После Николина дня в гостиной раздвигался ломберный стол, и мама раскладывала на нем все нужное для клеенья. Это начинались приготовления для елки. Бумага ярких цветов, золотая, серебряная, блестки, золотые тисненые полоски, звездочки, клей, кисточки, но главное — лаковые картинки. Хочется сказать «под Гоголя». Знаете ли вы, что такое лаковые картинки? Если вы их в детстве не имели, то вы не знаете. Это целый мир для ребенка. Он не только смотрит с упоеньем на гладкие яркие краски, но он еще гладит гладкие выпуклости картинок. Что за картинки тогда были! Огромные головы девочек в шляпах с нарядными бантами. Такая головка висела у меня над кроватью, и я гладила румяные ее щеки и волнистые волосы, здоровалась и прощалась с ней и не могла досыта наглядеться на яркие краски. А лаковые ангелы! Над кроватью каждого ребенка висел ангел с белыми крыльями, белокурыми кудрями и длинной одеждой, сливающейся с облаками, похожими на вату. Но для наклеиванья на самодельные игрушки покупались маленькие картинки, изображавшие цветы, кошек и собачек.
С появлением ломберного стола в доме водворялось праздничное настроение — предвиденье далекой радости, трепетное ожиданье чего- то таинственного, торжественного. Мама клеила хорошенькие корзиночки, золотые и серебряные цепи — аккуратные и тонкие. Мои коробки были косые, кривые, все вымазанные клеем, тем не менее они доставляли мне большое удовольствие. С 20 декабря начинались Святки. В этот день отпускались на каникулы ученики гимназий и школ. В окнах магазинов появлялись нарядные елки. Но всего больше чувствовался праздник на базарных площадях, сплошь уставленных пахучими, смолистыми елками. С каждым днем увеличивалась суета на улицах. Подгоняемые морозом, все бежали с пакетами, гусями и елками, а дома мне читали рассказы о бедных детях, у которых не будет елок и которые в двадцатиградусный мороз, дрожа от холода, заглядывают с улицы в окна богатых домов, где богатые, нарядные дети кружатся вокруг елки. Этот memento mori преследовал маму всю жизнь, вплоть до революции, когда она, совсем умирающая, сказала: «По крайней мере, не будет роскоши, ресторанов для богатых и все будет доступно всем». Очевидно, она хотела передать это и детям.
В сочельник было у нас в доме особенное торжественное настроение. В этот день мы постничали, и кто хотел мог ( по обычаю) совсем не есть до появления первой звезды. Мама следила за тем, чтоб в этот день не было никаких хозяйственных хлопот. Все приготовления к празднику делались заранее. Днем мы ходили к вечерне, а вечером ко всенощной. Идем, бывало, с мамой от нашего дома до домовой церкви, которая была очень близко, а мама проникновенно говорит: «Смотри, сколько звезд на небе, а вот большая звезда. Когда-то она явилась пастухам и возвестила о рождении Христа, а ангелы пели: „Слава в вышних Богу и на земле мир ...“». «А мира нет и нет!» — прибавляла она с сокрушением, как бы про себя. В этот день у нас никогда не бывало елки, и нас никуда не пускали, чтоб не нарушить святости праздника. Елка же всегда у нас бывала накануне Нового года. В этот вечер у нас на дому всегда служили всенощную. Сходились к нам все родственники и знакомые. В гостиной на столике расставлялись образа, приходил батюшка из соседней церкви, лакей раздувал кадило, от которого по всему дому распространялся запах л а дана, и псаломщик козлиным голосом читал и пел, а батюшка давал ему реплики густым красивым баритоном. Священник этот был черный, толстый, грубоватый, с резкими движениями, но бесхитростный и прямой. Дядя Володя говорил про него, что ему бы не в церкви служить, а вперед войска с крестом на приступ итти. После всенощной мы подходили к маме, и она всем завязывала на руку розовую ленточку для того, чтоб наступающий год прошел в розовом свете. Этот обряд происходил торжественно: мама благословляла нас на наступающий год, а мы целовали ее руку. Затем меня и детей, приглашенных на елку, усаживали в полутемной комнате, и Катя нам рассказывала сказку, пока в зале зажигали елку.
Раздавался марш, единственный, который мама умела играть, дверь в залу торжественно открывалась, и перед нами стояла украшенная блестящая елка. До десяти лет мне не позволяли встречать Новый год со взрослыми. Но я забегу вперед и скажу, что, когда мне наконец позволили не спать до двенадцати часов, чтоб встречать со всеми Новый год, я была вне себя от радости: волновалась, суетилась и старательно заучивала слова молитвы, которую надо было написать, пока часы били двенадцать: «Благослови венец лета сего благости Твоея, Господи». Эти все обычаи я исполняю до сих пор и завещаю детям исполнять в память уходящей старины. А какой страх и трепет перед этим неведомым наступающим годом. Казалось, что в этих минутах сосредоточены все зародыши всех предстоящих событий: радостных и горестных.
До двенадцати ночи я принимала участие в гаданиях: жгли бумагу, топили воск, приносили курицу, которая со сна кудахтала, летала по всей комнате, грозя опрокинуть лампы и натворить бед. Я гадать боялась: вдруг предскажется что- нибудь плохое, а вместе с тем меня тянула эта таинственность, эта поэзия. З а двадцать минут до полуночи я начинала всех умолять садиться за стол, чтоб не опоздать. Следила, чтоб у всех была бумага и карандаши, но главное, чтоб не было 13 человек за столом. В то время суеверие играло большую роль, и 13 человек за столом было очень плохим предзнаменованием. Вот наконец все сидят за красиво сервированным столом. Подают традиционную индейку с каштанами, наливают в бокалы шампанское (а иногда столовое вино ). Все держат наготове карандаши и смотрят на часовую стрелку. Мы засовываем в рот кусок индейки — это, чтоб весь год быть сытым. Стрелка медленно ползет — так медленно, что успеваешь проглотить кусок и наскоро засовываешь в рот другой. Вот часы захрипели. Сейчас будут бить. Срываются с места карандаши, слышен только скрип. Часы медленно и мелодично бьют. Кто молитву пишет, кто желанье, которое потом сожжет и съест или за ворот засунет. Я пишу еще плохо, тороплюсь, выходят каракули и, пыхтя, дописываю молитву тогда, когда все уже встают с бокалами в руках и поздравляют сначала папу с мамой, потом друг друга.
Все праздники проходят в «елках» у родных и знакомых, только Крещенский сочельник мы проводили в тишине и посте.
Ксения Боратынская "Мои воспоминания"
