...Теперь уже о дальнейшем путешествии не могло быть и речи. Они вернулись в Петроград, поселились в квартирке на Литейном и зажили вполне нормальной семейной жизнью — Есенин даже отговаривался от холостяцких попоек, мол, жену люблю, мы, брат, взрослые люди. А когда началась борьба за выживание — время было смутное и голодное, — стал хандрить... Ближе к родам Зина уехала к родителям в Орёл, а Сергей — в Москву, чтобы примкнуть к поэтам-имажинистам. В семейных распрях всплыл и тот самый пунктик, который не давал покоя Есенину, — он ведь по-мужицки не смог простить того, что на супружеском ложе оказался не первым.
Когда плакался другу Анатолию Мариенгофу, лицо сводила судорога, глаза багровели, руки сжимались в кулаки: «Зачем соврала, гадина?!» Однако это не мешало ему хвастаться «донжуанскими победами» тех лет: «Не 400, но 40, наверное, уже было».
РАЗВЕ ЭТО ЖИЗНЬ?
Жену не навещал, не звал и не ждал. Тогда она взяла годовалую Танечку и сама к нему приехала в комнату на Богословском, где он жил вместе с Мариенгофом. Сергей особой радости не высказал, но к дочке потянулся всем сердцем. Вот только детская душенька почувствовала что-то неладное... «живулечка» не сидела на месте, забиралась на колени к маме, няне и чужим мужчинам, но отца обходила стороной.
«И на хитрость пускались, — писал в своих воспоминаниях Мариенгоф, — и на лесть, и на подкуп, и на строгость — всё попусту». Зинаида кусала губы, чтобы не заплакать, а Есенин сильно разозлился, решив, что это её «козни».
Вскоре он велел ей уехать, сказав, что все чувства прошли, что его вполне устраивает та жизнь, которую он ведёт. Зинаида не хотела верить: «Любишь ты меня, Сергун, я это знаю и другого знать не хочу...» И тогда Есенин... подключил Мариенгофа. Вывел в коридор, нежно обнял за плечи, заглянул в глаза: — Любишь ли ты меня, Анатолий? Друг ты мне взаправдашний или не друг? — Чего болтаешь! — А вот чего... не могу я с Зинаидой жить... Скажи ты ей, Толя (уж так прошу, как просить больше нельзя!), что есть у меня другая женщина. — Что ты, Серёжа... Как можно? — Друг ты мне или не друг?.. Петля мне её любовь... Толюк, милый, я похожу... пойду по бульварам к Москве-реке... а ты скажи (она непременно спросит), что я у женщины... мол, путаюсь и влюблён накрепко… Дай я тебя поцелую...
НЕ ПРИЗНАЛ РОДНОГО СЫНА ...
На следующий день Зинаида уехала. Через некоторое время поняла, что ждёт ребёнка, подумала, может, это и к лучшему, дети привяжут... По телефону обсудила с мужем имя — договорились, если будет мальчик, то назвать Константином. И опять никаких вестей... Через год с небольшим, направляясь с сыном в Кисловодск, она встретила на платформе ростовского вокзала Мариенгофа. Узнав, что Есенин ходит где-то рядом, попросила: «Скажите Серёже, что я еду с Костей. Он его не видал. Пусть зайдёт взглянет... Если не хочет со мной встречаться, могу выйти из купе». Поэт нехотя, но зашёл, посмотрел на сына и сказал: «Фу... Чёрный… Есенины чёрные не бывают». Бедная женщина отвернулась к окну, плечи её вздрагивали, а Есенин повернулся на каблуках и вышел… лёгкой, танцующей походкой. Очень скоро на смену неизвестной орловской жене придёт популярная американская танцовщица Айседора Дункан. Но не так далеко и то время, когда Сергей Есенин будет дежурить возле чужого дома, умирая от тоски по своим детям, стучаться в дверь и жалобно просить, чтобы впустили на одну минуту, только посмотреть... Уснули? Пусть их вынесут... спящих... он хочет их видеть. И Зину... свою жену... известную актрису, супругу Всеволода Мейерхольда. Как поведёт себя Зинаида? Об этом чуть позже. А пока вернёмся к Есенину и Мариенгофу. Татьяна Есенина напишет в своих воспоминаниях, что отец оставил мать из-за растущей близости с Мариенгофом. Есенин вновь возник в её жизни. Успехи бывшей жены удивили, нежность и признательность, которые Зиночка испытывала к Мейерхольду, ранили. Поэт кинулся на новый приступ, и казалось, он одержал верх в этой молчаливой схватке, когда Зинаида Николаевна начала тайком с ним встречаться. Но эти встречи лишь добавляли горечи и боли в их сложные отношения. В одну из таких встреч Райх сказала: «Параллели не скрещиваются».
ОНА ЗАСТАВИТ СЕБЯ УВАЖАТЬ
Мейерхольд, кстати, давно присматривался к Зинаиде Райх. Как-то на одной из вечеринок спросил у Есенина: — Знаешь, Серёжа, я ведь в твою жену влюблён... Если поженимся, сердиться на меня не будешь? Поэт шутливо поклонился режиссёру в ноги: — Возьми её, сделай милость… По гроб тебе благодарен буду. Долго ли, коротко ли, но жизнь, страшная своей неопределённостью и страданиями, потерей идеалов как революционных, так и семейных, наполненная унижениями и тяжестями быта, полным отсутствием любви и милосердия, дошла до той черты, за которой либо полное забвение и крах, либо... должно же что-то произойти, иначе... просто невыносимо. И всё-таки Сергей не оценил жену, она докажет ему, на что способна… она станет актрисой. И Зинаида поступила на режиссёрские курсы.
«…А ДЕТЕЙ УСЫНОВЛЮ»
Осенью 1921 года она пришла в студию к 48-летнему Всеволоду Мейерхольду, а тот сразу же предложил ей руку и сердце. Зинаида долго не могла решиться, мол, разведена, двое детей, никому не верю... на что известный режиссёр просто и внятно ответил: «Я люблю вас, Зиночка. А детей усыновлю». До этого Всеволод прожил четверть века со своей первой женой Ольгой, которую знал с детства, родил с ней трёх дочерей. Законная супруга чуть с ума не сошла, когда вернулась из поездки и увидела Зинаиду — что он нашёл в этой хмурой женщине, как посмел привести её в их дом? А потом взяла да прокляла их обоих перед образом: «Господи, покарай их!» Сделала это от отчаяния, но взяла на себя страшный грех — сама осталась ни с чем, а годы спустя гибель Всеволода и Зинаиды была зверской, чудовищной... Но это потом, а сейчас Мейерхольд счастлив, он и не знал, что можно так любить... Однако Есенина это задело: «Втёрся ко мне в семью, изображал непризнанного гения... Жену увёл...»
ВСЕ РОЛИ — ЗИНОЧКЕ
Райх казалась режиссёру живым воплощением стихии, разрушительницей и созидательницей, с ней можно делать революционный театр. Неважно, что многие считали её посредственной актрисой, зато муж — боготворил и готов был отдать ей все роли — и женские, и мужские. Когда зашёл разговор о постановке «Гамлета» и Мейерхольда спросили, кто же будет играть главного героя, он ответил: «Конечно же, Зиночка». Тогда Охлопков сказал, что сыграет Офелию, и даже написал письменную заявку на эту роль, после чего вылетел из театра. Про Зину говорили, что она передвигается по сцене, «как корова». Прослышав сплетню, Всеволод Эмильевич увольняет из театра любимицу публики Марию Бабанову — тонкую, гибкую, с хрустальным голосом (ей больше хлопают). Из театра уходит любимый ученик Эраст Гарин — Зиночка с ним поссорилась. Мейерхольд специально для неё придумывает такие мизансцены, что и двигаться не нужно — действие разворачивается вокруг героини. Свет падает на её прекрасное лицо и белые плечи, зрители наблюдают внезапные вспышки бешеного гнева — это то, чем актриса владела в совершенстве. Рядом с Мейерхольдом Зина по-настоящему расцвела. Она почувствовала любовь и заботу. Муж даже взял её фамилию в качестве второй, так и подписывался — Мейерхольд-Райх.
ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ УСПЕХ
Сразу после свадьбы Всеволод Эмильевич спросил у Мариенгофа, будет ли Зинаида великой актрисой, на что «злой гений» не без ехидства ответил: «А почему не изобретателем электрической лампочки!?» То есть никто не верил в её успех на сцене, актёры ненавидели, критики писали, что «хуже всех играла Зинаида Райх», имажинисты из окружения Есенина злорадствовали... Но любовь и талант великого режиссёра сотворили чудо — Зинаида Райх стада большой актрисой. Спектакль «Дама с камелиями» был последним, сыгранным Зинаидой Райх на сцене Театра им. Мейерхольда 7 января 1938 г. Отыграв финальную сцену — смерть Маргариты Готье, — актриса потеряла сознание, за кулисы её отнесли на руках. Этому способствовало и то, что Комитет по делам искусств принял постановление о ликвидации театра... Просто однажды в зале оказался зритель, который не только оценил красоту французского аристократического двора, но и «понял» идею спектакля — стремление к обеспеченной жизни, свободной от идеологии и классовых предрассудков. Это был Сталин. Мейерхольда обвинили в том, что он переключился на мелкобуржуазность — в советской жизни нет места тому, о чём рассказывает Дюма-сын. А люди валили на спектакль гурьбой, истосковавшись по истинным человеческим чувствам. Шли на Зинаиду Райх. Из тишины зала доносились всхлипывания и сморкания. Критики отмечали, что «на сцене была необыкновенно элегантная, утончённая французская красавица». Она разрывалась между чувством и моралью, между страстью и нравственностью. И даже прекрасный Арман (актёр Михаил Царёв) «был простоват» рядом с этой «абсолютной женственностью». Ему не хватало естественной раскованности истинного аристократа. И лишь Мейерхольд знал, что он прав. Несмотря на суровое время, он должен был поставить Дюма, чтобы дать возможность Зинаиде пережить и отпустить на волю свою прежнюю страсть к Есенину... Осенью 1921 года Зинаида попала в студию к Всеволоду Мейерхольду. Он сделал из неё великолепную актрису, подарил Зинаиде дом, семью, усыновил детей Есенина.
ТАЙНЫЕ СВИДАНИЯ
После Америки, после разрыва с Айседорой Дункан, после того, как Зинаида стала актрисой самого авангардного театра, красивой и благополучной супругой популярного режиссера, — Есенин снова влюбился в свою бывшую жену... Зинаида Райх тайно встречалась с ним в комнате своей подруги Зинаиды Гейман. Но Гейман не сказала ей, что Мейерхольду всё известно, что однажды вечером он брезгливо смотрел в глаза своднице: «Я знаю, что Вы помогаете Зинаиде встречаться с Есениным. Прошу, прекратите это: если они снова сойдутся, то она будет несчастна...» Подруга спрятала глаза, пожала плечами, мол, это ревность... фантазии воспалённого воображения... А Сергей Есенин страдал без детей, ревновал и желал Зинаиду, чей успех в Москве и Петербурге затмил успех Айседоры Дункан. Но... на одном из свиданий Райх сказала бывшему мужу, что «параллели не скрещиваются», всё, хватит, она не бросит Всеволода. Хотя кое-кто и злословил о её патологической зависимости от Есенина, что, если позовёт, так она и зимой босая побежит. С этой зависимостью бороться было сложно... После смерти поэта Райх подарила Гейман фотографию с надписью: «Тебе, Зинушка, как воспоминание о самом главном и самом страшном в моей жизни — о Сергее...»
ДУША СТРАДАЛА ПО-СВОЕМУ
У Мейерхольда были основания для беспокойства. Зинаида даже на сцене не контролировала себя. Играя городничиху, так щипала дочку, что та вскрикивала по-настоящему. На приёме в Кремле разъярённо набросилась на самого Калинина: «Все знают, что ты бабник!» Любой насмешливый взгляд в свою сторону воспринимала в штыки, могла тут же закатить истерику... Поэтому здоровье жены волновало Мейерхольда больше, чем связь с Есениным — тот ведь после Америки тоже сам не свой, говорят, у него участились приступы эпилепсии... …О смерти Есенина Мейерхольдам сообщили по телефону. Зинаида с искажённым лицом кинулась в прихожую: — Я еду к нему! — Зиночка, подумай... — Я еду к нему! — Я еду с тобой... Всеволод Эмильевич поддерживал Зину около гроба Есенина, когда она кричала: «Сказка моя, куда ты уходишь?», закрыл спиной от бывшей свекрови, когда та заявила при людях: «Ты во всём виновата!» Сопровождал повсюду, не спускал глаз — только бы не было срыва, только бы всё обошлось...
ПЕРЕД ГРОЗОЙ
В 30-е годы дом Мейерхольдов считали одним из самых благополучных и гостеприимных в Москве. Говорили, что Зинаида опять накормила всякими вкусностями, а уж сама-то как хороша: известная актриса, красивая женщина, муж просто боготворит её. Правда, сын Костя заставил немного поволноваться — организовал в школе «Лигу справедливости», написал «Устав», «Программу», выпустил газету «Альянс» — чтобы не было любимчиков, чтобы учителя заслуженно ставили отметки, чтобы родители своим положением не влияли на оценки детей... В общем, Мейерхольд с трудом, но всё-таки отстоял своего пасынка, уладил «бунт против партии...» Но товарищи с Лубянки решили не рисковать и взяли режиссёра на заметку.
ПАРАЛЛЕЛИ НЕ СКРЕЩИВАЮТСЯ
Наступало время, когда кругом были одни «враги». В 1938-м появились статьи о «мейерхольдовщине». Под этим подразумевалось тайное пристрастие режиссёра к буржуазному искусству. Мейерхольду не дали звания народного артиста СССР, театр закрыли. А город давно уже содрогался по ночам от резкого звука подъезжающих автомобилей — проводились нескончаемые аресты. Всеволод Эмильевич сильно поседел и постарел. Его пока не трогали, но удручало другое... В 1939-м болезнь жены обострилась. Зина кричала через окно милиционеру-охраннику, что любит советскую власть, что зря закрыли театр, потом написала яростное письмо Сталину. Кидалась на детей и мужа, говорила, что не знает их, пусть идут вон. Пришлось привязать её верёвками к кровати. Но Мейерхольд не отдал жену в сумасшедший дом: кормил с ложечки, умывал, разговаривал с ней, держал её за руку, пока не уснёт. Спустя несколько недель она спокойно проснулась, посмотрела на свои руки и удивлённо сказала: «Какая грязь, какая грязь...» Зинаида снова вернулась к нормальной жизни — муж снова спас её... Но до трагической развязки оставалось несколько недель... Мейерхольда взяли в Питере. В это же время в московской квартире проводился обыск. Зинаида понимает, что мир рухнул, что мужа — единственно верного и настоящего друга жизни — она больше не увидит, но ещё не знает, что впереди ночь, которая станет для неё роковой. С 14 на 15 июля 1939 года. ...
Тело актрисы с многочисленными ножевыми ранами нашли в кабинете, а в коридоре с разбитой головой лежала домработница, спешившая на крик хозяйки. Всеволода Мейерхольда расстреляли как «шпиона английской и японской разведок», продержав несколько месяцев в тюрьмах и забив до неузнаваемости. Где лежит его тело, неизвестно до сих пор, но судьбе было угодно, чтобы Есенин, Райх и Мейерхольд и в другой жизни были вместе. Зинаиду похоронили на Ваганьковском кладбище, недалеко от могилы Есенина. Через некоторое время на памятнике Райх появилась ещё одна надпись — Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Душа Всеволода отыскала свою Любовь, а душа Зинаиды сделала свой выбор.
