Реализм в поэзии Миллер — реализм лирический, типологически родственный реализму Баратынского, Ахматовой, Набокова, Г.Иванова, А.Тарковского, Кушнера... Любой поэтический реализм отчасти, в большей или меньшей степени, близок к романтизму, к его устремленности к идеалам, но идеалам не мистическим, отвлеченно-возвышенным, божественным, утопическим, а земным, значимым как в повседневной, бытовой жизни, так и в жизни духовной, позволяющим не только стойко переносить житейские трудности, но и лирически-мудро, внутренне уравновешенно относиться к жизни и смерти, верить в светлое будущее. В лирике Миллер в качестве жизненно необходимых, целительных идеалов, помогающих преодолеть мрачные чувства и переживания, вызванные общественными или интимно-личными причинами, заставляющих поверить в то, что они преходящи, что после них наступит какой-то просвет и какое-то душевное облегчение и спокойствие, выступает обычно природа («Осенний ветер гонит лист и ствол качает. / Не полегчало коль еще, то полегчает. / Вот только птица пролетит и ствол качнется, / И полегчает наконец, душа очнется. / Душа очнется наконец, и боль отступит. / И станет слышен вещий глас в древесном хрусте /Ив шевелении листвы. Под этой сенью / Не на погибель все дано, а во спасенье»), а также самые разные голоса жизни («Точно свет на маяке / Чей-то голос вдалеке. / Чей-то слабый голосок, / Как под ветром колосок. / Сквозь белесый полумрак / Я иду за шагом шаг, / Я иду, и не дышу, / И на голос тот спешу. / Отгорели все лучи. / Тихий голос, ты звучи. / В этом мире без лучей, / Дальний голос, чей ты, чей? / Глас людской ли, пенье ль птах, / Пенье ль ветра в проводах»).

В роли идеалов для Миллер выступают голоса любимых поэтов, звуки музыки, образы мирового искусства, а со временем все больше и религиозные учения (Мейстера Экхарта и др.). Особенно нравственно и эстетически Миллер чутка к чужой боли, к страданиям других людей, к современной социальной ситуации, пагубно влияющей на человека. Прямых гражданских, публицистических откликов на социальную действительность в лирике Миллер нет (они есть в ее прозе, в ее газетных и журнальных заметках и статьях): поэтесса в стихах пишет только о том, как характер времени отразился в ее переживаниях и размышлениях философского порядка. Так, например, в стихотворении 1982 запечатлен скрытый, неозвученный драматизм времен брежневского застоя, его глухая тишина: «А на экране, на экране / И жизнь, и смерть; и слез, и брани / Поток; и лес воздетых рук, / Но нету звука. Дайте звук. / О, неисправная система: / Беззвучно губят, любят немо. / Как в неозвученном кино, / Стучу в оглохшее окно, / Зову кого-то и за плечи / Трясу, не ведая, что речи, / Что дара речи лишена, / И вместо зова — тишина». В своей лирике Миллер реалистически запечатлевает свои личные и интимные переживания, а также гражданские чувства, вызванные как современными общественными событиями, так и размышлениями об исторических событиях прошлого.

Лирика Миллер медитативна по своему характеру, в ней чувства и переживания органически связаны с размышлениями и уравновешены в динамической, внутренне подвижной гармонии; поэтесса, как правило, не исповедуется в своих чувствах и переживаниях, а стремится философски их осмыслить, понять их ритм, неизбежность смены страданий и отчаяний надеждами и упованиями на лучшее, счастья — несчастиями, любви — ее охлаждением и даже утратой, трагических событий — ожиданием лучших времен. Философический характер имеют размышления Миллер (в стихах и эссе) о назначении поэзии (и искусства) в целом и своей лирики в частности. В стихотворении 1983, имеющем программный характер, она писала: «Будто я Шехерезада, / И слагать стихи мне надо, / Потому что лишь слова / Мне дают на жизнь права. / Я о слове так радею, / Будто, если оскудею, / Замолчу, теряя нить, / Повелят меня казнить». Стихи пишутся для того, чтобы самому поэту выжить в тяжелейших условиях, нравственно и духовно не сломиться, сохранить и умножить свою жизнетворческую энергию и вместе с тем помочь своим поэтическим словом врачевать души других людей, помочь им выжить, а любимому — даже спастись от смерти. Представив себя Эвридикой в роли Орфея, она говорит любимому: «Я верю в чудо, верю в чудо: / Я уведу тебя оттуда, /Из царства мертвых. На краю / Всего земного запою. / И песнь моя нездешней силы / Тебя поднимет из могилы. / Владыке Тартара клянусь, / Что на тебя не оглянусь. / На всем пути из мрака к свету / Не оглянусь, верна обету. / Иди за мной, иди за мной. / И на поверхности земной / Не удержу тебя ни словом, / Ни взглядом. К горизонтам новым / Пойдешь, забудешь голос мой,— / Мне б только знать, что ты живой».

Религиозные взгляды Миллер не связаны с какой-то определенной конфессией, ее представление о Боге связано с чувством вечности, с созерцанием Его (а не действенным устремлением к Нему) как идеального, светлого духовного начала. Бог, по ее мнению, высказанному в стих. «Пена дней, житейский мусор...», сотворил «не мир, а лишь сырец, / Чтоб, томим духовной жаждой, / Мир творил земной творец», то есть творческий человек, созерцающий Бога как идеал. Г.С.Померанец, высоко оценивающий творчество Миллер в целом, особенно ее прозу, но неадекватно воспринявший это ее стихотворение, попытался оспорить мнение поэтессы как ересь в статье «Молитвы художника» (См.: Померанец Г. Страстная односторонность и беспристрастие духа. М.; СПб., 1998. С.96-100).
Проза Миллер имеет в основном автобиографический характер, литературно-критические статьи, эссе и заметки посвящены главным образом любимым поэтам (Мандельштаму, Г.Иванову, Набокову, Пастернаку, А.Тарковскому, рано погибшему молодому поэту Илье Тюрину и др.), раскрытию собственных эстетических взглядов и духовно-религиозных идеалов.

М.Ф.Пьяных