Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!
Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумашедшая.
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.
Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжелые,
В эти черные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.
Что прибавится — не убавится,
Что не сбудется — позабудется...
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?

Но нет..., писал эти стихи 54-летний серьезный человек с внешностью и манерами бухгалтера: гладко причесанный и выбритый, в очках, аккуратно-педантичный.
Более того, Заболоцкий до 1957 года, когда создал цикл «Последняя любовь», вообще был чужд интимной лирике. Про любовь к женщине он не писал ни в молодости, ни в более зрелые годы. И вдруг — дивный лирический цикл на излете жизни...
---------------------------------------------------------—

Пренебрежительное отношение к противоположному полу Заболоцкий пронес почти через всю жизнь и в любовной лирике замечен не был.
Щварц вспоминал, что Заболоцкий с Ахматовой просто не выносили друг друга... "Курица - не птица, баба - не поэт", - любил повторять Заболоцкий.

Но несмотря на такие жизненные подходы брак у Николая Алексеевича сложился удачно и был весьма прочным. Он женился на однокурснице – стройной, темноглазой, немногословной, которая стала прекрасной женой, матерью и хозяйкой.

К середине 1930-х он стал известным поэтом. Но донос на поэта, случившийся в 1938 году, разделил его жизнь и творчество на две части.
Известно, что Заболоцкого на следствии истязали, но он так ничего и не подписал. Может быть, поэтому ему дали минимальные пять лет.

Многие писатели были перемолоты ГУЛАГом — Бабель, Хармс, Мандельштам. Заболоцкий выжил — как считают биографы, благодаря семье и супруге, которая была его ангелом-хранителем.
Его сослали в Караганду и жена с детьми последовала за ним. Освободился поэт только в 1946 благодаря хлопотам известных коллег, в частности, Фадеева.

После освобождения Заболоцкому разрешили поселиться в семьей в Москве. Его восстановили в Союзе писателей, а писатель Ильенков предоставил ему свою дачу в Переделкино. Он много работал над переводами. Постепенно всё наладилось: публикации, известность, достаток, квартира в Москве и орден Трудового красного знамени.

Но в 1956 году случилось то, чего Заболоцкий никак не ожидал – от него ушла жена. 48-летняя Екатерина Васильевна, жившая многие годы ради мужа, не видевшая от него ни заботы, ни ласки, ушла к писателю и известному сердцееду Василию Гроссману. «Если бы она проглотила автобус, — пишет сын Корнея Чуковского Николай, — Заболоцкий удивился бы меньше!»

На смену удивлению пришёл ужас. Заболоцкий был беспомощен, сокрушён и жалок. Его горе привело его к Наталье Роскиной – 28-летней одинокой и умной женщине. В растерянности от произошедшего он просто позвонил некой даме, которая любила его стихи... Он позвонил той, что знала все его стихи с юных лет, они встретились и стали любовниками...

В этом треугольнике счастливых не было. И сам Заболоцкий, и его супруга, и Наталья Роскина мучились по-своему. Но именно личная трагедия поэта и подвигла его к созданию цикла лирических стихов «Последняя любовь», ставшего одним из самых талантливых и щемящих в отечественной поэзии. Но среди всех стихов, вошедших в сборник, особняком стоит «Признание» - подлинный шедевр, целая буря чувств и эмоций. В этом стихотворении две женщины поэта слились в один образ...

... Екатерина Васильевна вернулась к мужу в 1958-м. Этим годом датируется еще одно знаменитое стихотворение Н. Заболоцкого «Не позволяй душе лениться». Его писал уже смертельно больной человек. Через 1,5 месяца после возвращения жены Николай Заболотский скончался от второго инфаркта.

Признание

Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!

Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумасшедшая.

Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.

Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжелые,
В эти черные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.

Что прибавится — не убавится,
Что не сбудется — позабудется...
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?