

-Ухожу я от тебя, - заявил на следующее утро дед Иван бабушке Нине, - не ценила ты меня всю жизнь, так хоть на старости лет поживу с понимающей интеллигентной женщиной.

Бабушка такого поворота, конечно, не ожидала. Хоть и старый вредный пень, но всю жизнь-то прожили. А тут еще и позора - на всю деревню. Ведь уходил дед с вещами посреди белого дня и вострил носы резиновых калош в сторону дома Тоньки-медички.

Бабушка дома заперлась, слезы точит. А дед радостный, на новом месте обживается. Ручки потирает: будут ему теперь и борщи, и пироги, и уважение в виде чекушки к ужину.

Только зря он на безбедную жизнь надеялся. Антонина Сергеевна дамочка была практичная и справедливо полагала, что борщи и пироги положены деду Ивану в обмен на помощь в хозяйстве.

А хозяйство было немалое: коза, три поросенка на откорме, куры, огород необозримый. Бабушка-то деда "пожеливала", копалась сама потихоньку, ввиду того, что у мужа и спина больная, и сердце шалит. Справедливо замечая:

-Если бы не я, да он давно бы приятелей в Дубках догонял.

Дубки - большое соседнее село с погостом, в нашей-то деревне не хоронили.

Месяц дед отражал атаки Тоньки, пытавшейся заставить его полоть огород и чистить у поросят. К исходу третьей недели, дед, переведенный вновь на рацион из консервов и макарон, заскучал.

А потом и подался к брошенной супруге своей. Тайно, вечерней порой, переулками. Еще недели две ушло у деда Ивана на ухаживание за несговорчивой бабулей, которая и простила бы давно дурня старого, да: "От людей стыдно!"

Но через две недели, Тонька-медичка начала замечать, что георгины на клумбах изрядно поредели. И дед Иван был застукан на месте преступления в тот момент, когда на клумбах вероломной Антонины он составлял букет для предбывшей супруги.

Утром, водворившись в своем прежнем доме, накормленный и присмиревший дед Иван, вышел на лавочку, здороваясь и снимая свой картуз перед всеми прохожими, дабы обозначить свое старое место дислокации.

Первое время в магазин ходил сам, бабушка Нина стеснялась людей, ведь приняла изменника назад, простила. А потом осмелела - забылось.

А мы, многочисленные дети и внуки, вскоре гуляли на золотой свадьбе Ивана и Нины. И, честное слово, таких трогательных поцелуев и нежных взглядов моя бабуля от супруга и в молодые годы не видела.

-Потому как у нас второй медовый месяц, - важно пояснял "жених", которому незадолго до золотого семейного юбилея пересчитали пенсию и добавили как раз те самые 400 рублей из-за которых весь сыр-бор и разгорелся.

А бабушка моя, вечная труженица, забывавшая всю жизнь о себе, алела, как маков цвет, становясь моложе на глазах, словно и впрямь, вернулась далекая юность, полная не только лишений, но и огромной супружеской любви.

***

Двадцать лет назад не стало бабушки Нины, она угасла тихо и незаметно, через две недели после своего 80-го дня рождения, медовый месяц их с мужем продлился 5 лет.

Через день дед Иван ушел догонять любимую...