Видно, что Карасев немного опечален и раздосадован: «Ехать некуда! Потому что мы потеряли двадцать лет». Но еще пару лет назад он пел совсем другое. И звучало оно так: «Для Украины Европейский союз и интеграция в ЕС — это было целеполагание, правильно или неправильно, но страна должна была иметь свою цель, проектность мышления».

«А теперь он кричит, что население колонии уже не верит в Евросоюз», — подчеркнул Воскобойников, добавив, что Карасев «всегда говорит то, что удобно говорить».

То есть то, что оценит по достоинству население «нерабов».

В этом смысле Нестор Шуфрич — это «второй Карасев». А в эфире украинского ТВ он даже назвал «подонком» того истинного «укропатриота», который посмел упрекнуть его в том, что «91 украинцев ограничивают себя в Ferrari и кокаине».

Шуфрич ткнул его в статистику, заявив, что какие там Ferrari и кокаин, когда «48 процентов украинцев ограничивают себя в еде».

«На самом же деле, Шуфричу плевать», — уверен Воскобойников. И в частности на тех людей, которые дали таким, как он, возможность прийти к власти.

По мнению блогера, другой персонаж украинской политики, известный радикал Илья Кива, сменил свою позицию.

«С его слов, вся эта агрессивная «шпана», которая бегает по улицам в масках, держа в руках двухцветные тряпки, — это всего лишь «шпана, которая отрабатывает свои деньги», — поделился Воскобойников.

В эфире украинского политического ток-шоу Кива так пинал экс-главаря экстремистов «Правого сектора»* Сергея Стерненко за то, что в том «нет патриотизма и никогда его не было», что даже не мог сдержать себя. Он назвал его «гадиной» и «гнидой», которого подозревают в убийстве человека.

«Он (Кива — прим. РВ) поднял тему о Стерненко. Это редкая мразь, которая в свое время приехала в Одессу. Он участвовал в убийствах 2 мая, потом убил человека и это все снял на телефон. А теперь его приглашают на эфиры каналы, подконтрольные „шоколадному главарю“», — пояснил Воскобойников.

По словам блогера, Серненко считается причастным не одному к убийству, но при этом спокойно ходит по улицам «колонии».

«Эта шпана угрожала телеканалу „112“, здание которого впоследствии было обстреляно из гранатомёта. И вот малолетний убийца и патриот укромира знает точно, кто это сделал», — сказал блогер.

В эфире украинского канала Серненко заявил, что «это все сделали представители ДНР».

«Так решило это чмо, а вот „патриот“ (Кива — прим. РВ) думает по-другому», — сказал Воскобойников и привел фрагмент, где он говорит об обстреле канала «112» в Киеве.

«Послушайте, не надо удивляться тому, что стреляют из гранатометов. Я удивляюсь тому, почему на танках не заезжают еще в телеканалы. Вот я искренне это говорю», — заявил радикал.

У Воскобойникова есть свое мнение на этот счет.

«Я думаю, ждать осталось недолго, потому что то, что пришло на крови, без крови уйти не может», — подытожил он.

По 12 часов им приходилось мыть тарелки, а тех, кто выглядел более представительно, допустили в зал в качестве официантов. Дешевая безмолвная рабочая сила.

— Ученики не бунтовали?

— А поляки, которые уезжали работать на Запад в 1980-е годы, бунтовали? Они, как мы сейчас, занимались за половину обычной ставки тем, обо что немец или австриец не хотели пачкать рук. У меня польское происхождение, я учила польский язык, знаю историю Польши — и давнюю, и современную. Я сравниваю ваш опыт с нашим.

— И что получается?

— Вы тогда покорно выполняли распоряжения господина Шмидта, а мы точно также выполняем ваши. Цель та же самая: привезти домой деньги, чтобы достойно жить. Я, приезжая в качестве представителя техникума, посещала гостиницу, где работали мои ученики. Они плакались мне в жилетку, но не хотели, чтобы их жалобы дошли до дирекции или тем более польских владельцев этого объекта.

Они считали, что несколько месяцев смогут выдержать. В сознании гастарбайтера (даже ученика, который в течение нескольких месяцев работает в 700 километрах от дома) закодирована такая мысль: я не могу признаться в собственной слабости, вернуться ни с чем.

Мы, жители Западной Украины, в гораздо большей степени, чем вы, поляки, столкнулись с эмиграцией. Из Польши уехал миллион, может, два миллиона человек, а у нас опустели целые деревни, и я знаю такие, в которых остались одни старики и дети. Людно там становится только в праздники.

— Когда вам в голову пришла мысль бросить техникум и отправиться работать в польские гостиницы?

— В тот момент, когда я, разозлившись на то, как относятся к моим ученикам, вышла на пляж выпустить пар. Нормальной реакцией был бы бунт, жесткий разговор с дирекцией о том, что некоторые пункты нашего договора (особенно касающиеся размещения, продолжительности рабочего дня) нарушаются.

Однако такая беседа ничего не дала бы. Иммигрант в такой ситуации снижает планку, со всем мирится. Руководство техникума в любом случае не захотело бы обсуждать со мной эту тему, его договор с польской гостиницей устраивал.

Кроме того, сами ученики не стали бы официально подтверждать то, о чем конфиденциально сообщали мне. Безвыходная ситуация. Когда я уже собиралась уезжать, один из польских менеджеров, с которым я контактировала, пригласил меня в свой кабинет на откровенный разговор. «Какой смысл пытаться изменить мир, если все равно ничего не получится? Борись за себя.

Ты обладаешь сокровищем: хорошо говоришь и на украинском, и на польском, значит, ты можешь здесь зарабатывать, а там жить. Бросай свой техникум, у нас за сезон ты заработаешь больше, чем дома за год», — сказал он мне. Я сидела на песке и думала: «Может, он прав? Я не только смогу заработать, но и помогу другим украинцам, стану их доверенным лицом».

— Как к этому отнеслись ваши дети, муж?

— Я разведена, дети уже учатся и живут в Киеве, так что мне тем более были нужны деньги. Я гуманитарий, но в такие моменты решающее значение имеют лист бумаги и ручка: подсчет прибыли и убытков. Работая преподавателем истории, я получала в месяц примерно 150 долларов, то есть 1,8 тысячу в год, это около 6,7 тысяч злотых.

В польской гостинице я могла заработать 2,5 тысячи злотых в месяц, то есть за пять месяцев получить столько, сколько дома за 12. А еще не в сезон я могу подрабатывать переводчиком, сейчас на это есть спрос: ваши компании продолжают искать людей, владеющих польским и украинским языками. Я положила свой листок в карман и решила попробовать. Менеджер был очень рад.

— Что вам предложили?

— Ставку официантки-бармена и роль ответственного за польско-украинские контакты. В первый месяц — 2 тысячи злотых (33,1 тысячи рублей — прим. пер.) «чистыми», кровать в трехместной комнате, трехразовое питание, польская сим-карта, раз в четыре недели выходной по воскресеньям, а если мне удастся хорошо себя проявить, то еще 500 злотых прибавки.

— Сколько часов продолжался рабочий день?

— Теоретически 10, но меньше 12–16 обычно не бывает. Когда я возвращаюсь к себе в комнату, у дверей уже стоит очередь из украинцев, которые пришли с разными проблемами. У одного не получается вставить в телефон сим-карту, другой не может прочесть рекламную листовку из аптеки и так далее. Я привыкла спать в Польше не больше пяти часов.

— Расскажите, как проходит ваш день.

— Пока вы, поляки, отдыхаете в нашей гостинице, спите, мы, украинцы, трудимся уже с трех-четырех часов утра. В больших гостиницах в три на кухне уже бурлит жизнь.

Мой день начинается немного позже, я быстро стала кем-то вроде начальницы смены, так что я прихожу около шести в зал, проверить, все ли в порядке.

В семь подают завтрак, к этому моменту украинская команда должна быть выглаженной, благоухающей, в полной боевой готовности. Мы выходим в зал. Одна группа следит за тем, чтобы все продукты были в наличии, вторая забирает и уносит пустую посуду, третья ее моет. Я координирую работу и в качестве резервного члена команды присоединяюсь, если где-то нужны дополнительные руки.

— В том числе на мойке?

— Разумеется. Вчера я жарила блины, омлет и вафли: ученице стало дурно, ее нужно было подменить. Со сковородой хорошо: с этой позиции лучше всего наблюдать за польскими гостями.

— Почему?

— Здесь мы вступаем с поляками в самый тесный контакт. Гость подходит, просит омлет или яичницу, и мы три-четыре минуты находимся в метре друг от друга. За это время о человеке, который стоит напротив, можно многое узнать.

— Какие выводы вы сделали из наблюдений?

— Для женщин мы невидимки: только одна из двадцати скажет «добрый день», «спасибо», «приятного дня». Они в молчании разглядывают потолок, свои ногти, проверяют телефон. Их дети «сидят» в телефоне постоянно. Идет такой ребенок со смартфоном, полной тарелкой еды и смотрит под ноги, потому что в этот момент он комментирует что-то в Фейсбуке.

Если он вдруг столкнется с официанткой-украинкой, сразу же появится кто-то из родителей и начнет кричать, как она посмела не заметить его чадо. Если мы вступаем в какой-то контакт, то дети обращаются к нам на «ты», они очень самоуверенные и невежливые. Видимо, родители им внушают, что мы всего лишь украинки, так что с нами можно особенно не церемониться.

Мужчины, в свою очередь, стараются с нами заговорить. Те, что постарше, используют причудливую смесь польского и русского. Меня, человека, который владеет тремя языками, это очень забавляет. Почти каждый день в разговорах звучит какой-то сексуальный подтекст, молодых официанток буквально донимают просьбами дать телефон. Гостям хватает наглости сидеть за столом с семьей, а когда жена отлучится в туалет, попросить украинку дать свой номер.

— Какая следует реакция?

— Мне не хотелось бы обобщать. Я избрала стратегию «каминг-аута». Слыша подобные просьбы, я отвечаю на чистом польском языке: «Вы ведь здесь с женой, она скоро вернется в зал. Может быть, встретимся все втроем?» Нужно видеть выражение лица мужчины в такой момент! Потом он обходит меня стороной до самого отъезда. Большинство девушек впадает в ступор, они не знают, как себя вести. Наверняка бывают и такие, кто соглашается завязать отношения.

После завтрака мы занимаемся уборкой и готовимся к обеду, который продолжается с 13 до 15. Еще не вся посуда вымыта, а уже приходят первые обеденные гости.

Только около 17 у нас появляется свободное время, не больше получаса. С 17.30 до 20 — ужин, после него тоже нужно убрать. Если на месте все сотрудники и работа спорится, то примерно в 22.30 мы заканчиваем. Когда в баре не требуется помощь, я возвращаюсь в свою комнату, а там в коридоре меня уже ждут.

— Польский персонал относится к вам благожелательно?

— По-разному, обычно нас считают работниками второго сорта. С рядовыми сотрудниками отношения у нас хорошие, мы не представляем для них опасности, а при этом занимаемся более тяжелым трудом, так что причин для враждебности нет.

Менеджеры чаще всего обращаются к нам сухо и только раздают указания. Такое впечатление, будто они боятся, что мы завтра сбежим, а поэтому стараются выжать из нас все соки.

— Сталкиваетесь ли вы со штрафами, психологическим или физическим насилием?

— Три года назад я стала свидетельницей того, как вышестоящий сотрудник атаковал на кухне парня за то, что тот писал смс своей жене, которая была на девятом месяце беременности. Все закончилось лишением премии. В конфликтных ситуациях мы стараемся унять эмоции, ведь в работе заинтересованы в первую очередь мы сами.

Однако постепенно ситуация меняется. Сейчас образованный, непьющий, работящий украинец приобретает все более сильную позицию. Польская программа «500+» (введение новой системы выплаты пособий на детей — прим. пер.) все изменила: теперь уже невозможно нанять в высокий сезон кого-то местного и платить ему гроши, не заключая трудовой договор. На освободившиеся места пришли мы, украинцы.

А как нас проще всего наказать? Уменьшением зарплаты. Мы приезжаем в Польшу не из любви к вам и не ради красивых видов, мы приезжаем зарабатывать деньги и только.

— Как долго вы еще планируете ездить в польские гостиницы?

— Сначала я говорила себе: три года, и возвращаюсь в техникум. Сейчас я начинаю свой четвертый сезон в Польше, так что это обещание я не сдержала. Много лет назад я была в Англии на студенческой стажировке и познакомилась с полькой, которая приехала в Великобританию в 1970-е годы, планируя пробыть там год.

В итоге она осталась на три десятилетия и настолько пустила корни, что уже не могла вернуться на родину. Я запомнила ее историю, и теперь делаю все возможное, чтобы не повторить этот сценарий. Каждый год в конце сентября я возвращаюсь на Украину, работаю там за копейки, хотя могла бы за то же самое время получить в Польше в четыре раза больше.

Я борюсь с искушением. Ведь я могла бы снять квартиру, открыть бюро переводов и даже попытаться получить гражданство. Но пока побеждает осознание того, что я украинка.

— Вы успели посмотреть на поляков с другой стороны, в гостинице, вас от них еще не тошнит?

— А вы думаете, состоятельные украинцы ведут себя иначе, что они относятся к гостиничному персоналу с меньшим презрением, а работодатели уважают своих работников? Дело не в национальности, а, скорее, в советском наследии, от которого не удалось окончательно избавиться ни вам, ни тем более нам.

О советском менталитете прекрасно пишет нобелевская лауреатка Светлана Алексиевич в своей самой главной книге «Время секонд хэнд. Конец красного человека». Я обожаю ее размышления, в том числе — как историк, человек, начинавший учиться при Советском Союзе и заканчивавший уже в свободной Украине.

Все мы в какой-то степени постсоветские люди, что отражается и на наших детях. Только наши внуки станут первым неиспорченным поколением. Мы не умеем быть обладателями слишком большого количества денег и только учимся капитализму, менеджменту, уважению, которое должно быть искренним. В этих сферах мы делаем первые шаги.

Это отлично видно в дорогом ресторане при гостинице на польском побережье. Богатый поляк или украинец одет так же, как немец или француз, на стоянке он оставляет такую же машину, но ведут они себя по-разному.

Для людей с Запада уважение к официантам или уборщицам — это естественная вещь. От немца я никогда не слышала: «Заканчивай быстрее свою работу, я хочу с тобой переспать». «Наши» (а во мне течет и польская, и украинская кровь) делают такие предложения без малейшего стеснения.

Для них не имеет значения, что у меня два высших образования, что я прочла тысячи книг, а мои дети получают красные дипломы в лучших киевских вузах.

Для многих я просто работающая в гостинице украинка, то есть человек второго сорта, не имеющий чувства собственного достоинства, вещь. С чем-то таким я никогда не смогу смириться.

Примечание РВ 
Мы бы хотели подчеркнуть, что при Советском Союзе гражданам УССР не приходилось по 16 часов выполнять унизительную работу для польского пана. На Западной Украине, о которой говорит героиня интервью, строились жилые массивы, ДК, музыкальные школы, дворцы спорта, школы и детские сады.

А ещё хотелось бы отметить, что она списывает на «советское наследие» («А вы думаете, состоятельные украинцы ведут себя иначе, что они относятся к гостиничному персоналу с меньшим презрением, а работодатели уважают своих работников?»), таковым не является. И это как раз характерная особенность сугубо западноукраинской ментальности: панувать или плазувать (укр. пресмыкаться).

Если пан бьёт батогом, плазуй. Но если есть хоть малейшая возможность задрать нос и показать, что ты лучше других, пануй!

А вот «советского наследия» в украинцах, увы, не осталось: чувства локтя, чувства социальной справедливости, собственного достоинства как рабочего человека. Всё бесследно смыто «евроинтеграцией» и присыпано «мудростью» Алексиевич.