Между прочим, ровно тот же вопрос – откуда что взялось? – задавал себе и первый издатель мадемуазель Франсуазы – Рене Жулляр.
Сказать, что месье Жулляр был в шоке, когда перед ним предстала угловатая некрасивая девочка – значит – ничего не сказать:
– Черт возьми, этого просто не может быть! Вы утверждаете, что в вашем романе нет ничего биографического? Что всю эту историю вы выдумали от начала до конца?
– От начала до конца, – кивнула головой Франсуаза.
– В таком случае – покажите ваши черновики!
– Пожалуйста, месье, – словно на экзамене ответила Франсуаза и протянула ему три толстых ученических тетради.
И тут уж видавшему виды издателю пришлось поверить: это действительно написала она.

Ко времени достопамятной встречи с Рене Жулляром за тощими плечами этой девчонки были уже католический пансион, поступление на филологический факультет Сорбонны и… Жуткая, серая, могильная тоска! Тоска преследовала ее с самого раннего детства, она была во всем и везде – в ненавистных стенах родительского дома, где каждая фраза, произнесенная отцом или матерью, или их друзьями наводила смертную, пыльную тоску! В каждом слове слышались фальшь, пустая и бессмысленная игра, ложь, ложь и скука, скука, скука! Как иные дети боятся мышей и темноты, так маленькая Франсуаза ненавидела и боялась скуки и однообразия. Они давили, душили, опутывали ее с ног до головы, хотелось разбить эту добропорядочную монотонность, это серое однообразие! Жить так, как прожили свою жизнь эти «добрые буржуа»?! Да лучше в петлю! Кстати, о петле. Однажды студентка Куаре привязала к шее гипсового Мольера веревку и совершила ритуальное повешение: уж такими занудно-мерзкими были у них на курсе мольеровские семинары!

…В мире росло поколение «сердитых молодых людей», поколение бунтарей, проклинающих и отвергающих ветхие идеалы отцов. Плюющих на устои, чихающих на принципы. Одним словом – «Долой вашу мораль!» Ну и так
далее. По Маяковскому.

У Франсуазы Куаре был свой бунт и свой кружок избранных, куда допускались лишь те, кто боготворил Пруста и знал наизусть Элюара и Рембо. Несколько закадычных подружек, родной брат Жак, кое-кто из ее приятелей – вот, пожалуй, и все. А если этого мало – то в стенном шкафчике, в укромном уголке, подальше от бдительных мамашиных глаз у нее всегда были припрятаны бутылка шотландского виски и пачка «Честерфилда».
Говорят, что уже в тринадцать лет она впервые попробовала алкоголь и решила, что это очень даже неплохое средство от скуки! А другим стала литература.

«Деньги? Истрать их немедленно!»

Когда она получила чек на полтора миллиона франков, то пришла к отцу и растерянно спросила: «Папа, а что мне делать с этими деньжищами?» Пьер Куаре поперхнулся сигаретным дымом. Так же, как и жена, он все еще не мог поверить в то, что дочь стала знаменита на весь мир и так богата! Не мог избавиться от ощущения абсурдности происходящего – мир сошел с ума, если возможно такое! Под одну, как говорится, «ногу» – целое состояние! – Немедленно истрать их, ибо деньги для тебя – большая беда! – выдавил из себя в конце концов папаша Куаре. Можно сказать, «повоспитывал» напоследок свою «непутевую» дочь.
Истратить? Да это мы мигом! И бунтарка покупает себе норковое манто, «Ягуар» последней модели, яхту и виллу на Лазурном берегу. Боже, какой стандартный набор.

Но чего и ждать от новоявленной миллионерши, дорвавшейся наконец до полной, абсолютной, непререкаемой СВОБОДЫ?! Казино, дорогие рестораны, вечеринки с друзьями, где рекой льется ее любимое шотландское виски…
Но не все так просто – и за все надо платить! И от нее уже ждут очередного шедевра – а иначе нельзя, иначе сочтут случайной выскочкой, чем выше взлетишь, тем выше падать! И, едва очухавшись после очередной эскапады, Франсуаза буквально привязывает себя к стулу и пишет, пишет, пишет… и выбрасывает в мусор кипы черновиков, и наливает очередную порцию виски. Шедевр не получается.

Встать, мадам! Суд идет!

Потом, конечно, получится – и «Любите ли вы Брамса?» и «Немного солнца в холодной воде», и пр., и пр. И вновь будут баснословная слава и баснословные гонорары, и вновь казино, виллы и виски рекой… и вновь бессонные ночи и слезы в стакане с выпивкой… и рождение очередного шедевра… И путешествия, и неудачный брак с крупнейшим издательским деятелем Франции Ги Шеллером – они вскоре расстались, он был на двадцать лет старше Франсуазы. И рождение сына Дени в 1962 году, и еще несколько попыток устроить семейную жизнь.

В 22 года Саган чудом остается жива после серьезной автомобильной аварии. А много позже, уже в 1995-м, будет осуждена на 12 месяцев условно за употребление и распространение кокаина.

А восемь лет спустя будет признана виновной в мошенничестве и приговорена к тем же 12 месяцам тюремного заключения и тоже условно за то, что утаила от налоговой службы 830 000 евро ($723 600). И газеты напишут, что, по мнению обвинения, Саган получила взятку от бизнесмена Андре Гельфи за то, что представила его своему другу – экс-президенту Франции Франсуа Миттерану.
Всего лишь замолвив словечко за дружеским ужином в Елисейском дворце,

Саган в 1994 году увеличила свой доход приблизительно на миллион долларов по тогдашнему курсу. Сама эта операция по французским законам криминалом не является (ведь писатель – не должностное лицо), при условии, что доход («стоимость услуги» или «подарка») задекларирован и налоги с него уплачены в должном порядке. Именно это «рассеянная» Саган и забыла сделать...
Кстати, ее близкая дружба с Франсуа Миттераном в бытность того президентом ни для кого не была секретом. Ей не приходилось «открывать дверь ногой» в его кабинет – эта дверь всегда, в любую минуту, сама распахивалась перед ней.
Между прочим, из «кокаинового скандала» ее тоже вытащил в свое время не кто иной, как Франсуа Миттеран…

Последний тост Жан Поля Сартра

…А годы летят, эти годы как птицы летят! И где тощая угловая девчонка, которая когда-то потрясла мир? И где поколение сердитых молодых людей? Новые песни, новые книги, новые ритмы.

А что же мадам Саган? Была ли она счастлива, спаслась ли наконец от дьявола своего детства – удушающей тоски? Помогли ей лекарства – виски и литература? Увы. По ее собственному признанию, роман «Любите ли вы Брамса?», вышедший в 1959 (!) году, был последним из ее книг, которые по-настоящему нравились ей самой.

Роль жены и матери? Да, в общем-то, никакая из нее получилась мать: мальчика в основном воспитывали няньки. Одиночество. Виски. Кокаин. И нет спасения. Разве что собаки.
Она окружает себя в последние годы жизни бездомными животными – ну в точности, язвит пресса, как еще одна бывшая французская бунтарка, мадам Бардо. Помните? Свободная любовь, секс-символ, революция, «Долой вашу мораль!»… Говорят, что она впадает уже в старческий маразм – да и лет немало, прямо сказать, она – с 35-го.

…Однажды, много-много лет назад, они обедали в маленьком парижском ресторанчике с Жан Полем Сартром. Пили, болтали. А под занавес, подняв бокал, он произнес: «Знаешь, жизнь – это полное дерьмо! Давай выпьем за это и поставим точку!»
…А может быть, жизнь такого как раз и не прощает? Прощайте, Франсуаза Саган.

Франсуаза Саган эпатировала публику до конца своих дней

И она наконец умерла. В пятницу, 24 сентября. «Наконец» не потому, что кто-то желал её смерти, а потому что вся её жизнь с самой ранней юности была соблазном для дьявола — риском, авантюрами, горячечными ночами в казино и жаркими любовными приключениями. Из страшных катастроф (она носилась по автострадам со скоростью 200 километров в час) она выходила изуродованной, но живой. За одну ночь она выиграла в казино целое состояние. От этой суммы другой сошёл бы с ума, а она нашла в себе решимость молниеносно покинуть «сладкое» заведение и обеспечила себя на всю жизнь, вложив деньги в покупку дачи Сары Бернар. Она быстро раскусывала мужей и любовников, которые хотели делать на ней деньги и карьеру, и молнией, с чемоданчиком в руках покидала притворное ложе. Несколько лет назад она оказалась в коме, но вылезла почти с того света. С молодости её слабостью были наркотики. Она старалась скрыть это от публики, но безуспешно...

Она погорела на близости с сильными мира сего: получив огромные посреднические комиссионные от нефтяных сделок между Францией и Узбекистаном, она не заплатила налоги. Завели дело. Многим тогда казалось, что любимице публики пришёл конец, но её оставили на свободе с условным приговором всего на 6 месяцев. Оказавшись разорённой, она заложила квартиру в центре Парижа, глубоко переживая эту скверную ситуацию. Тогда же дали о себе знать все болезни далеко не молодой, курящей женщины: закупорка лёгочных сосудов привела к смерти.

Достаю с полки своё досье на Франсуазу Саган. С грустью перекладываю связанные с ней публикации, фотографии, вырезки из газет. В который уже раз перечитываю наши с ней разговоры-интервью в её квартире на Шерш-Миди, 91. Чудится, будто от книг с автографами Франсуазы исходят её аура, её тепло. Хочется вспоминать и вспоминать — до секунды, до мельчайших деталей. О многом я уже поведал читателям «Версии» в первом номере газеты за этот год в статье под странным названием «Я готова сесть хоть к вам на колени». Да, мне повезло: на одну из наших встреч Франсуаза прилично опаздывала и, ворвавшись в комнату, где я ожидал её, извинительно бросила эту фразу. Чисто по-сагановски, откровенно, эпатажно, с привкусом эротики. При этом Саган была вовсе не красавицей: тяжеловатый нос придавал орлиность её облику, но открытость, естественность в общении, афористичность мысли и слова, умные и живые глаза с лихвой компенсировали то, чего недодала природа.

Саган любила эпатировать публику. Но самой главной авантюрой её жизни была всё же литература, искусство водить пером по бумаге. Совсем юной, сразу после лицея, она, оседлав вдохновение, выдохнула свой первый роман «Здравствуй, грусть», которым обеспечила себе имя в пантеоне знаменитых граждан Французской Республики. Сама Франсуаза считала, что провидение сыграло с ней шутку: миллионные гонорары за эту безделушку — за что? Потом были «Подобие улыбки», «Любите ли вы Брамса?», «Немного солнца в холодной воде» и другие романы, но Саган больше не приблизилась к вселенскому успеху первой книги. Когда я спросил Франсуазу, почему она не хочет вступить в ряды Академии «бессмертных» (Академия изящных искусств Франции), куда входят самые талантливые и признанные деятели культуры, она бросила: «Мне предлагали, но я отказалась. Все эти академики старые, правые и... мёртвые. Я не приемлю ни одного из них».

В жилах Саган текла и русская кровь. По линии бабушки. Но в России она была однажды. Говорила, что мечтает познакомиться с Михаилом Горбачёвым, посетить Кремль, зайти в книжные магазины. Она с энтузиазмом принимала перестроечные события в СССР, хотя позже во многом разуверилась. Мне повезло, я оказался одним из немногих российских журналистов, кому Франсуаза дала интервью. Но я видел и другую Саган, не менее экзотическую — Саган в казино. Там, где, по крылатому выражению Бодлера, поэтам знаменитым и в пот, и в кровь обходится игра. Там, где время стоит на месте, ибо окна плотно зашторены и на стенах нет часов... Франсуаза обожала азарт и игру.

Саган больше нет. Франция и все, кто не представляет свою жизнь без книг, склоняют головы перед её талантом. А это значит, что ослепительный свет семафора бессмертия отныне горит для Франсуазы Саган только зелёным.