В 1934 году родители, вдоволь насмотревшиеся домашних представлений Майи, решили отдать ее в Московское хореографическое училище. Девочка показала судьям незатейливый этюд и завершила танец реверансом, который покорил приемную комиссию. «Ныне родители проводят с телом ребенка гуинпленовские истязания, заставляя демонстрировать комиссии сверхвыворотность и сверхгибкость. К сорока годам “вымученные танцовщики” становятся хромыми инвалидами. Наверное, я старомодна, но я предпочитаю отбор природы усердию и старательности», – считала Майя Михайловна.

Накануне Первомая 1937 года Михаилу вручили билеты на кремлевскую трибуну, и он принес домой радостную весть: «Майечка, 1 мая мы идем на демонстрацию». С этого момента прошло всего каких-то 12 часов, когда на рассвете Плисецкого пришли арестовывать. «Незнакомцы. Обыск. Ревущая, цепляющаяся, беременная мать. Одевающийся дрожащими руками, белый как снег отец. И я, 11-летняя, напуганная, плохо понимающая, что происходит, с арабесками и аттитюдами в детской башке», – писала Майя. Позже балерина благодарила судьбу, что «клеймо дочери “врага народа” не погубило жизненного призвания».

Пока дочь ходила на репетиции и разучивала новые партии, Рахиль, которая должна была вот-вот родить третьего ребенка, судорожно искала, что бы еще продать, чтобы купить еды. Потом арестовали и ее. Когда Рахиль сидела в Бутырской тюрьме с грудным сыном, Михаила уже не было в живых: его расстреляли 7 января 1938 года. Женщина этого не знала и твердо стояла на своем – ничего не признала и не подписала. Ей дали восемь лет тюрьмы. Суламифь и Асаф всеми силами пытались помочь сестре, обошли не один десяток кабинетов. В итоге в 1941 году Рахиль удалось освободить. «Объявился у нее и ухажер: приносил цветы, хотел жениться, объясняя, что нашего отца уже нет в живых. Мать его прогнала. Она ждала отца всю жизнь, вздрагивала на каждый нежданный звонок в дверь. Не дождалась», – писала Плисецкая.

Майе оставался год в училище, когда началась война. «Звук воющей сирены ворвался в нашу жизнь. Немцы ночами бомбили Москву, город погрузился в кромешную темень. В небе плавали заградительные цеппелины – ловушки для германских бомбардировщиков. Весь театр и училище склоняли новое для ушей слово “эвакуация”», – писала балерина. Следующий год она провела в Свердловске, куда, как мать и дочь ошибочно считали, должен был перебраться театр. На самом деле Большой эвакуировали в Куйбышев, а школу – в городок на Волге, и эта промашка стоила Майе целого года без балета.

Затем она узнала, что часть учащихся остались в Москве, и, рискуя из-за отсутствия пропуска загреметь в тюрьму, вернулась в столицу. В училище Майя стала работать за троих и сдала выпускной экзамен на пятерку. «Мы знали, что в Большой нас зачислят. Оставшаяся в Москве часть труппы нуждалась в пополнении», – вспоминала Плисецкая. Зарплату начинающей балерине назначили самую низкую – 600 рублей, которые после первой девальвации превратились в 60 рублей. Художественным руководителем тогда был Асаф Мессерер, но продвигать племянницу он считал делом недостойным. Девушка стала танцевать в кордебалете. «Повышение» произошло спонтанно: когда одна за другой приболели все балерины и некому было танцевать «Щелкунчика», Асаф предложил племяннице выучить роль Маши. Так она дотянулась до мечты.

Вскоре Майе дали десятиметровую комнату в коммуналке в Щепкинском проезде, где жили 22 человека. «Большие страдания доставлял сын Федотовых, Рудик. Его насильно и мучительно учили музыке. Он годами разучивал одну и ту же пьесу, спотыкаясь в одном и том же такте. В один прекрасный день наступила блаженная тишина – Рудик увлекся кино», –писала Майя. В этой коммуналке балерина прожила до 1955 года, пока ей не отдали двухкомнатную квартиру на той же лестничной клетке.

Первый большой успех пришел к Плисецкой, когда она впервые станцевала в «Раймонде». В Журнале «Огонек» о Майе написали заметку, а вскоре после этого ей стали пачками приходить письма. «Предлагали руку и сердце, признавались в любви, просили взаймы денег. Я поняла, что стала знаменита», – рассказывала балерина. А потом началась эпоха «Лебединого озера». За свою жизнь Плисецкая станцевала его более 800 раз, но день премьеры, 27 апреля 1947 года, не забывала никогда. «Петипа “накрутил” трюк за трюком, к финальной позе в глазах темнело. А впереди еще две коды. Фуэте и две быстрые диагонали», – вспоминала прима. После громкого успеха «Лебединым озером» стали «угощать» всех именитых гостей.

Зимой 1950 года Майе сказали: «Будешь танцевать “Озеро” для Мао Цзэдуна». Охраны в тот день нагнали в 10 раз больше обычного, думая, что посмотреть балет придет и Сталин. «Особый пропуск надо было держать при себе в лифе пачки на груди. Я танцевала с ним весь балет. Не покидала мысль: вдруг на прыжке пропуск выскользнет, а ворошиловские стрелки в ложах примут его за взрывное устройство и откроют по мне огонь», – вспоминала Плисецкая. В конце спектакля восхищенный Мао прислал на сцену корзину белых гвоздик.

В тот раз Майе удалось избежать встречи со Сталиным, но танцевать перед вождем ей все-таки пришлось. К 70-летию «отца народов» готовили концерт, и Майе досталась роль уличной танцовщицы из балета «Дон Кихот». «Начался концерт. Эхом слышу свое имя. Ныряю на сцену. В первом ряду вполоборота ко мне усатое лицо императора. Рядом с ним Мао. Господи, пронеси! Пол паркетный, натертый до блеска воском. Думаю, как бы не упасть. Уходя, делаю реверанс, опустив глаза в пол. Признаюсь через годы – встретиться взглядом со Сталиным было просто страшно», – писала балерина. Во второй и последний раз Майя увидела Сталина уже в марте 1953 года, в Колонном зале Дома союзов. «Под тягучую, медленную музыку я подошла к гробу. Задуренная оголтелой пропагандой, утерла набежавшую слезу. Как мы теперь жить-то будем? Пропадем, погибнем. А вечером мать, веселая, ликующая, не скрывала радости: “Сдох-таки тиран”», – писала Плисецкая.

После этого в Москву все чаще стали приезжать главы иностранных государств, и всех неизменно водили на «Лебединое озеро». С гостями в ложе сидел Хрущев. Однажды он даже пожаловался Плисецкой: «Как подумаю, что вечером опять “Лебединое” смотреть, аж тошнота к горлу подкатывает». Коллектив театра стали выпускать за рубеж. И хотя каждый раз имя Плисецкой попадало в список, в итоге она оказывалась не у дел. «Я долго и муторно оформлялась, собирала справки, а в итоге – ничего. До апреля 1959-го меня никуда не выпускали. Я писала то гневные, то жалостливые письма-прошения, но все они остались без ответа», – вспоминала балерина.

Впрочем, в 1958 году страдания Плисецкой были вознаграждены – судьба свела ее с композитором Родионом Щедриным. Он работал над балетом «Конек-Горбунок» и пришел посмотреть репетицию, чтобы «проникнуться духом балета». «Дух балета» снизошел на Щедрина в виде Плисецкой, и спустя несколько месяцев они стали мужем и женой. Супруги перебрались в квартиру на Кутузовском проспекте, были соседями Лили Брик и Василия Катаняна. «Мы и раньше дружили, но житье по соседству сблизило нас еще больше. Лиля очень любила балет, они с мужем не пропускали ни одного моего спектакля и всякий раз слали на сцену гигантские корзины цветов. Она всегда была щедрой, делала царские подарки. В безденежные годы Лиля подарила мне бриллиантовые серьги, которые и сегодня со мной», – писала Плисецкая.

В апреле 1959 года Майю все-таки выпустили в Америку, но, как вспоминала балерина, мыслей о побеге у нее не возникало никогда. На гастролях она получала за спектакль 40 долларов, кордебалету выдавали по пять долларов в день – суточные, остроумно переименованные артистами в «шуточные». Жить на эти деньги, да еще и откладывать на подарки, было испытанием похлеще советских очередей. Танцоры падали в голодные обмороки даже во время спектаклей и в шутку называли себя «театром теней».

Когда поездки за рубеж стали регулярными, артисты начали брать еду с собой. «Сдвинуть баул с места простому смертному было не под силу, с этим могли справиться только натренированные на поддержках танцоры, – писала Плисецкая. – Когда запасы иссякали, покупали еду для собак – дешево и богато витаминами. Каждый доллар был на счету. Один из моих партнеров говорил: “Кусок в горле застревает. Ем салат, а чувствую, как дожевываю ботинок сына”». По возвращении Плисецкой дали звание Народной артистки СССР. Балерина говорила: «В благодарность, что не улизнула».

К середине 60-х приму-балерину стала терзать мысль, что ее «обкатанный» репертуар пора разбавить чем-то новым. Получив в 1964 году Ленинскую премию, она стала продвигать идею «Кармен» – 40-минутного балета на музыку Жоржа Бизе в обработке Щедрина. Министр культуры Екатерина Фурцева сразу согласилась – попробуй откажи обладательнице Ленинской премии. Плисецкая часто говорила, что муж был ее главной «балетной поддержкой», и вариация по Бизе – лишь капля в море. «Он сделал для меня четыре балета, писал мне в помощь. Новый репертуар помогал уберечься от театральных злокозней, от самоповтора и погружения в инертность», – рассуждала Майя.

В 1983 году прославленную артистку пригласили на пост художественного руководителя балетной труппы римской оперы, а спустя пять лет – на ту же должность в Испанский национальный балет. В свои 60 лет балерина работала, как 20-летняя девочка, на юбилейном концерте танцевала больше полутора часов. «Как водится, балерины празднуют этот сволочной возраст, горделиво восседая в лучах прожекторов в ложе, мне же предстояло потрудиться вдосталь: “Дама с собачкой” – пятьдесят минут, “Кармен-сюита” – сорок шесть», – вспоминала балерина.

В 1990 году Плисецкая и несколько других артистов были уволены из Большого театра главным балетмейстером Юрием Григоровичем. За глаза его часто называли диктатором, и этот стиль управления распространялся даже на таких звезд, как Майя Михайловна. Яблоком раздора снова стал репертуар: Плисецкая хотела ставить свои спектакли, но каждый раз натыкалась на глухую стену непринятия. Уйдя из театра, балерина перебралась в Германию, но никогда не отказывалась от участия в концертах и давала мастер-классы.

Казалось, ни возраст, ни земное притяжение над балериной не властны – в день своего 70-летия Плисецкая исполнила номер «Аве Майя», поставленный для нее известным хореографом Морисом Бежаром. За свою долгую жизнь Майя Михайловна получила десятки престижных наград, к которым относилась со снисхождением, называя их «орденками, медальками и званьицами». «Сегодня тебя носят на руках, завтра – терзают на потеху толпе. Нужно держать глаза открытыми, доверяя лишь самым близким», – говорила Плисецкая. Следуя этому принципу, она до последнего дня была рядом с любимым Родионом и в завещании указала, что ее прах после смерти мужа нужно «соединить с прахом Щедрина и развеять над Россией». Майя Плисецкая скончалась 2 мая 2015 года от обширного инфаркта миокарда. Ее последним желанием было встретить 90-летие на сцене своего родного Большого театра.

Мария Крамм