Мои губаноиды обладают суперспособностью: они умеют сканировать мужчин — вплоть до нулей на их банковских счетах. Их наклеенные реснички — сверхчуткие антенны.
Ни один лох не сумеет приблизиться, они тут же его уничтожат.

Два сюжета на тему.

У меня есть приятель: нормальный пацан, но как только немного выпьет — его сразу тянет к красавицам, к ресничкам. Однажды сидели в ресторане, он увидел таких двух созданий. Заерзал. Я упрашивал его: «Не позорься. Ты задрипанный работник телевидения, ты им не нужен». Но он же упрямый, как все телевизионщики. Подсел к ресничкам. Вообще он хорошо зарабатывает, одевается респектабельно. Только красавицы тут же сканировали его оклад («Ой, не смешите!»), его подержанную тачку («Чо? Трехлетний “Ниссан”?»), его пиджачок («Ага, прошлогодний сейл в Берлине»). Отшили мгновенно. Холодно, жестко, цинично. Я потом еще утешал дурака.

И есть другой приятель. Всегда в каких-то невзрачных джемперах и черных штиблетах стертой марки. Так же сидим в ресторане, у друга пятница, ему хочется отдохнуть — со мной и текилой. Неподалеку — опять же реснички. Две штуки. Пошушукались, а затем манят нас к себе: «Что вы, ребята, скучаете?» Мы с другом неохотно подсели. Мы ведь джентльмены. Реснички на меня, голодранца, никакого внимания, только на друга. Правда, тот немедленно сообщил, что женат, двое детей, и реснички были огорчены. Но важна их суперспособность. Мой приятель — вице-президент банка и хорошо знаком с самим Игорем Ивановичем. Как, черт возьми, они догадались?
Разве что по часам, они у приятеля неброские, но стоят как весь мой гардероб, плюс велосипед, макбук и утюг.

Этот биологический вид появился в Москве в 1990-е. Понаехали отовсюду. Выживали сильнейшие. Кого-то взрывали с любовниками в машинах, кто-то исчезал в наркотических грезах, кто-то сваливал в Майами, надеясь, что там будет лучше. Фигушки! Самые умные знали: надежней всего в Москве, это лучший Вавилон в мире. И с сомнительными банкирами они не водились, с теми, что устраивали экстази-феерии и разбрасывали купюры с Биг-Бена. Они водились с тихими богачами. Пусть даже женатыми и некрасивыми, зато щедрыми. И еще с высшими госчиновниками. Опять же тихими. Тогда над девушками все куражились, обзывали плохими словами.
Но они знали: победа будет за ними, они выпьют Патрики до дна.

В 2000-е они ворвались светскими львицами, галеристками, дизайнерами, хозяйками бутиков и спа. Сейчас им уже сорок и больше. У них все зашибись. У них ботокс и бизнес. Они схватили бога за яйца. Они умницы. Некоторые теперь сами покупают себе плюшевых мужей.
А если кто рискнет над ними подшучивать — растворят в кислоте, в бассейне своего модного спа.

Новые реснички идут им на смену. Они потеют в спортзалах, ходят на курсы искусствоведения, читают Полозкову.
Они подписаны на инстаграмы своих идолов, своих вавилонских богинь Оксан и Ульян, это тоже учеба.

Завтра они здесь будут хозяйками. А пока можете хихикать над их сумками и губищами.
Если не боитесь.

А.Беляков
/*Атипичные

Терентиша часто шалил, крал у папы папиросы и объедался. Он был невежа и часто вставал из-за обеда, причем мама брала его за ухо и уводила, а остальные зажимали носы и говорили: «Уф!» Кикиша был мальчик, который хороший, но он научился у Сергея Киселева ходить на голове, лазить по спинке дивана и ловить лягушек. Самый лучший мальчик был Гриша, который слушался папу и маму, хорошо учился и помогал бедным. Бывало стащит у мамы яблоко, или у папы копейку и сейчас же отдаст нищему. За это он не в пример прочим раскрашен здесь. Если дети и вы будете хорошо вести себя, то и вас будут раскрашивать красками!

У детей был дедушка Пантелей Тараканович. Он день и ночь спал за ширмочкой, где его кусали клопы и блохи. Клопов он давил на стене, а блох между ногтями. От него пахло табаком, уксусом и еще чем-то таким, что неприлично сказать: бедняжка часто расстраивал себе желудок! Ходил он в синих брюках, так как черные были съедены мышами. К счастью Мерлитон Пантелеич завел кошку, а то мыши съели бы и остальные брюки и дедушка при гостях должен был бы прятаться. Прислуг было двое: лакей Никита и кухарка Перепетуя. Когда они на кухне дрались, или опрокидывали на пол соус, то папаша грозил им кулаком. Брючкины жили богато: у них в конюшне была лошадь, которая быстро бегающая. На ней ездили кататься. Но, к сожалению, осла у них не было. Было у них много мебели: стол, самоварная труба, утюг, намордник, клещи и прочие вещества, необходимые для хозяйства. Папа покупал прошлогодние газеты, которые читал и рвал на небольшие кусочки, которые мял.

ГЛАВА II

Каждое утро дети просыпались и дом Брючкиных поражал всех тишиною: Напившись чаю, дети садились учиться. К ним приходил их учитель Дормидонт Дифтеритович Дырочкин, личность светлая и ученая. Водки он не пил, а только пахнул ею. Говорил он хриплым басом и смеялся, как лошадь. Учеников бил линейкой. Жил этот Дырочкин на 7-м этаже дома Голяшкина, где по вечерам учился играть на трубе. Играл он до трех часов ночи, от чего соседи спали крепче.

Учил он детей чистописанию, потому что главное в жизни — чистописание!

Платили ему 3 рубля в месяц. Часто мамаша оставляла его обедать. Он ел руками, утирал губы скатертью и брал у соседа хлеб. После занятий все обедали. Подавали за стол суп, горчицу, говядину и иногда рыбу.

Когда кто-нибудь из детей шалил за обедом, то папаша делал выговор, а после выговора задавал порку. Перед вечером приезжала тетя Жозефина Павловна, от которой пахло духами. А раз из Чернигова приезжала другая тетя, Мордемондия Васильевна. Вечером дети читали журналы «Детское утомление» или сочинения Богемского и Политковской, которая отлично пишет. Ужинали дети остатками от обеда.

Когда ложились спать, то мама отворяла форточку и говорила: «Не нужно детей ржаным хлебом кормить».

ГЛАВА III

Когда дедушка издох, то Брючкиным осталось наследство. Они купили себе новые сапоги и стали давать обеды. После обеда гости выходили на террасу курить:

Дети должны были сидеть в детской и не кричать. Вечерами хозяева и гости задавали концерты.

Папаша играл на скрипке, мамаша на рояле, тетя Жозефина Павловна пела дискантом, Семен Крокодилович басом, Диодор Калиныч тенором, Вика играла на виолончели, а в столовой приготовляли закуску и водочку.

ГЛАВА 4-Я

В четвертой главе произошел скандал: когда автор писал ее, неожиданно вошла его жена и сказала:

— Если ты, рылиндрон, не перестанешь писать, то я у тебя лампу отниму.

Бедному автору поневоле приходится писать слово:

Конец

А. П. Чехов, октябрь 1886